Хамам «Балкания» - Баяц Владислав. Страница 57

Помимо секретаря Феридуна, при Баице теперь состояли и его сыновья. Возможно, сосед Ахмади мог бы стать для него настоящей опорой, которую его Иосиф нашел в укрепившейся дружбе со старым поэтом Саи Челеби Мустафой, бывшим учителем султана Баязида Второго в школе Эндерун. К нему прекрасно относился и нынешний султан Сулейман, который также поддерживал поэтов и прочих людей искусства. Впрочем, он и сам писал стихи под псевдонимом Мухиби и обсуждал их с Челеби. И Ахмади, и Челеби были значительно старше и главного строителя, и третьего визиря, и, похоже, именно их огромный опыт очень многое значил для Мехмеда и Синана в их попытках стать проницательнее и практичнее. С другой стороны, оба эти мудреца считали, что Баица и Иосиф для них остаются лучшими собеседниками, потому что хотели многому научиться у них!

Тем не менее Мехмед не мог постоянно иметь при себе близких людей, как Синан. Люди, которых он ценил, а их было не слишком много, занимали различное положение на независимых друг от друга постах. Он понял, что над их сближением надо долго и серьезно работать. И он начал приглядываться еще внимательнее, чем, впрочем, старательно занимался всю жизнь. Это удавалось ему превосходно. Оценивая знания, поведение, опыт, искушенность, цели, которые он считал заслуживающими внимания, он начал строить планы возможного их приближения к себе. А это опять-таки означало, что теперь он должен намного практичнее оценивать себя и свои действия. Следовательно, надо было влиять на события, не полагаться на случайность и не вести себя так, будто происходящее его не касается. Все это не требовало каких-то дополнительных усилий или изменения собственного поведения. Это означало необходимость наблюдать и действовать с сосредоточенностью, которая заставляла его помнить, что все его поступки оказывают влияние на его собственную судьбу. Во всем этом ему помогали два факта. Во-первых, он стал сильнее всех благодаря собственным поступкам. Во-вторых, расположение и доброе отношение султана были очевидны. Его восхождение продолжалось исключительно долго, награды следовали одна за другой, и ни один этап в вознаграждении не был пропущен, какую бы должность он ни занимал. Каждое новое признание он заслуживал в результате своих огромных трудов. При этом султан демонстрировал некоторую странноватую неспешность, словно был уверен, что оба они проживут не менее ста лет!

Сидя в спокойной атмосфере нового дома, он видел, что вся его жизнь движется медленно, но зато по верному пути. Теперь следовало подумать о том, что связало бы его прошлое, а особенно – будущее с большей известностью и уверенностью.

И он пришел к выводу. Этой связующей материей была его большая семья. Соколовичи. В первую очередь молодые. Они – там! Как они были нужны здесь! Если бы они были здесь, все стало бы нашим! А если здесь все наши, то мы сильны! Так он думал.

Теперь, когда он стал третьим визирем империи, эта цифра перед званием обрела некий смысл. Он не забыл цифры, которые пришлось проскочить. Но следовало подумать и о тех, кто были перед ним.

План, в соответствии с которым он начал привозить племянников и прочих мужчин, старых и молодых, из Боснии и Сербии в Истанбул и Эдирне, оказался не просто умным, но и весьма практичным. Когда слухи о прибытии новых сербов из рода Соколовичей разнеслись по Царьграду, Баица заметил возникшее удивление в сарае, а потом и нарастание страха. Это его не очень вдохновило, но он воспринял новое состояние, потому что оно обеспечивало ему относительный покой: люди побаивались запросто подходить к нему и потому не отвлекали от дел. Окружение своими людьми выглядело как отделение Мехмеда новой стеной, за которой возводился фундамент новой власти. Как вскоре оказалось, это помогло ему в последующие, весьма бурные годы его жизни.

Все свободное время он проводил, прогуливаясь по берегу в компании муфтия Ахмади и в разговорах о государственном устройстве, о законах, о будущем, об отношениях с Европой и Персией. Но они наслаждались и беседами о художниках и поэтах, а также об огромном вкладе Синана в построение империи. Иногда они вместе посещали огромную территорию, на которой в честь султана воздвигали общественные кухни, больницу (со своей аптекой, хамамом и пекарней), караван-сарай, общественный хамам и четыре школы, а также текию для дервишей… В центре этих строений вздымалась мечеть, строительство которой близилось к завершению. По углам огромного здания возвышались четыре минарета. С этой площади открывался вид на истанбульскую пристань и Ускюдар на другом берегу.

Завершение строительства Сулеймании стало вызывать у султана нервозность. Новые события в семье государя начали еще серьезнее влиять на его странное поведение. Серьезно больная жена Роксолана, чувствуя приближение конца, спешила претворить в жизнь овладевшую ей идею: она желала увидеть на троне Османской империи младшего сына Баязида, который выглядел более способным, чем его брат Селим. Но закон был на стороне старшего. Исключительным правом наследия обладал старший сын, и это был Селим. Но мать не могла смириться и всячески старалась рассорить их, нахваливая младшего и подстрекая его к борьбе за престол. Ее зять Рустем-паша, муж дочери Михримах, наученный горьким опытом, в этот раз решительно уклонился от нового семейного заговора. Но это только помогло прочим, кто ради собственных интересов решительно вмешался в свару. Амбициозный Лала Мустафа-паша, младший брат Дели Хусрев-паши, родственник Мехмед-паши Соколовича, тот самый, которого Баица в Эдирне обучал наукам и покровительствовал ему в жизни, увидел в этом собственный шанс. То ли обозлившись, что султан когда-то отнял у его родного брата государственную печать, когда тот был великим визирем, отдав ее именно Рустем-паше, что привело к смерти Дели Хусрева, то ли по каким-то иным причинам он стал главным лицом в реализации сплетен султанши. Рустем-паша, чтобы никто не подумал о том, что он мстит брату бывшего великого визиря, обратился за помощью к Баице. Он попросил обратиться к тому как к родственнику и образумить его. Баица согласился, но к султану явился вместе с Ахмади, и оба они рассказали об играх, которые ведутся за его спиной. Сулейман принял это к сведению, видимо, не желая уничтожить последние следы отношений со столь прежде любимой Роксоланой. Гнев он обратил на своего любимца Мимара Синана! И теперь тот явился к соседям с тем, чтобы пожаловаться на неразумный поступок государя. Он рассказал им, что султан пригрозил ему смертью, если он в течение двух месяцев не передаст ему ключи от Сулеймании. К тому же падишах приказал немедленно закончить мавзолей для жены Хасеки Хюррем и его самого. После чего, не смягчив угрозы, но все-таки спокойнее сообщил, что позволяет ему и себе, как строителю, возвести собственный мавзолей во дворе мечети, так как он понимает: это будет самая красивая мечеть в империи. Синан не позволил обмануть себя. Когда Баица сказал ему: «Вот видишь, какую честь оказал тебе падишах, ты даже в смерти будешь близок к нему, пусть и в ногах, а ты боишься, что он убьет тебя!» – Синан ответил ему: «Это ничего не значит. Я могу выстроить себе гробницу на почетном месте, а он все равно убьет и меня, и ее, похоронив со всеми подобающими почестями! Не знаю, как должна выглядеть почетная казнь, но он в состоянии придумать и такой церемониал».

Эти слова, хотя и сказанные как бы в шутку, говорили о том, что Сулейман, несмотря на все свои странности, оставался самым мощным властелином в Азии и Европе.

Как бы там ни было, Синан точно в назначенный день сообщил о завершении работ. И тогда падишах опять удивил всех. На торжестве, какого еще не знал Царьград, перед всеми приближенными и всеми жителями султан передал ключи от мечети в руки Кодже Мимару Синану и велел ему отворить двери! И перед лицом всех присутствующих громко спросил его:

– А почему ты не написал на них свое имя?

Сулейман был серьезен. Он хотел таким образом похвалить его перед всеми, может быть, и слегка преувеличенно.