Будущее в тебе. Лёд и пламя - Кожевников Олег Анатольевич. Страница 51

Через сорок минут мы уже были на месте нашей ночёвки. Там наскоро перекусили и тронулись в наш длинный обратный путь. Лошадей мы оставили на месте нашей стоянки, предварительно наполнив их торбы. Животных мы не привязывали, наоборот, распрягли, освободив их от саней. Я посчитал, что постояв здесь и слопав зерно, насыпанное в торбы, они сами вернутся в свои тёплые конюшни.

До наступления темноты мы прошли немногим больше половины пути. Преследования не было, и я решил всё-таки рискнуть и встать на ночёвку. Тем более мы только что преодолели большое поле и вступили в лес. И если даже ночью появится погоня, то часовой её сразу же заметит, а мы, надёжно укрывшись за деревьями, сможем отразить нападение и целого взвода егерей.

Утром подъём был в 6-00, на этот раз я встал не совсем бодрым. На улице сильно похолодало, и спать, даже в финских спальных мешках, было не очень здорово. Напившись горячего чая со сгущёнкой и съев плитку шоколада, я почувствовал себя намного лучше. Мои бойцы после такого завтрака тоже слегка взбодрились, и как показало начало нашего лыжного марафона, первый час движения прошёл в очень приличном темпе. Правда, на втором часу движения мы быстро растеряли свою бодрость, и скорость значительно сбавили.

К нашему блокпосту мы прибыли в 13–00, как раз к обеду. Могли бы и ещё раньше, но тут я решил немного поразвлечься. Проверить, как бдительно несут службу часовые из 44-й дивизии. И если прямо сказать, был шокирован. Мы прошли среди белого дня через порядки 44-й дивизии, как горячий нож сквозь масло. Ни один часовой не заметил нашей колонны. Да! Видно, ничему не научили красноармейцев те тяжёлые испытания, которые они совсем недавно прочувствовали на своей собственной шкуре. Вот из-за этой безалаберности и пофигизма и попали в засаду механизированные части этой дивизии.

Наверное, так же безответственно отнеслось к порученному делу охранение уничтоженной колонны. Скорее всего, проверяли обочины только метрах в ста от трассы движения колонны. А позиции «Бофорсов» мы обнаружили в 350 метрах от дороги. И теперь в результате бездействия какой-то бестолочи, несколько тысяч человек лежат замерзшими трупами, а Россия потеряла крупное воинское подразделение.

Нашу группу засекли только часовые с нашего блокпоста, а именно красноармеец Козлов. Подвёрнутая нога уже не так его беспокоила, и он сегодня первый раз после травмы вышел в наряд. Я за проявленную бдительность его обнял и наградил пачкой трофейных сигарет. Это была моя последняя пачка, добытая у финских егерей.

Встречали нас как героев. Старшина выделил целый батон финской колбасы и три бутылки финской водки. И всё это в дополнение к целому котелку вкуснейшего борща. Водку я, естественно, с подчинёнными пить не стал, тем более что мне нужно было явиться в штаб с докладом о результатах нашего рейда. Я и так не сразу побежал в штаб, а решил всё-таки немного перекусить и отдохнуть. Нужно было прийти в себя после такой длинной дороги.

Захватив фотоаппараты и кинокамеру, я отправился на санях в штаб батальона. После доклада выдержал несколько минут тисканья в объятиях командира батальона, а потом и начштаба.

Потом мы вместе с Сиповичем направились в штаб полка, там тоже я получил довольно большую порцию всеобщего внимания. Затем, после подробного доклада мои трофеи были отправлены в дивизию. А в честь нашего рейда было устроено праздничное застолье. Я, конечно, промолчал, но праздничный стол командира полка был гораздо беднее того, которым нас встречал после очередного возвращения с задания Бульба.

После этого посещения штаба полка я отсыпался часов пятнадцать. Только ел и спал, ел и спал. Командир батальона, как и обещал, всё это время меня не беспокоил. После этого буквально медвежьего отдыха я начал заниматься неотложными делами роты. А дел скопилось – невпроворот. Пока мы были в рейде, к нам поступило пополнение. Теперь у меня была полнокровная рота, численность которой соответствовала штатному расписанию. Когда я построил это пополнение, душа у меня буквально пела. Ребята все были как на подбор, крепкие и жилистые. И, что было немаловажно, все новобранцы, прошли курсы молодого бойца. То есть оружие для них было не в новинку, они могли из него стрелять.

Вот этих салаг, разбавив их опытными бойцами, я и отдал на растерзание моим асам – Рябе и Кузе, ну а мне оставалось только периодически наблюдать, как идёт воспитание и тренировки настоящих воинов – будущей грозы врагов России.

Больше двух недель продолжался наш отдых. Можно даже сказать, что моя рота находилась на курорте. А что? Каждый день все наедались от пуза, и при этом первоклассными продуктами. Особо не перенапрягались и спали ночами не меньше восьми часов, к тому же в тепле. А что ещё русскому солдату нужно для счастья? Культурную программу обеспечивал Шапиро, он ежедневно проводил политинформации, устраивал какие-то доклады и диспуты.

Моим отвлечением от монотонного военного быта являлись поездки по разным штабам. Я со своим докладом побывал даже в штабе армии, и везде умудрился стать своим человеком. Это всё благодаря Бульбе. Старшина при каждом моём выезде загружал в сани целую гору разных трофеев. В основном это были: финская водка, колбаса, американские сигареты и разная другая мелочь. Во всех штабах также очень любили финские ножи и дамские маленькие пистолетики. Этих пистолетиков старшина набрал штук десять, когда мародёрствовал в штабе шюцкоровцев. Одним словом, весь этот период до 26 января у нас была не жизнь, а малина.

Глава 17

Двадцать шестого января 1940 года, в 10–00 меня срочно вызвали в штаб батальона. Когда я туда прибыл, то увидел, что штаб был похож буквально на растревоженный муравейник. Писаря и вестовые, раскрасневшиеся и встревоженные, судорожно вытаскивали из помещения штаба кипы бумаг и какие-то ящики. Всё это они укладывали в стоящие рядом с домом штабные теплушки и в открытые сани.

«Вот и всё, – подумалось мне, – лафа кончилась, теперь пришло время побегать, кланяясь пулям».

Было понятно, что в батальон пришёл приказ на выступление. Это подтвердил и начштаба Пителин.

Он принял меня в уже практически пустой комнате, которую до этого занимал штаб батальона. В помещении оставалось только два стола и несколько стульев. Усадив меня за пустой стол, капитан сухо изложил задачи, которые возлагаются на мою роту. Разложив на столе карту, указал маршрут и место передислокации нашего батальона и всей дивизии. Нашу дивизию, так же как и отдохнувшую 44-ю, выдвигали к так называемой линии Маннергейма. О недюжинной мощи этого укрепрайона я уже знал и, может быть, даже побольше, чем наш начштаба. Всё-таки я непосредственно допрашивал финских егерей, да и иностранные корреспонденты успели мне много порассказать подробностей про эти укрепления. В своих докладах начальнику штаба непроверенные и сомнительные данные я не отражал, но для себя их запомнил. Поэтому известие о том, что нашу дивизию перенацеливают на штурм укреплений «линии Маннергейма» вызвало у меня озноб по всему телу. Наступало, пожалуй, самое тяжелое время в судьбе моей роты, да и всей дивизии тоже. Но делать было нечего, такова судьба солдата – несмотря ни на что, выполнять приказ.

Моей роте предстояло на этом марше выполнять привычную задачу. Идти в передовом боевом охранении, как нашего батальона, так и всей дивизии в целом. Поэтому мы должны были выдвигаться первыми и протралить весь маршрут движения колонн нашей дивизии. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы финские диверсионные группы смогли потревожить находящиеся в походном состоянии наши части. Особенно вероятной была возможность нахождения на маршруте нашего движения финских снайперов. Времени на развёртывание боевых порядков и ликвидацию этих «кукушек» у дивизии не было. По плану, к вечеру следующего дня мы должны были сменить одну из обескровленных дивизий нашей армии. Они были уже не в состоянии пробиться даже через оставшееся предполье, чтобы выйти к основным укреплениям «линии Маннергейма». В таком положении эта дивизия находилась уже с 12 декабря. Можно было, конечно, сказать, что они вышли к «линии Маннергейма» и встали, ведя позиционные бои. Но всё-таки это было ещё предполье укрепрайона и до основной линии дзотов и дотов оставалось ещё пройти более десяти километров.