«Неотложка» вселенского масштаба (СИ) - Агатова Анна. Страница 6

Стена чуть дрогнула, и голос в моей голове прошептал: «Тебе надо разобраться со своими страхами, Ольга, и всё прекратится, моя помощь будет не нужна».

— Надо. Кто бы спорил, я — не буду.

Отклеилась от стены и побрела в ванную. Разберусь. Обязательно разберусь. Как-нибудь потом. Я вошла в царство воды и мыльных пузырей, чудесных ароматов и яркого света, сбросила грязную одежду. Нырнув в маленький бассейн с жемчужной водой, подумала: «Потом разберусь. Обязательно. А пока я не готова. Прости, Всёля».

Не готова.

Не созрела.

Мне нужен этот страх, эта паника. И именно сейчас.

Зачем? Не знаю.

Наверное, я надеялась, что справлюсь, что всё забудется и уйдёт само, так же как пришло. Ведь я не боялась, пока обживалась здесь, пока устраивалась и пока Всёля учила меня всему, что нужно было знать. Я долго жила одна, и мне было хорошо, спокойно. Бывали тревожные сны, иногда – беспокойство, но таких кошмаров, как после прогулки по отцовскому лесу – нет.

За всё то время, которое я жила на станции, всего дважды, каких-нибудь два несчастных раза попросила Всёлю устроить мне прогулку. В первый раз нашла Машэ, а во второй… Во второй едва снова не попалась в лапы Игоря.

Впервые я осознала, что бываю за стенами станции только по делу, совсем не сразу. Не сразу поняла, почему мне всё чаще вспоминаются картины из моего детства, счастливые картины. Или бывшие пациенты, люди, которые ушли здоровыми. И почему всё чаще появлялось в душе сосущее ощущение то ли пустоты, то ли голода.

И я попробовала сказать об этом Всёле.

— Ты знаешь, — вырвалось будто само собой, — я так давно не была там, снаружи... Не по делу, не ради кого-то, а… просто так. Кажется, я соскучилась. Соскучилась по людям, по высокому небу, яркому солнцу…

Она молча слушала. И я, наконец, оформила мысль в слова:

— Всёля, я хочу просто погулять. Там. За стенами станции.

Хорошо помню, что в этот момент сидела на недавно созданном таком уютном диванчике, подсмотренном в одном мире. Диван был необычным – изогнутым – и именно этим мне нравился. Как, впрочем, и всё необычное.

И я просиживала в углу, образованном диванными спинками вечера напролет, иногда с чашкой чая, иногда — с бокалом вина («Ольга, не увлекайся! А вдруг пациент?!»), не спеша уйти к себе в спальню, чувствуя себя уютно и защищенно.

Там же, в этой уютной «норке», где поселились подушечки разных форм и пушистый белый плед, Всёля впихивала мне в голову знания, которые так часто пригождались в работе, а иногда мы с ней просто болтали. Конечно, чаще я задавала вопросы, а она отвечала. И касались они такого количества не связанных друг другом материй, что, получая ответы, я чувствовала, как мир раздвигает свои горизонты и становится потрясающе огромным и объёмным, а мироздание — вселенная, моя Всёля — становится понятнее и ближе.

И вот сидела я на самом уютном диване во Вселенной, в белой сияющей комнате, наполненной светом, и чувствовала, что сейчас очень хочу оказаться где-то в другом месте. И даже не столько людей увидеть – я не страдала от одиночества, нет. Как ни странно, но я им наслаждалась. Просто хотелось новых впечатлений, хотелось чего-то необычного, чего-то кроме успокаивающе белых стен станции.

Наверное, для Всёли моё желание не стало неожиданностью. Наверное, она ждала его, если в её монотонном голосе я уловила эмоцию — она немного помолчала, и молчание это было одобрительным, и ответила:

— А чего хочешь?

Я задумчиво провела рукой по белой обивке дивана. Короткая гладкая шёрстка скользила под пальцами, наполняя меня ощущением безопасности и неги.

— Праздник какой-нибудь. Чтобы веселье, радость... — Я задумалась и уточнила: — Счастливые люди. Смех вокруг. Музыка, танцы. Ну вот такое что-то...

— Хорошо.

Всёля была самым удивительным созданием или, точнее, сущностью, потому что всегда — это было просто потрясающе! — абсолютно всегда прислушивалась к моим желаниям.

А я сказала и сразу же засомневалась: правда ли хочу? Не кажется ли мне? Точно ли этого?

Но долго думать не получилось.

— Собирайся. В твоей комнате костюм. Быстро, мы уже на месте.

Я даже подпрыгнула от неожиданности. Внутри закрутился вихрь предчувствия чего-то хорошего, я взвизгнула от восторга и, предвкушая приключение, побежала переодеваться.

Входная дверь открылась, и передо мной раскинулся летний день под высоким куполом неба, который подпирал гомон многолюдной улицы, смех, какой-то грохот. Я сделала шаг через порог и едва не расплакалась — как же тут было чудесно!

Солнце светило так ярко, что слепило глаза. И сморгнув слезу, с удовольствием погрузилась в ощущения: наслаждалась теплом настоящего летнего дня, запахами нового мира и звуками гулянья. Вдохнула полной грудью, чувствуя, что осуществляется мечта, и пошла вперёд, туда, где шумел народ, слышался смех, громкие выкрики и далёкая музыка, почти неслышная, воспринимаемая скорее, как ритм.

Всё было странным и необычным, как в любом новом мире: это крик возмущения или радости? Кто продавец, а кто покупатель? А может, это и никакая ни торговля? Может, это и не ярмарка? Чему тут радуются, чему восхищаются?

Я подходила к толпящимся людям, протискивалась ближе к середине и наблюдала какое-нибудь чудо — человек, выдыхающий огонь безо всякой магии (впрочем, я уловила запах чего-то горючего и перестала удивляться), танец с плоским барабаном, дрессированные животные и прочее, прочее, прочее...

Моё пожелание было полностью удовлетворено — люди радовались, смеялись, подбадривали тех, что выделывали чудеса каждый в своём круге. В общем, это и выглядело, и ощущалось, как множество счастливых людей. Как праздник.

Да, именно этого мне не хватало.

И чем дальше я шла, тем отчётливей был ритм, один конкретный ритм, который будто звал меня, именно меня, меня одну. Он был странным, непривычным, но очень притягательным.

Вот он стал громче, превратился в мелодию, а я уже протискивалась через толпу к его источнику.

И замерла за спинами людей, увидев, что там внутри.

На круглом пятачке выступали акробаты. Плечистый невысокий мужчина в чёрном облегающем костюме, только лицо с тонкими усами и видно, и тонкий гибкий мальчишка, тоже невысокий, тоже в чёрном.

Ловкая фигурка вспархивала невесомой птичкой, касаясь ладони мужчины лишь пальцем ноги, раскинув руки и вытянувшись. Мальчишка будто парил, зависая вот так, на одной точке, тут же перетекал в стойку на руках, опираясь на ту же мужскую ладонь. Затем неуловимым движением стойка превратилась в чудесный крендель, скрученный узлом на плечах силового гимнаста.

Я только шире открывала глаза. Это было настолько удивительно, что дыхание остановилось само — разве так можно? Это же невероятно!

Я чувствовала, что магии здесь нет, да и вообще этот мир беден ею, но волшебство, то рукотворное, созданное упорным человеческим трудом чудо меня захватило, и я стояла очарованная, забыв, как дышать.

И вдруг…

Вдруг что-то случилось: мальчишка ли покачнулся или рука нижнего гимнаста дёрнулась или ещё что, но маленькая парящая фигурка, в падении пытаясь удержать равновесие, слишком быстро соскользнула вниз. И боком крепко приложилась о землю. С тем характерным звуком, с каким падают, а не спрыгивают.

Этот глухой удар тела, упавшего с высоты, оборвал все другие звуки. Даже ритм барабана, что звал меня, вдруг замолк, а я так и не рассмотрела, кто же задавал этот волшебный ритм. Толпа отпрянула от упавшего и замерла, а широкоплечий гимнаст навис над мальчишкой, что неловко лежал на земле. И закричал.

Слабый голос Всёли перевёл:

— Вставай, падаль! Вставай и работай!

И картина праздника в ту же секунду выцвела, радость вмиг потухла, как разбитый фонарь, а приглушенный смех толпы на заднем фоне показался насмешкой, издевательством.

А потом широкий коротышка двинул носком мягкого сапога мальчишку по спине.