Инженю, или В тихом омуте - Ланская Ольга. Страница 77

— Да брось! — Ей показалось, что его растерянность наигранна лишь отчасти. Наверное, он был уже уверен, что раз она не выходит, значит, он услышит от нее что-то ненужное. Идиотские вопросы, например, — зачем он это сделал, и как он это сделал, или еще что-нибудь в этом роде. Но он услышал совсем иное — и теперь и вправду немного растерялся. — Про фотографии, кроме меня, тебя и пары близких моих, никто не знает. Придуркам этим закинули информацию через других людей. Для ментов ты тоже ни при чем — да и отмазал я тебя от них уже.

Она посмотрела на него недоверчиво, видя его успокаивающую улыбку.

— Это между нами — мной и тобой, поняла? Ты кое-что про меня знаешь — и я про тебя кое-что, и нам обоим много болтать не резон. Значит, между нами все и останется. Идет?

— Конечно! — Она кивнула с видимым облегчением. — Разумеется…

— Ну вот и класс. — Он перевел взгляд на выключенный телевизор, а потом на нее. Присвистнув, словно его внезапно осенила гениальная идея. — Слушай, тебе же, наверное, завтра звонить начнут — с телевидения, из газет. Они же написать захотят и рассказать — дело-то громкое, ты его сама и раздула…

— Да, вы правы, — произнесла задумчиво, понимая, что он ждет, чтобы она сказала ему, что ей тогда надо ехать. Он все-таки ужасно расчетливый оказался и хитрый — все заранее продумав, подстраховавшись со всех сторон. Сделав так, что сначала нужную ему версию случившегося выдало телевидение — а потом подтвердила она. Чтобы ни у кого не было сомнений. — Вы абсолютно правы…

Он молчал. Молчал и ждал ее реплики. Потому что, видимо, он хотел расстаться с ней так, чтобы у нее не могло возникнуть никаких обид. Потому что хотя она и говорила ему, что ей от него ничего не надо — и он должен был видеть, что она достаточно бездушна, цинична и не способна, скажем, влюбиться или захотеть от него чего-то большего, чем секс, — он не хотел рисковать. И ему надо было, чтобы она ушла сама.

Что ж, она была только «за». Ей было хорошо с ним — но на это была масса причин, многие из которых теперь отпали. И в том, что ей казалось, что он ей нравится даже больше, чем Виктор, эти причины были виноваты. Пережитое, страх и обретенное благодаря ему избавление от этого страха — вот что усиливало удовольствие от секса, вот что внушало, что он лучше, чем все, когда-либо встречавшиеся ей. Но она в любом случае не рассчитывала, что их отношения продлятся, — и уж точно не хотела, чтобы они трансформировались в нечто иное. В совместную жизнь, к примеру. К которой она была совершенно не готова. Даже с ним. Потому что она его не знала — и потому что он был бандитом.

— Вы абсолютно правы, — повторила в третий уже раз, не понимая саму себя — точнее, не желая понимать. — Но… Но вдруг… вдруг они не заинтересуются? Я ведь всего с одной газетой дело имела — а передача уже показала все…

— Заинтересуются — еще как, — заверил он, продолжая улыбаться. — Да и знаешь сколько газет о Никите и тебе еще писало? Мне люди приносили — куча статей была. Они ж дерут друг у друга все, газеты. А у меня, кстати, есть близкие, у них завязки в прессе — обеспечат все в наилучшем виде. Тебе от этого только лучше, да и мне. Чем больше народу напишет и покажет — тем нам с тобой лучше. Так что завтра жди звонков и гостей. Ты их только по времени разнеси, чтоб не сталкивались, — и целый день пресс-конференцию давай. Ты же засветиться хотела? Хотела. Вот и прикинь, какая реклама тебе будет.

— А если… — Что-то мешало ей закончить разговор и произнести финальную фразу, что-то заставляло тянуть — и она знала что, хотя и не хотела в этом себе признаваться, сваливая все на трезвый подход и инстинкт самосохранения. — Если приедут эти — ну от того, кого взорвали?

— Ты что думала — я тебя одну отпущу?! — Он даже возмутился, но весело так — у него был повод для веселья. Который был и у нее — только почему-то веселья не вызывал. — Ребята с тобой поедут, у тебя посидят — а лучше у подъезда, не то распугают еще всех. Ты журналистам говори, что боишься выходить, пусть к тебе приезжают, — когда машину твою сожгли, они же приезжали, откуда б фотографиям взяться? Ну и сейчас приедут — им же надо. А ребята проконтролируют.

Она пожала плечами. Все было сказано, у нее не было больше вопросов. Он все продумал, все подготовил, и ей оставалось только сыграть завтра отведенную им роль. А сейчас произнести заключительные слова.

— Что ж, тогда я поехала. — Она встала, выдавливая из себя улыбку, стараясь, чтобы она была как можно более естественной. — Только пусть Андрей с Юрой меня немного подождут — мне надо полчаса, чтобы собраться. Хорошо?

— А говоришь, всегда непрактичная была. — Он покачал головой с укором, который показался ей почему-то лишь наполовину притворным. — Значит, как все кончилось, так сразу от меня убегать? Я к ней, понимаешь, со всей душой — а она…

— О, я к вам тоже со всей душой — и со всем телом, — улыбнулась кокетливо, давя непонятно почему вспыхнувшую радость, которую ему не надо было видеть — он мог неправильно ее истолковать. — Просто мужчины всегда меня использовали, и…

— И я тоже, что ли? — полюбопытствовал с иронией. — Ну ты человек! Я тебя, понимаешь, из ментовки вытащил, справку от психа сделал, в собственной квартире прятал, куда даже людей своих не пускаю, потому что дом этот мой, он не для дел. Я о тебе, понимаешь, забочусь, говорю, чтобы отдохнуть съездила, а ты… Она увидела, как в глазах его мелькнуло что-то.

— Да, забыл совсем. У меня люди есть, они тебе отдых по высшему классу устроят. Чтобы страна хорошая, отель пять звездочек, все дела. В Майами хочешь? Я там был зимой, в январе, — купался даже. Там летом жарко, конечно, но город — высший класс. Ну тогда все, заметано. Я команду дам, люди все оформят и оплатят, а отпускные с меня. Поживешь месяц на океане, покупаешься, позагораешь, по дискотекам да магазинам походишь — там шоппинг супер, бутики на каждом шагу. А приедешь — мы с тобой… Идет?

— Нет-нет! — Она решительно качнула головой, вдруг спохватываясь, что не стоит быть такой серьезной, — это тоже наводит на ненужные мысли. И тут же добавила в голос игривости: — Мне лестно, что вы так высоко меня цените, правда, — но это только подтверждает, что мужчины ужасно прагматичны. Но одни просто пропадают, когда девушка им больше не нужна, — а вы великодушны и готовы заплатить, чтобы от меня избавиться. О, как это ужасно! Я так много отдала вам — свое тело, красоту, молодость, свою, можно сказать, девственность. А вы оказались таким жестоким и расчетливым… О, я не могу здесь больше оставаться!

Она изобразила на лице нечто трагичное, падая обратно в кресло, откидываясь, зная, как высоко задерется сейчас полотенце, обнажая ее раздвинутые специально ножки, как обтянет оно ее грудь.

— Может, пойдем наконец? — Судя по тону, она его развеселила от души. — Все равно ехать-то только утром — а сейчас…

— О нет, это невыносимо! — Она встала резко, так театрально, глядя на него с оскорбленным видом, суживая глаза, вздергивая подбородок. — Нет, я не могу дольше оставаться с вами под одной крышей! Потому что все, что вам надо, — это использовать меня еще раз. Истерзать мое тело напоследок, а утром выставить меня и забыть. О, как ужасно!

— Пошли! — В голосе больше не было веселья, он был намеренно груб и резок, ее игра его возбудила почему-то — как ее возбудил сейчас этот тон, заставивший намокнуть все внизу. — Или помочь?!

— О нет, не прикасайтесь ко мне, я пойду сама! — воскликнула пафосно, застывая в трагичной позе — неожиданно меняя тон на обиженно-капризный, бросая на него совсем не трагичный взгляд. — Между прочим, за четыре дня вы так меня и не изнасиловали — хотя и обещали. И пока вы этого не сделаете, я никуда не уеду — так и знайте…

19

— Бесконечно рад! — Он стоял в дверях, улыбаясь шире, чем обычно, протягивая ей одинокую белую розу на длинной ярко-зеленой ножке. — Знаю, что прогневал вас, — но может быть, вы смените свой не совсем справедливый гнев на милость и позволите мне войти?