Хамелеон 4 (СИ) - Буланов Константин Николаевич. Страница 36

Италия же, понеся за эти годы огромные потери, что в людях, что в технике, что в деньгах, не получила ничего, кроме раскаленных песков Испанской Сахары да никудышных в хозяйственном плане Канарских островов. А больше у Франко ничего «лишнего», что виделось возможным забрать, не имелось! После такого фиаско над дуче нависла угроза вынесения ему вотума недоверия со стороны всего итальянского общества и, чтобы удержаться на своём посту, а также в целях продолжения реализации своего амбициозного плана реставрации величественной Римской империи, он не придумал ничего лучше, как отдать приказ напасть на Грецию.

Возможно, кто-нибудь сказал бы, что это был безумный ход. Не успела закончиться одна многолетняя война, как тут же началась новая. Причем, не где-нибудь там, далеко за морем, а прямо по границам королевства. И был бы лишь частично прав, ибо не мыслил бы глобально, как это был обязан делать Муссолини. Бенито боялся. Очень сильно боялся начала новой большой общеевропейской войны, к которой его всячески склонял Гитлер. И даже таким вот на первый взгляд «безумным» ходом — вступлением в менее страшную и куда менее кровавую войну, старался оттягивать тот самый момент, когда ему банально не оставят выбора, потребовав дать ответ — с кем он предпочтёт оказаться в одной лодке — с британцами или же с немцами. Ведь даже вхождение Италии в клуб «стран Оси» отнюдь не гарантировало готовность её руководства слепо идти на поводу германских нацистов. Именно по этой причине в истории известной одному краскому Рим согласился объявить войну Британии и Франции лишь 10 июня 1940 года, когда стало окончательно ясно, что те уже практически разбиты немцами, как минимум, на материке.

Как полагал он сам, его родной Италии потребуется еще не менее четырех, а то и семи лет относительного мира, чтобы подготовиться к подобному испытанию и наполнить пустующие арсеналы необходимым вооружением с боеприпасами. Потому и делал всё возможное, чтобы всячески отсрочить начало всеобщего столкновения. Опять же, казалось бы — дурость начинать в этом случае новую войну. Но тут следовало учитывать ту ситуацию, в которой оказалась Греция в данный временной промежуток. А оказалась она одинаково оторванной от всех ведущих мировых игроков, ни с кем при этом не заключив военно-политический союза, но продолжая находиться в зоне пересечения уж очень многих интересов разных стран. Короче говоря, являла собой пусть не самую вкусную, но лакомую жертву.

В результате скоропостижной смерти в конце января 1941 года откровенно прогерманского премьер-министра Иоанниса Метаксаса, являвшегося, по сути, таким же диктатором, каким был сам итальянский дуче, Афины сделали резкий маневр сближения в сторону Лондона, сторонником всяческого налаживания отношений с которым являлся греческий король — Георг II. Но в результате, как внешне-, так и внутриполитических интриг, остались болтаться где-то посередине, стараясь при этом маневрировать между двух сложившихся европейских центров политических сил. И сделали они это очень зря. Следовало самим кого-то выбирать, пока за них всё не решили другие.

Будучи сильно обиженным, и на Гитлера, которому он не смог простить аншлюса Австрии, поскольку закономерно опасался такого же исхода для своей страны, и на Чемберлена, способствовавшего его унижению по итогам провальной «испанской компании», Муссолини провозгласил, что больше не пойдет ни у кого на поводу, и сам укажет своему народу путь. После чего ткнул на штабной карте пальцем в Грецию, страну, имевшую ну очень важное стратегическое местоположение. Недаром именно с её территории англичане собирались, в случае чего, бомбить, что район нефтеносного советского Баку, что район опять же нефтеносного румынского Плоешти, дабы на время лишить своих главных политических соперников столь нужной экономике их стран нефти. Про возможность опять же с её территории полностью закрыть армейской авиацией проход в Эгейское и далее в Черное моря, а также создать реальную угрозу судоходству по Суэцкому каналу, тоже отнюдь не следовало забывать. В общем, цель была поставлена и уже 1 мая 1941 года двинуты туда войска.

Но, ведай он в момент принятия решения, что всех их ждет, наверное, скорее согласился бы отрубить тот самый свой палец, дабы уж точно не простирать его впредь в сторону Греции. А дело состояло в том, что в конце мая в Великобритании завершились выборы нового премьер-министра и на смену «профукавшему все полимеры» Чемберлену пришел «неистовый ястреб» Уинстон Черчилль, мгновенно давший официальному Берлину понять, что прямое вмешательство Германии в Итало-Греческую войну немедленно повлечет за собой схожие действия Англии.

Звучало это, конечно, громко. Но у Черчилля банально не имелось иного выхода, ведь во власть он вернулся именно что на волне критики своего предшественника. Потому не имел права пойти тем же самым путем и начать спускать немцам с рук все их захватнические действия. Впрочем, к СССР он относился еще более прохладно, чем к Германии, если не сказать грубее. Отчего длящиеся уже третий год кряду англо-франко-советские переговоры о военно-политическом союзе вовсе превратились в фарс. Чем мгновенно и воспользовались немцы предложившие Москве забыть все прежние обиды, да договориться меж собой о разделе сфер влияния в Европе, заодно заключив при этом ряд взаимовыгодных торговых договоров. И, прекрасно видящий, к чему всё катится, Сталин промурыжил, и тех, и других, аж до ноября 1941 года, обезопасив СССР еще, как минимум, до весны, после чего состоялось торжественное подписание договора о ненападении между Германией и Советским Союзом. Ставки были сделаны, ставок более никто не принимал.

Что же касалось Греции и ультиматума англичан… Уже в декабре германские войска, прибыв на помощь итальянцам, разбили передовые греческие части и вошли на территорию Эллады. Да, полагавший себя вершителем судеб Гитлер принял вызов, брошенный ему премьер-министром англичан и, потирая в предвкушении руки, ждал лишь повода для объявления войны всему союзу Польши, Франции и Великобритании.

И в то же самое время у президента Финляндии — Ристо Хейкки Рюти изрядно прибавилось седых волос там, где они всё еще оставались в не сильно великом количестве. Он, как никто другой, прекрасно осознал, что именно произошло. Его страну отдали на растерзание грозного соседа и заодно наглядно продемонстрировали неготовность Англии вступаться за своих ставленников. Не союзников, с которыми подписаны соответствующие обязывающие договора, а тех, кого лишь похлопывали одобряюще по плечу, да убеждали в готовности «большого брата» прийти на помощь, случись что. Вот с Грецией это самое «что» случилось и… ничего не произошло. Британцы просто промолчали.

Однако больше всех остальных струхнули поляки. На протяжении почти пяти лет они, следуя в кильватере британских интересов, всячески торпедировали подписание общего союзнического договора с СССР. И вот теперь вдруг оказались одни одинешеньки между молотом и наковальней, что понимали абсолютно все. Понимали, но уже ничего не могли с этим поделать. Пережить грядущий год Польше, как независимой стране, уже вряд ли было суждено. Хотя с вооружением им стали помогать. Что было не отнять, то было не отнять.

Вместо поставок своих истребителей MS-406, французы с удовольствием избавились от 45 уцелевших голландских машин марки Колховен F. K.-58, которые купили впопыхах в 1938 году, когда собственные заводы еще не поспевали производить необходимое количество техники. А также с уже более заметным скрипом перепродали полякам 465 самолетов американского производства: 100 истребителей «Кертисс-75А»; 40 палубных пикировщиков Воут SB2U «Виндикатор»; 100 штурмовиков Дуглас А-20 «Хэвок» и 215 бомбардировщиков Мартин-167 «Мэриленд», которые также приобрели в срочном порядке еще в 39-ом году. Следует отметить, что хоть для конца 30-х годов все эти аппараты были весьма хороши, к началу 42-го года считались уже устаревшими. Настолько широкими шагами летел вперед прогресс в области авиастроения. Впрочем, по сравнению с новейшими машинами национальной польской разработки, задержавшимися в развитии где-то в середине 30-х, все эти самолеты смело можно было называть великолепными. Плюс их было много и сразу.