Пропавшие. Тайна школьного фотоальбома - Милушкин Сергей. Страница 26

И верно.

Из-за лупившего в лицо прожектора, я не мог разглядеть, кто это там стоит в темноте, однако по голосу услышал, что мужчина слегка расслабился.

— Анализ, — повторил он. — Живо!

Света нагнулась, подняла пакет, достала оттуда две светлые трубочки, на которых я заметил небольшие жидкокристалличеcкие экраны типа как на электронных термометрах.

— Прикладываешь к сгибу локтя, нажимаешь сверху на кнопку. Игла пройдет сквозь кожу и заберет кровь. Ждешь пять секунд, потом вынимаешь, — она протянула мне прибор.

— А если… — произнес я задумчиво.

Света пожала плечами. Я уловил ее движение глаз к расстегнутой кобуре. Понятно. Значит, если что, наши шансы невысоки. Я оценивал их как один к ста. Но остаться наверху означало лишение даже этого одного, пусть эфемерного, но все-таки шанса.

Я воткнул прибор в сгиб локтя, поморщившись, нажал черную кнопку. Игла беззвучно прошила кожу. Я почти не ощутил ее движение — только тончайший комариный писк, а затем неприятное тянущее ощущение, которое почти мгновенно прошло. Я отсчитал пять секунд и отнял прибор от руки.

— Давай, — тихо сказала Света.

Я отдал ей тест, она протянула оба прибора сквозь границу тьмы и света, разделявшую нас с этим человеком.

Пауза длилась вечность. Я уже мысленно попрощался со всеми моими исчезнувшими одноклассниками, со Светой и даже с Антоном-2, когда в тишине раздался голос, прозвучавший громом:

— Отрицательные. Оба. Поздравляю, таких как вы на поверхности менее одного процента.

Над нашими головами пронеслась тень руки и прожектор погас. Тьма будто хлопнула нас по головам и от неожиданности я даже на секунду потерял равновесие.

— Черт! — выругалась Света.

— Ты чуть не убила моих парней, — мужчина щелкнул зажигалкой, лицо его осветилось оранжевым светом — он курил сигары, здоровенные кубинские сигары Монтекристо.

Я смотрел на дым, который он выдохнул, уловил аромат, который был знаком мне с самого рождения и произнес:

— Папа?

Света оглянулась на меня, чуть наклонила голову. И жест ее означал только одно — «Прости, я не ослышалась? Повтори, что ты только что сказал?»

— Папа… — сказал я.

Старик, — высокий, подтянутый, в джинсах и джинсовой же рубашке вытащил сигару изо рта, выдохнул густой ароматный дым и проговорил сочным бархатистым баритоном:

— А ты похож на него…

— Что? — глаза у Светы превратились в блюдца. Она была ошарашена не меньше моего.

— Ты ушел на работу рано утром тридцать лет назад и не вернулся, — сказал я. — Я до сих пор храню полкоробки твоих сигар. Их терпеть не может моль.

Мужчина усмехнулся.

— Здешние сигары — одна химия. Ни в какое сравнение с теми, настоящими кубинскими… — он смачно затянулся. — Как там Фидель?

— Он умер. Теперь на Кубе правит его брательник.

— Умер? А здесь и не собирается. Ему, скоро сто лет, а он как огурец.

Я судорожно сглотнул. Сердце стучало. Я просто не знал, что говорить. Это был совсем не посторонний для меня человек, но… так много «но»… так много прошло времени, что…

— Но как… куда ты, черт возьми, провалился? — спросил я, особо не надеясь на ответ. Но что-то говорить нужно было, и я сказал.

— Ты же знаешь, где я работал.

— Да, на заводе «Звезда», вместе с мамой.

— Я ушел на работу в то утро. Помнишь? Было весеннее майское утро. Светило яркое солнце. Я вставал в шесть, к семи уже уходил, а ты только просыпался. В то утро я не стал тебя будить — весь вечер ты был чем-то озабочен, чем-то своим детским. Я ушел, заглянув в твою спальню. С тех пор не виделись. — Он снова пыхнул, выпустив облако дыма. — Когда я пришел на завод, я увидел на стоянке автомобилей себя. Не совсем, конечно, не абсолютного двойника, тот парень был не в такой форме, у него была другая машина, он носил не джинсы, а мерзкий серый костюм с галстуком — но, если бы на меня напялить этот костюм, я тебе зуб даю, в остальном — не отличить. Как это случилось, я не знаю. Может быть, по дороге. Может быть, когда я ехал в лифте — как раз, помню, лифт дернулся и будто бы на секунду вырубился. Моргнул свет, а потом он опять поехал. Такое с ним бывало, сам знаешь.

Я знал, поэтому всегда представлял наш лифт машиной времени. Это был опасный и даже жуткий аппарат для меня. Дети вообще его сильно боялись.

— Поначалу я подумал, что сошел с ума, — продолжил отец. — Если не считать мелочей, все остальное точь-в-точь как и было.

— Кроме светофоров.

— Да. Светофоры, еда, фильмы, музыка, еще какие-то мелочи, которых сразу не замечаешь. И еще они гораздо дальше продвинулись в том, что мы исследовали у себя… но это я узнал позже.

— И что… ты сделал?

В моем мозгу шевелилась только одна мысль — что это я был всему виной. Это я разобрал чертовы часы и вызвал тем самым какой-то сдвиг во времени и пространстве, сдвиг, который породил такую цель событий, что теперь по прошествии многих лет раходились круги от моего эксперимента с солнечными зайчиками.

Он развел руками.

— А что я мог сделать? Вернуться домой никак. Устроиться на работу не мог — я же полный двойник этого… Михайлова. Любая проверка показала бы это. Я понял, что оказался в каком-то параллельном мире только месяц спустя как сюда попал, а до того… Точнее, понял-то я сразу, а вот принять… так и не смог. Это невозможно. У меня был срыв, я оказался в дурдоме. В психушке. На долгих двадцать пять лет. Видишь? — он вытянул худые жилистые руки перед собой, и я увидел исполосованную рубцами кожу.

— Господи… — выдохнул я.

Света сжала губы.

Старик обвел рукой длинный коридор, в котором не было видно не зги.

— А потом я вдруг протрезвел. С глаз спала пелена. Может быть, лечение подействовало, — усмехнулся он. — Я сбежал. В чем был, без документов, которых у меня не было, без ничего. Они даже не знали, как меня зовут на самом деле.

— Двадцать пять лет?! — выдохнул я и закрыл глаза. — Представляю, как ты…

— Ага. В результате я нашел этот заброшенный завод. Сделал свою лабораторию. И после начала эпидемии ЦИБ понял, что вернуться можно. Главное, правильно синхронизировать частоту той реальности и этой. Однако моя женушка… — он покосился на Свету, — слухи-то все равно пошли, что у ее мужа появился двойник. На меня открыли охоту. А я нашел людей, которые ищут по городу тех, кто мог прийти оттуда. Такая петрушка. Понимаешь что-нибудь, Антон?

Я покачал головой.

— Если бы я не разобрал часы, — я кивнул на Свету, которая до сих пор держала часы за золотой браслет, — …ты бы остался дома и все было бы по-прежнему. Вот что я понимаю.

Старик покачал головой.

— Нет. Ничего бы не осталось по-прежнему. Они там в ОКБ «Звезда», где работала твоя мать, занимались очень секретными вещами. Она принесла эти часы домой. Но она тоже не виновата. Она верила в идеалы и чего уж там, просто хотела подзаработать. А уж ты и подавно не виноват.

Меня его объяснение не удовлетворило.

Теперь, про прошествии многих лет, в течение которых я часто представлял себе, как отец вдруг возвращается домой и как я радуюсь этому, я понял, что передо мной стоит совсем другой и почти чужой человек. Он, видимо, тоже это понимал. Однако, где-то в глубине души я надеялся, что со временем наши отношения все-таки станут более близкими.

Словно угадав мои мысли, старик подошел ко мне, положил руку на плечо и глядя в глаза, сказал:

— Я часто приезжал к офису портала, где работал… твой двойник и ждал, пока он выйдет из здания. Ты очень похож на него, но… есть и отличия. И, честно говоря, я даже рад, что они есть. Не знаю, где тебя носило, но такой ты мне нравишься больше.

— Меня носило там, где…

— Кругом змеи…

— Да! — чуть не выкрикнул я и обнял старика. — Да, кругом, везде, они везде… и ночь, а ты один… в джунглях… — мое тело била дрожь.

Он легонько погладил рукой по моей спине.

— Я знаю. Я знаю… Не спи, кругом змеи… — говорил он в полной тишине. — Я видел это, видел тебя в темноте и в опасности, часто видел во снах и не знал, сны это или галлюцинации из-за психотропных лекарств, которыми меня пичкали все это время.