Будущее в тебе. Лёд и пламя - Кожевников Олег Анатольевич. Страница 23

Исходя из того, что эта, еле заметная полоса потревоженного снега располагалась вдоль дороги, становилось понятно, что группа местных партизан, скорее всего, устроила засаду по трассе нашего движения. И засада эта организована часов пять назад, в нескольких километрах от деревни Суомиссалми.

Все эти мысли пронеслись в моей голове буквально за секунду. И когда я выпрямился, то начал отдавать конкретные команды. Я решил, что этих шюцкоровцев нужно попытаться захватить живыми. Наверняка они ночью не ожидают нашего появления и, тем более, со стороны леса. У этих партизан уже было вбито в мозги на уровне инстинктов, что русские, чтобы их нейтрализовать, нагонят кучу солдат и устроят большую воинскую операцию. Поэтому нашего ночного налёта они вряд ли опасаются, и спокойно себе спят в какой-нибудь снежной норе, выставив в дозор всего одного часового.

Я скомандовал Якуту выдвигаться вперёд метров на десять, и мы покатили прямо по этой полосе в сторону деревни. Все красноармейцы приготовились к встречному бою, сняли оружие с предохранителей, переложили по две гранаты в карманы маскхалатов. За Якутом двигались мы с Шерханом. Я посчитал, что если произойдёт встречный бой, то на близком расстоянии, в лесу, наши два автомата будут по воздействию гораздо весомее, чем все винтовки наших снайперов. А в том случае, если противник отдыхает, выставив одного часового, лучше Якута этого финна вряд ли кто-нибудь снимет. Подобраться вплотную к часовому, бывшему охотнику, я даже и не рассчитывал. Всё равно его не обмануть, и он внутренним чутьём поймёт, что на него охотятся.

Даже несмотря на звуки отдалённых выстрелов и канонаду, опытный, специально стоящий на часах охотник услышит посторонние шорохи и будет стрелять на звук, и вряд ли он при этом промажет. Поэтому я приказал Якуту, как только он заметит часового, сразу же брать его на мушку. Я не сомневался, что укрытие с другими финнами находится неподалёку, и мы с Шерханом должны были взять его на себя. Как только Кирюшкин возьмёт в прицел шюцкоровца, мы начинаем выдвигаться к этой берлоге. Если при этом часовой насторожится, Якут из снайперской винтовки должен тут же его ликвидировать. Остальные шестеро красноармейцев располагаются цепью и начинают вести огонь только при появлении каких-нибудь человеческих силуэтов или выстрелов со стороны финнов. Я допускал с большой долей вероятности, что сонные финны могут и не отреагировать на одиночный выстрел. Всё-таки они выставили часового и сейчас находятся в расслабленном состоянии в укрытии. А ещё он мог запросто заглушиться звуками непрекращающейся канонады, доносящимися со стороны окруженной 44-й дивизии.

Запах дыма я уловил даже раньше, чем увидел поднятую руку Якута. Это означало, что он увидел часового. Когда он лёг, выставив вперёд ружьё, пришло время действовать нам с Шерханом. Метров через десять, после того как мы проехали залёгшего Кирюшкина – раздался выстрел.

Сначала я услышал, а потом и увидел часового, в которого стрелял Якут. Услышал я треск веток, а увидел продолговатое чёрное образование, висящее на ветвях большой ели метрах в семидесяти от нас. Примерно оттуда тянуло и дымом костра. Эта ель находилась метрах в трёхстах от дороги. Прибавив ходу, мы с Шерханом через минуту уже стояли под этой елью. Всё было тихо, никто не бегал, не кричал, не стрелял.

Местоположение финского укрытия я определил довольно быстро – к нему вела хорошо различимая лыжня. Здесь её никто и не пытался маскировать, и она упиралась прямо в снежный холм, находящийся метрах в сорока от этого дерева. Правда, пока я стоял и рассматривал этот холм, луна скрылась за облаками, и стало ничего не видно. Но мы с Шерханом, точно по лыжне, подъехали прямо к входу в это строение. Это был небольшой блиндаж, выступающий максимум на полметра над землёй и присыпанный сверху снегом. Вырыт он был, по-видимому, давно – комьев земли и пеньков от срубленных деревьев рядом не наблюдалось. Перед входом был вырыт не очень глубокий окоп, из него в сторону дороги смотрело дуло ручного пулемёта.

Когда мы добрались до блиндажа, передо мной встала дилемма, что делать. Дедовский опыт говорил, – не рискуй понапрасну, кинь в трубу пару гранат, а потом спокойно заходи внутрь блиндажа. Кто-нибудь, может быть, выживет, вот его и допросишь, а если никто не выживет, то и чёрт с ними. А другая моя сущность упрямо твердила: от взрывов гранат в этом небольшом помещении вряд ли кто-нибудь останется цел. А при благоприятном варианте уцелевшие будут находиться в таком шоке, что в течение часа, а может быть и больше, они станут совершенно бесполезны как «языки». Очень долго возиться с пленными было нельзя. За ночь нужно было выйти к деревне и провести разведку боем. Как пленные, они были мне нужны только в том случае, если обладали сведениями об организации системы обороны деревни. Если они об этом ничего не знают, то тогда, конечно, лучший выход – гранаты в трубу или приоткрыть дверь в блиндаж и закинуть туда несколько гостинцев.

Подумав несколько секунд, я всё-таки решил обойтись без гранат. Меня же в эскадроне обучали, как нужно захватывать пленных в подобных блиндажах. А тут, можно сказать, возникли идеальные условия для пленения противника. Всё-таки там сидели далеко не волки, эти лохи даже не услышали прозвучавший неподалёку выстрел. Наверное, плотно пожрали, а теперь лежат в тепле и видят розовые сны – как они безнаказанно многими десятками отстреливают русских солдат.

– У-у-у, сволочи, – прошептал я, окончательно вгоняя себя в боевой транс. Кивнул Шерхану, чтобы он распахнул входную дверь, и с диким криком ворвался в блиндаж. По сравнению с улицей здесь было гораздо светлее – горела керосиновая лампа. Недалеко от входа, по правой стороне находилась печка-буржуйка, по левой – пирамида с винтовками, а вдоль стен в форме буквы П были двухъярусные нары. Между этих лежанок стоял грубо сколоченный стол. Все места на нарах были заняты спящими людьми. В помещении раздавались мощные рулады разнообразного храпа. В блиндаже было тепло и сухо, вкусно пахло чем-то мясным. Одним словом, не ночлег в боевых условиях, а курорт.

Когда я ворвался в помещение, то своим воплем разбудил не всех. Окончательно финны проснулись, только когда я начал стрелять из автомата. Первую очередь выпустил по чухонцу, спавшему на нижней правой полке. Он, когда проснулся, подскочил и попытался дотянуться до кобуры, висевшей на гвозде, вбитом в стойку нар. Более длинную очередь отстрелял по потолку, прямо над верхними полками. После моих выстрелов храп прекратился, но тише не стало. Пронзительно выл подстреленный мной человек. Он свалился на земляной пол и теперь там катался, руками обхватив колени, при этом дико кричал. Своими резкими движениями он даже сдвинул стол. Целил я по ногам и попал, судя по непрерывным крикам, по коленной чашечке. Этот, как мне показалось переходящий уже в ультразвуковой диапазон визг меня полностью достал, и я короткой очередью, в три пули, прекратил мучения подстреленного мной человека.

Оставшиеся в живых финны, потрясённые неожиданностью происходящего, забились в глубь своих лежанок, пытаясь всем телом вжаться в стену. Громко, по-фински, я прокричал, чтобы все слезли со своих мест, встали ко мне спиной и, широко расставив ноги и вытянув руки, упёрлись ими в потолок. Высота помещения была чуть больше двух метров. Финны, бестолково суетясь, выполнили это приказание. После этого в дело вступил Шерхан, он ремнями, снятыми с ружей, стоящих в пирамиде, связывал пленных. Небольшая заминка у него вышла с последним финном. Это был настоящий гигант, головой он почти доставал брёвна перекрытий. Отойдя от шока, он попытался было сопротивляться Шерхану. Но тут подскочил я и со всего маху стукнул его стволом автомата в район почек. По-видимому, это было очень болезненно, он громко охнул и согнулся буквально пополам. После этого Наиль уже беспрепятственно связал ему руки.

Итак, все пленные были благополучно стреножены, всего их было пять человек. Спали они одетыми, только что без тулупов и без своих унт. У всех была гражданская одежда.