Адмирал Империи 30 (СИ) - Коровников Дмитрий. Страница 32

Замысел противника был предельно прост и незамысловат. Как только начнется генеральное сражение, «рой» истребителей должен стремительным рывком пронестись сквозь боевые порядки русской эскадры, вихрем налетев на наши корабли со всех сторон. Их шквальный огонь по замыслу американских стратегов, быстро обнулит защитные поля наших кораблей, лишив их главного преимущества. После чего практически беззащитные русские суда станут легкой добычей для канониров 30-ой «линейной».

Что ж, пусть верят в успех этого нехитрого плана и лелеют надежду на легкую победу. Только напрасно. «Янки» и не подозревают, насколько серьезно просчитались в оценке возможностей наших обновленных энергощитов. Что ж, тем проще будет преподать этим зазнайкам хороший урок и развеять их иллюзии…

Не прошло и трех стандартных минут, как наши с Кенни флагманы сошлись в смертельной дуэли друг против друга. «Алабама» и «Одинокий» неслись навстречу через пустоту космоса, словно два разъяренных тяжеловеса на ристалище, жаждущих добраться друг до друга и обрушить всю свою чудовищную мощь.

Первый раунд поединка, артиллерийский, быстро показал, что артиллеристы «янки» сильно переоценили возможности своих орудий. Серия мощнейших залпов из главного и средних калибров «Алабамы» обрушилась на «Одинокий», словно космический шторм. Но наши усиленные фронтальные щиты с легкостью поглотили всю энергию удара, не дрогнув и не потеряв ни процента мощности.

Кенни не сразу осознал, что его расчет не оправдался. Он по-прежнему упрямо вел «Алабаму» в лобовую атаку, видимо, посчитав, что мощности его орудий все же достаточно, чтобы пробить фронтальное поле «Одинокого» если не с первого, то со второго или третьего залпа. Самонадеянный глупец явно рассчитывал на то, что рано или поздно обнулятся, оставив корабль беззащитным перед орудиями линкора.

К тому же, как я прекрасно понимал, командующий 30-й дивизией сейчас меньше всего опасался ответного огня с моей стороны. Он по опыту прошлых столкновений считал, что даже если «Одинокий» каким-то чудом все же сумеет пробить его фронтальное поле, времени на разрушение многослойной нимидийской брони на носу «Алабамы» у нас все равно не хватит. Ведь одновременно с этим дредноуты «янки», потихоньку заходящие с «флангов», успеют нанести решающий удар, расправившись с «Одиноким» раньше, чем мы успеем причинить линкору хоть сколько-нибудь серьезные повреждения…

…Все это время флагман американцев работал по моему крейсеру из всех своих палубных батарей, стараясь-таки добраться до его обшивки. Плазменные заряды главного и бортовых калибров линкора непрерывным потоком обрушивались на «Одинокий», словно разъяренный зверь, жаждущий добраться до горла своей жертвы. Казалось, что под таким шквальным огнем не устоит ничто живое и неживое.

Но, как ни старались канониры «Алабамы», плазма их орудий, к большому изумлению командира корабля контр-адмирала Кенни, да и всех остальных, следивших за нашим поединком, пока так и не смогла не то что достигнуть корпуса моего крейсера, но даже на пару процентов снизить мощность его фронтального поля.

Я с трудом сдержал торжествующую улыбку. Еще бы, ведь заряды разрушительной энергии, которые обрушивались сейчас на «Одинокий», по своей совокупной мощности должны были к этому моменту не только обнулить защитные экраны, но и буквально испарить броню корпуса моего крейсера вместе с содержимым. А вместо этого они просто исчезали, бесследно растворяясь в невероятно мощном защитном поле.

Но я не спешил почивать на лаврах. Да, пока наша защита держалась, но вряд ли это продлится долго. Даже у самого совершенного корабля есть предел прочности, и когда «Норфолк» с «Тасотой» подтянутся поближе и откроют огонь в полную силу, нам придется туго. Надо использовать выигранные секунды с умом.

В это самое время я начал бешено маневрировать, зигзагами подбираясь к «Алабаме» и выискивая удобный угол для таранной атаки. Сейчас выжигания своих бортовых полей, изначально более слабых, чем фронтальное, я не боялся, даже несмотря на то, что по «Одинокому» открыли плотный огонь линкор «Норфолк» и тяжелый крейсер «Тасота», пусть и с большой дистанции, но тем не менее, достаточно точно.

За счет передовой системы распределения энергии щита и запаса прочности наших генераторов, мне удавалось вовремя переключать основной поток на уязвимые места. Так что суммарная защита моего крейсера по-прежнему оставалась на высоте, с лихвой компенсируя любые попытки американцев пробить брешь в обороне. Но мы не могли играть в эти «кошки-мышки» вечно. С каждой секундой корабли противника все сильнее наседали, грозя взять «Одинокий» в клещи перекрестного огня.

От моего внимания не укрылось, насколько пассивно и безынициативно ведет себя Кенни, практически не реагируя на столь явную угрозу. Несмотря на то, что он прекрасно видел, как сосредоточенный огонь главных калибров его флагмана и кораблей охранения не причиняет «Одинокому» вреда, а тот лишь упрямо продолжает напирать, командующий 30-й дивизией не спешил менять курс или хотя бы уклоняться с линии атаки. Вместо этого Кенни продолжал упорно переть вперед, словно бешеный носорог, уверенный в собственной неуязвимости.

Как я и предполагал, боевого опыта у моего противника явно недоставало, зато самонадеянности, граничащей с глупостью, наличествовало в достатке. Типичный американский вояка, привыкший полагаться на количественное и техническое превосходство своих кораблей, а не на искусство маневра и точный расчет.

«Ты же видишь, болван, что крейсер противника отчаянно ищет удобный угол для нанесения удара! Чего же ты медлишь? Отклонись в сторону, уйди с линии огня, да хоть разворачивайся в лобовую — маневровые двигатели вполне позволяют совершить этот маневр за те секунды, пока „Одинокий“ не успел приблизиться на критическое расстояние. Подставь под возможный таранный удар хотя бы носовые, самые защищенные броней части корпуса!»

Но нет, Джейкоб Кенни, ослепленный ложным ощущением собственного превосходства и уверовавший в помощь своих верных дредноутов, упрямо продолжал двигаться вперед, не меняя курса и скорости. Даже теперь, когда «Одинокий» был уже практически на расстоянии вытянутой руки. Это упрямство и нежелание признать очевидное и стали для контр-адмирала роковой ошибкой. Это произошло в тот миг, когда «Одинокий» наконец-то поймал в прицел уязвимый борт вражеского флагмана. Предвкушающий скорую расправу оскал невольно исказил мое лицо.

Линкор «Алабама», несмотря на высочайший уровень оснащенности и многослойность бронирования, физически не мог противостоять концентрированному удару тарана «Одинокого». Как бы совершенен и массивен ни был американский исполин в сравнении с моим крейсером, у него попросту не было шансов.

Острый, как лезвие бритвы таран, усиленный армированием из нимидиевых стержней, легко врезался в податливую плоть стальной туши «Алабамы», вскрывая ее, словно консервную банку. Это уже мало походило на обычный таранный удар носовой частью, при котором, кстати, корабль противника хоть и получал серьезнейшие повреждения, но все же сохранял некие шансы на выживание. Нет, сейчас «Одинокий» продемонстрировал совершенно иной уровень воздействия.

Четырехкилометровый корпус американского линкора, прежде казавшийся несокрушимым, попросту не выдержал чудовищной силы одного-единственного рассекающего удара и начал стремительно разрушаться на глазах, сотрясаясь серией гигантских внутренних взрывов. Казалось, само пространство вокруг корабля пошло рябью и подернулось алым маревом.

К счастью, мне и моему крейсеру в момент тарана удалось избежать печальной участи быть утянутыми взрывной волной в огненный хаос детонирующей «Алабамы». Отточенные до автоматизма действия экипажа и молниеносная реакция Алексы, выполняющей в этот момент функции рулевого, позволили «Одинокому» вовремя отдать реверс на полную и отойти назад.

Мы едва успели отплыть от агонизирующей «Алабамы» на несколько десятков километров, когда та окончательно скрылась в огромном шаре раскаленной плазмы, порожденном титанической внутренней детонацией энергоустановок и боезапаса. Чудовищный взрыв, эквивалентный подрыву термоядерной боеголовки, буквально слизнул линкор с лица космоса, не оставив от него ни малейшего следа.