Зов западных рек - Ламур Луис. Страница 4

Последнее, что я помнил, — это мерцание отсветов из камина на потолке. Потом будто меня толкнули, и на фоне тусклого красного свечения черный силуэт высился надо мной, одеяло было откинуто. Чужая рука полезла мне за рубашку. Я резко выбросил руку с ножом вверх.

Я лежал на боку, и для этого мне пришлось перекатиться на спину. Вор — кем бы он ни был — отдернул руку и пропал с моих глаз.

Как не было!

Я быстро сел, встал на ноги, все еще держа нож.

Темно и тихо. Ни движения кругом. Угли слабо светились, кидали блики на некоторые лица, тень на остальных казалась от этого гуще.

Перешагивая через спящих, я вернул клинок в ножны, подобрал кочергу, расшевелил огонь, подложил несколько палок. Пламя взметнулось кверху, и стало светлее.

Шесть человек на полу, вроде все спят. Я оглядел комнату: все на месте.

Один из шестерых притворяется. А может быть, и не один. Кто-то из них собирался ограбить меня, если не отправить в могилу к тому же.

Но который?

Некоторое время я смотрел на них, потом пошел обратно к своей постели и улегся.

Сомнительно, что состоится вторая попытка, но разве угадаешь? Возможно, просто меня хотели обчистить. Я лежал без сна и прислушивался. Задремал, когда уже светало, но лишь на несколько минут. Следующее, что я увидел, — это все вокруг встают.

Натянув сапоги, я тоже встал и принялся засовывать за пояс пистолет.

Маклем протянул руку.

— Забавная вещь. Можно посмотреть?

Затолкав пистолет за ремень, я отпустил полу, и она прикрыла объект Маклемова любопытства.

— Шутник вы, — невозмутимо произнес я. — Я никому не одалживаю оружия. — И добавил: — Обычный пистолет, ничего особенного.

За столом хозяин сказал нам, что болото через несколько миль кончается, а дальше дорога ведет лесом.

Клеенчатый пакет царапался под рубашкой, и желание узнать, что в нем, прямо-таки жгло. Но я должен быть один, -когда открою его. Остальные бумаги высохли от тепла моего тела, и в них тоже могло найтись интересное.

Жобдобва сел за стол рядом со мной.

— Хорошо бы нам было идти вместе, — предложил он.

— Вот как?

— Безопасней будет, я думаю.

— Для тебя или для меня?

— Для обоих. Мне тут кое-кто не очень нравится. — Обвел взмахом руки находящихся в комнате. Говорил он, понизив голос. — По-моему, ты того же мнения.

С чего он взял, что меня грызут опасения? Не спал ночью? Или это он сам стоял надо мной и потом так молниеносно исчез?

И все-таки почему бы не разрешить ему? Грабитель — так проще будет следить за ним, а нет — его присутствие послужит дополнительной защитой.

— Иди, если тебе по пути со мной.

Мы не начинали собирать наши шмотки, пока остальные не ушли. Укрепив на спине свой тюк и подняв с пола инструменты и винтовку, я обратился к Вотсону:

— Милях в четырех или пяти назад по дороге лежит мертвый. Он был английским офицером, и его будут искать. Возьми вот, — я передал ему монету из небольшого запаса покойного, — и пригляди, чтобы останки похоронили как полагается, на сухой земле. Его звали капитан Роберт Фулшем, а умер он вчера. Напиши на могиле имя и дату гибели.

Бет пристально, в упор глядела на меня. Суровый взор. Вотсон взял деньги, затем спросил:

— Отчего он умер?

— Его убили. Ударили ножом. Потом он упал в болото, или его туда бросили. Прожил как раз, чтобы выбраться и рассказать мне об этом.

— Убили? Кто же…

— Как бы не один из тех, что здесь только что ночевали. Поэтому я и помалкивал при них. Разинь я рот раньше, появился бы еще мертвец, чего доброго.

— Что с его имуществом?

— У него почти ничего не было. Я напишу его родным и начальству, и они приедут убедиться, что его похоронили по правилам. — Я помолчал. — Так что позаботься.

Мы сразу взяли хороший темп, потому что я не беспокоился, отстанет ли одноногий; он оказался ходоком не хуже меня. Во время моего разговора с трактирщиком он не проронил ни слова.

По дороге с глазу на глаз он сказал мне:

— На рожон лезешь, приятель. Есть вещи, которые лучше оставлять в покое.

— Может, и так. Да только я не из тех, кто пускает все на самотек. Сообщу, кому следует, тогда уж займусь своими делами.

— У тебя это так просто. Если заварилась такая история, разве скажешь, когда она кончится! И где.

Темнотища стояла в этом болоте! Темь и сырость. Мы шли в вечных сумерках переплетенных ветвей, пропускающих, лишь редкие проблески дневного света. Почва под ногами представляла черную массу разлагающихся растений. Старые листья плавали в озерках стоячей воды, старые комли высовывали отвратительные комки перекрученных корней, похожих на голову Медузы, старые деревья росли из грязи, вокруг которой копилась черная вода. Идти можно было едва-едва, рискуя костями, если не жизнью, на каждом шагу. Но наконец мы все же добрались до твердой, лежавшей выше, земли. Опять поднялся ледяной ветер, выстуживая наши тела на долгой сумрачной дороге.

Однажды нам встретились развалины жилья. Почти вплотную к ним — ветхая изгородь. С кольев отваливается кора. Буйная трава скрыла все, что могло быть на земле, сообщая лачуге еще более заброшенный, потерянный вид.

Дорога оставалась безлюдной, и на ходу мы разговаривали. О многих вещах: о кораблях, и людях, и бурях на море, о крушениях, и судовых наборах, и как построить крепкую посудину, и как чувствуешь в руках добротно сделанное судно при высокой волне. Моряком я не был, хотя много раз выходил в залив, плавал в Ньюфаундленд, Новую Шотландию, на Лабрадор. Мне исполнилось всего десять, когда я под парусом один дошел до острова Бонавентур, который виднелся из моего дома. Да, впрочем, таких вещей какой мальчишка из Гаспе не делал. Но пусть я не был морским волком, как строить корабли, я знал, и знал, что требуется, чтобы они успешно противостояли стихиям.

Деревянная Нога знал больше. Он был знаком с открытым морем, и не поверхностно. Ему доводилось плавать боцманом, парусным мастером и судовым плотником. Он говорил о Марселе, Ла-Рошели, о Дьеппе, Сен-Мало, Бристоле, Генуе. Знал Малабарский берег и глубокие воды Иравади. Обо всем этом я слышал с детства, ведь многие Талоны возвращались в море, и наш родоначальник не остался единственным приватиром в семье.

И вдруг я застыл как вкопанный. За поворотом того, что здесь сходило за дорогу, в нескольких сотнях ярдов шел Маклем. Не один.

Жобдобва чертыхнулся, но было поздно. Он увидел нас и остановился подождать.

— Гляди в оба, парень, — предупредил мой спутник. — Злой тот человек, грешный, ни совести в нем, ни жалости. Дай малейшую возможность, сердце у тебя из груди вынет.

— Так ты знаешь его?

Жоб не отвечал, как если бы выболтал чего не следовало, затем с горечью проговорил:

— Да, знать его я знаю… скорее, о нем, и мерзостная случилась штука, когда он впервые встрял мне поперек курса. Следи за ним, не доверяйся ни на минуту. Почему-то ты привлек его внимание, а на кого он обращает внимание, те умирают. Сам видел.

Полковник Родни Маклем продолжал ждать на тропе. Красивый, смелый человек.

Глава 3

— Говори быстро, пока мы не подошли, — и тихо, звук разносится далеко. Куда ты идешь?

Признаться? А кто он такой, допрашивает тут меня? И стоит ли верить ему больше, нежели Маклему? Тот хоть больше похож на джентльмена.

Пока я колебался, Нога сказал:

— У нас больше общего, чем ты думаешь, куда больше. Порешить он тебя целится, и меня тоже. Мы с ним и вдвоем не справимся, но, может, хоть подольше протянем. Ну, что скажешь?

— В Питтсбург я иду.

Он нахмурился.

— В Питтсбург? Что это такое? И где?

Мы замедлили шаг и беседовали полушепотом.

— Это новый город на Западе. Там раньше стоял форт, Форт-Питт. На этом месте сливаются реки, и там строят суда для западных водных путей.

— Западные пути? Это через Тихий океан?

— Нет, по рекам. На Западе текут большие реки, во всех направлениях. Миссисипи видел?