Евангелие зимы - Кили Брендан. Страница 25

– Ты нас разве не видел? – спросил я наконец. – Нас с Джози?

Он не ответил. Его губы разомкнулись с чуть слышным «пф», щека смялась о подголовник, плечи расслабились. Дыхание, вырывавшееся из приоткрытых губ, оставляло влажное облачко на кожаной обивке. Я никогда еще не видел, как человек засыпает, не видел такой беззащитности.

Мне тоже очень хотелось спать, и я уснул бы даже в таком холоде, но через силу вылез из машины. Бросить Марка было легче легкого, но я не мог это сделать. Ковольски приедут только завтра, но нельзя же, чтобы они нашли сыночка спящим в машине. Я вынул ключи из зажигания, поднял Марка и попытался его разбудить. Он что-то пробормотал, не открывая глаз. Я забросил его руки себе на плечи и потащил к боковому входу. Его ноги скребли по земле.

Он проснулся и спросил, нельзя ли присесть. Я опустил его на крыльцо. Он наклонился к кустам, и его вырвало. Я отвернулся, чтобы не сделать то же самое, но, когда снова посмотрел туда, Марк лежал лицом в луже рвоты. Я быстро перевернул его на спину.

– Вот черт, – пробормотал он.

Его рубашка и брюки промокли от того, что из него вышло, но куртка была расстегнута и осталась относительно чистой. Я стянул с него куртку. Марк не отреагировал, когда я спросил, легче ему или нет, только улыбнулся с закрытыми глазами.

Один из его ключей подошел к боковой двери, и я втащил Марка в темную прихожую, усадив на скамью. Боковой вход, как и у нас в доме, вел на кухню. Я нашел бумажные полотенца и вытер Марка как мог тщательно, однако от одежды все равно отвратительно пахло.

– Марк, – позвал я.

Он крепко спал. Не без труда я стащил с него туфли, затем штаны и рубашку. Я выгреб открытый пакетик с марихуаной из его кармана и сложил одежду в мешок для мусора. Глядя на вытянувшегося на скамейке Марка, легко было убедиться, что он по любым меркам красив той красотой, о которой мы все мечтали. Плечи и грудные мышцы рельефно обрисовывались под футболкой, бугор в плавках здоровенный. Я мог провести ладонью по длинной линии его ножных мышц, мог потрогать где угодно. Я мог сделать с ним что хочу, вылепить из него, как из глины, орудие для любых целей, и во сне Марк робко улыбался, словно ободряя меня. Передо мной распростерся Человек из бронзы с сияющей кожей, и воздух вокруг дрожал от мольбы и желания.

И я решился – провел рукой по его коже, задержав ладонь в паху. Постояв минуту, я убрал руку: во мне ничего не дрогнуло. Я хотел Джози. Я готов снова поцеловать Марка, если это игра, в которой участвуют и девчонки, но мне не хотелось. Мне не нужно было тело Марка, я желал лишь его дружбы. Мы только-только входили в жизнь. Я хотел знать его мнение об этой жизни, хотел познавать мир вместе с Марком. Разве это тоже не род любви, не имеющей ничего общего с сексом, но в которой важно все остальное, объединяющее двоих людей?

Я подхватил Марка под мышки и поволок почти обнаженное тело через кухню и коридор в «берлогу» с огромным плоским телевизором. Уложив Марка на диван, я накрыл его одеялом и сел у дивана, поглядывая на его спокойное во сне лицо. Я не мог ответить Марку тем, чего он от меня, по-моему, ждал, но он был моим другом. Я восхищался им, но не знал, как ему об этом сказать.

Пульт был рядом, и я включил телевизор. Конфетти, фейерверки, концерты, толпы, дергающие головами в такт музыке. Праздник испускал дух в Нью-Йорке, но ночь закончилась не везде, праздновали по всей Америке, и я еще не хотел ложиться спать. Где-то бодрствовала и моя мать, не засыпая, чтобы не пришлось просыпаться, оттягивая наступление завтра с его неизбежным одиночеством, обнимая кого-нибудь своими по-птичьи тонкими руками. Я ничего не имел против. Я надеялся, что вскоре у нас появится тот, на кого можно хоть временно опереться, вспомнив, что жизнь продолжается.

Глава 8

Вздрогнув, я проснулся и поднял голову – она лежала на голени Марка. Телевизор еще мигал, но голоса, которые я услышал, доносились не оттуда. Голоса кричали на Марка, и в комнате они появились до того, как я смог двинуться и сообразить, что происходит.

В поле зрения вплыло брюхо Майка Ковольски – рубашка поло цвета лаванды заслонила пол-экрана.

– Это что здесь происходит?!

Барбара, вошедшая секундой позже, издала короткий шокированный вскрик. Марк быстро сел, моргая и силясь проснуться. Дневное солнце ярко светило в окно. Я, оказывается, заснул в куртке и сейчас был весь мокрый от пота. Барбара нагнулась и выхватила «Мидори», торчавшую у меня из кармана. Я и не заметил, что бутылка у меня в кармане, и не помнил, чтобы мы столько выпили, но во рту действительно стоял приторный вкус. Барбара показала бутылку мужу, держа ее на отлете.

– Жалкое, ничтожное зрелище, – сказал он.

– Пап, – начал Марк.

– Я не желаю слышать ни единого извинения! Я не желаю знать, что произошло! Посмотри на себя! Боже, Марк, где твои штаны? Чем вы занимались?!

Марк густо покраснел и набросил на бедра край одеяла.

– Нет, пап, но…

– Хватит. Вранье, вранье, вранье – все, что ты можешь сказать о себе непосредственно сейчас. Вранье. Машина всмятку, и ты заехал на газон. Тебе еще повезло, что ты жив! Ты что, пропащий? Ты хочешь бездарно просрать свою жизнь?

– Майкл, – начала Барбара, но замолчала, поймав взгляд мужа. Ничего из того, что говорил Майк, я точно не помню. Тогда я думал, что мы выкрутимся, и обернулся к Марку напомнить, как мы договорились отвечать. Шея ужасно затекла.

– Пап, – снова сказал Марк.

– Я не желаю ничего слушать! Я не хочу знать, как ты скомпрометировал себя и свое имя – и мое заодно! Ради этого я всю свою жизнь пашу как проклятый? Чтобы ты приводил в дом своего оболтуса приятеля и расхаживал перед ним в одних трусах? Ты решил, что можешь все промотать, расшвырять, обгадить все, что я создал?

– Майкл!

– Папа!

– Хватит, – сказал Марку Ковольски-старший, наставив на него короткий толстый палец.

Барбара перешагнула через меня и присела на подлокотник дивана рядом с сыном. Обняв его, она зашептала ему на ухо:

– Расскажи мне, что случилось, дорогой. Я постараюсь не сердиться.

Майк забегал по комнате, бормоча:

– Полное отсутствие уважения! Пол-но-е! – Он потряс рукой и стиснул пухлый кулак.

Барбара мягко покачивалась с сыном в обнимку.

Марк расширенными глазами уставился в пол. Руки лежали на коленях, большой палец едва заметно подергивался, рот был сжат в неподвижную плоскую полоску. За моей спиной Майк на повышенных тонах требовал от меня побыстрее убираться. Барбара согласно кивала, но их вопли пугали меня меньше, чем отстраненность Марка. Он будто покинул свое тело, бросил его, как случайную жертву громогласного насилия, совершавшегося в комнате, и сбежал куда-то в тишину. Это убежище было мне хорошо знакомо – я был не прочь за ним последовать. Я устало поднялся на ноги.

– Наверное, мне нужно позвонить матери, – сказал я.

– Да, и я тоже хочу с ней поговорить, – заявил Майк. – Это, должно быть, она дает тебе спиртное? Захотели втянуть моего сына в свои семейные проблемы, да?

– Семейные проблемы?

– Да. – Он шагнул ко мне. – Тебе необходимо утянуть за собой на дно кого-нибудь еще, в этом все дело?

– Не так бы вы пели, будь мой отец дома, – сказал я, в свою очередь ткнув в него пальцем.

– Да как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?!

– Посмотрите сюда. – Я указал на свой опухший глаз. – Думаете, меня что-нибудь волнует?

Майк в гневе бросился к телефону и набрал номер моей матери. Барбара отчитывала меня, но я не слушал.

– Мне очень жаль, чувак, – сказал я Марку. – Ты уж извини.

Пока мы ждали мою мать, Майк в холле читал мне нотацию. Я извинялся, но интонация разоблачала все, что я говорил. Майк пытался объяснить, почему мы должны бояться того, чего люди вроде него велят нам бояться, и почему должны слушаться и уважать тех, кто за нас отвечает. Все, что он говорил, отдавалось оловянным эхом слов, которые однажды произнес отец Грег, и теперь, когда я снова слышал их, они казались еще более неискренними и пустыми.