HOMO FABER (СИ) - Баковец Михаил. Страница 50

Он встал с кресла и подошёл к стене, занавешенной плотной шторой, которую сдвинул в сторону. За ней находилась огромная и очень подробная карта.

— Нападение на колонну топливозаправщиков, — абверовец воткнул в бумагу булавку с цветной головкой. — Расстрел поезда, — ещё одна булавка нашла свое место. — Аэродромы, — две булавки встали вплотную друг к другу. — Террор малых колонн и гибель майора Айбаха адъютанта из генштаба, перевозившего секретные документы. Нападение на лагерь военнопленных. Все эти диверсии совершены одной и той же группой — группой Макарова.

— Почему так уверен?

— Везде использовалась чудо-пушка.

— И? — Курт вопросительно посмотрел на собеседника.

— Ты любишь охоту на лис, Курт? — удивил его неожиданным вопросом хозяин кабинета.

— Нет, ты же знаешь.

— А я люблю и стараюсь не терять навыки. Попутно изучаю привычки и уловки этих животных. Так вот, ни одна лиса или лис не станет разорять курятники рядом со своей норой. Вот здесь, — абверовец очертил пальцем круг на карте, — не было ни одного нападения группы.

— Он там, — прошептал Курт и как завороженный уставился точно в центр отмеченной пальцем границы, в точку, между Псковом и Великими Луками.

Глава 17

Фрагмент 7

Глава 17

Если бы я знал, что будет после освобождения такого количества пленных, то вряд ли взялся бы за это дело. Вся подготовка к этому мероприятию оказалась проще, чем последствия после него.

Полторы тысячи людей нужно было провести мимо взглядов немцев почти сто километров, чтобы затеряться в безлюдных лесистых и болотистых районах. При этом половина из этой массы людей не могут ходить или едва-едва шевелят ногами. Из-за этого пришлось оставить почти всё оружие и большую часть боеприпасов, чтобы легче шлось. Винтовки и все пулемёты постарались укрыть в какой-то балке, встретившейся на нашем пути. Все подходы к ней засыпали табаком и полили керосином, тем самым, как смогли, скрыли следы.

Уже днём чуть в стороне появились немецкие самолёты. Почти каждые полтора часа пролетал кто-то, чуть ли не над нашими головами.

— Собьём, товарищ лейтенант? — спросил Седов, косясь в небо, где чуть в стороне жужжал небольшой самолёт, но вроде бы не «шторьх» и тем более не «рама», которые гитлеровцы используют для разведки. — Можно добежать вон в ту рощу и оттуда дотянуться.

— Пока не стоит, — отрицательно мотнул я головой. — Может, не заметит, всё-таки, далеко от нас висит.

Несмотря на то, что в лесу не было ни листочка, я рассчитывал остаться незамеченным даже с таким сопровождением. Пока самолёт наматывает круги в нескольких километрах от нас мы для него невидимки. Повезло, что снег не выпал, а то на белом фоне мы выделялись бы, как первый мазок художника на белоснежном холсте. Ну, и двигаться нам противопоказано. Движение такой массы людей пилот мигом заметит.

— Что будем делать, Виктор? — спросил майор, подобравшийся ко мне.

— Сидим и не шевелимся, нас пока не видят.

— Хм… может, рискнём и вон в ту чащу? — он махнул рукой в сторону недалекого леса, до которого нам оставалось перейти огромный луг, заросший репейником, крапивой и покрытый полёгшей жёлтой травой. — Пока он наведёт на нас бомбардировщики, то мы уже успеем скрыться среди деревьев.

— Сверху нас видно отлично, — возразил я ему. — А сосняка тут нет на десятки километров. Тем более, если немцы не дураки, то туда они точно направят воздушную разведку. Одно дело прятаться от случайного самолёта и совсем другое, когда он специально выискивает под лапами сосен беглецов.

— Значит, ждём?

— Угу, — кивнул я.

Разведчик улетел через час, и только тогда мы вздохнули с облегчением. Вынужденное ожидание помогло восстановить силы, поэтому свободное пространство наш отряд пересёк очень быстро. Проблемы доставили только грузовики: один из них чуть не сломал себе мост, наскочив на замороженный муравейник. После этого впереди транспорта послали людей, машины же покатили в хвосте колонны.

Для лагеря пришлось выбрать самое глухое место в местных лесах, изобилующее глубокими оврагами, балками, заболоченными прудами «утятниками» и просто крохотными болотцами.

С теми, кто оставался на ногах, пришлось наведаться в пару схронов (один открыл бывшим пленным Седов, ко второму отвёл бойцов я) и забрать оружие с продуктами и вещами. Капля в море, конечно, но хоть что-то. Тем более, я в ближайшее время просто не в силах буду реализовать что-то большое, например, грузовик с продуктами, чтобы накормить шесть сотен мужиков.

Во время разведки пути, повезло наткнуться на семейство лосей — самца, двух самок и одного лосёнка. Животные вряд ли ожидали, что буквально столкнутся с людьми в таком глухом месте, куда их загнала война. Лось оказался настолько стар, что борода была седая, да и шкура побита проседью, словно инеем. Мясо у него по жёсткости чуть-чуть уступало подошве унт, которые шились только из кожи и меха, причём использовались в основном псовые породы. После этого я пару дней обследовал огромную территорию вокруг лагеря, надеясь без использования Дара пополнить запасы продуктов в лагере. Но кроме стада из восьми некрупных кабанов найти дичь не удалось. Кабанов я притащил целыми в лагерь, не разделывая. Для голодных людей даже кишки будут деликатесом. А на морозце они так быстро не могли испортиться, как при плюсовой температуре.

Десять дней бывшие немецкие пленные создавали все условия для жизни в лагере, отъедались, лечились и готовились к переходу через линию фронта. Не все, лишь малая часть, наиболее здоровые. Те, кому ещё в лагере перед побегом удалось получить жирный паёк. Правда, часть тех бойцов, штурмовиков для прорыва ограждения и связывания боем охраны, погибла у немецких казарм. Всего было отобрано сто семьдесят человек, вести их предстояло майору, политрук же оставался с основной массой людей.

Это было мое решение, фактически приказ. И в первый момент танкист едва не встал на дыбы, возмутившись тем, что придётся бросать своих людей в тылу у немцев. И только наглядная демонстрация того, ради чего этого делается, остудило пыл командира. Возможно, он просто боялся возвращаться туда, где его могут банально поставить к стенке и помазать лоб зелёнкой за немецкий плен. Эти страхи большей частью ушли, когда он увидел папки и пакеты с секретными немецкими документами, и… золото с драгоценными камнями. Полторы тонны драгоценного металла девятьсот девяносто девятой пробы и примерно армейская каска крупных бриллиантов, изумрудов и рубинов. Это и было то самое «кое-что», что я собирался передать бойцам, когда готовил им побег.

На мысль материально помочь СССР прямо сейчас меня натолкнули находки в одной из уничтоженных маленьких колонн, когда я собирал документы и искал карты. В почти таком же портфеле, как тот, принадлежавший покойному толстому майору, с кучей наград, я нашёл около пяти килограмм золотых и серебряных украшений с драгоценными камнями. Так же там лежали несколько золотых пластинок по десять и пятьдесят грамм с выбитой пробой, весом и буквами «СССР». Пятидесятиграммовый слиток был квадратом со сторонами три на три сантиметра и с обрезанными уголками. Методом проб и ошибок мне удалось найти рисунок полукилограммового слитка, который и стал основным в тех тысяче пятистах килограммов золота.

— А-а, это же золото непманов, — просветил меня Козельский, когда увидел мою пещеру Али-бабы в овраге.

— То есть?

— Не слышал? — удивился он. — Хотя да, откуда тебе знать-то, Виктор. Ты тогда пацаном должен был бегать или вовсе ползал и угукал. В общем, во время НЭПа в середине двадцатых где-то, было разрешено населению пользоваться драгоценными металлами. Заодно выпустили вот такие восьмиугольники золотые для обращения в народе.

— Так они такие уже были? А я думал, что уголки кто-то обрезал.

— Хе, — хмыкнул тот и покачал головой. — Интересно, зачем же было резать столько слитков да ещё одинаково, а? Не, это с самого начала пошло. Ну, а потом вышел закон о недопущении свободного обращения драгметаллов у населения, и слитки были изъяты. Уж это-то ты должен знать.