От революционного восторга к… (СИ) - Путилов Роман Феликсович. Страница 2

— А, офицерик! — один из моряков, самый здоровый, но, наверное, самый глупый, радостно оскалился и вытянув из кармана широченных, военно-морских штанов складной нож с деревянной рукояткой, и, ни мало не смущаясь, разложил его, явив миру потемневшее лезвие: — Мало я вас в Гельсингфорсе потопил…

К утоплению у меня отношение очень сложное, поэтому коленку моряку короткой очередью я раздробил вдрызг. И пока он ползал на полу в луже крови, завывая на всю Литейную, а его товарищи, дрожащими руками развязывали своего пленника, я собрал обе винтовки, подсумки и наган, который и вручил освобожденному Глебу.

— Внизу коляска моя за, углом. Спускайся вниз и жди меня с Тимофеем Степановичем. Давай, беги.

Накинув студенческое пальто и прогибаясь под весом оружия и снаряжения, побитый журналист торопливо пошел вниз — оставаться в компании своих мучителей он явно не хотел.

— Так, вы! Ремнем этому ногу из-за всей силы перетяните выше колена, и простынью рану замотайте. На, сначала бинтом, потом простыней. — я бросил суетящимся морякам свой индивидуальный пакет: — Как перевяжете, ногу к задней ножке стула примотайте.

С горем пополам пострадавшего перевязали, ногу зафиксировали к шине из обломков венского стула, после чего привязали к снятой с петель двери и потащили на улицу. Швейцар-надзиратель, смывшийся с поста в момент моего появления в здании, так и не появился, и замечания за похищенную дверь нам никто не сделал.

— Вы откуда, воины?

— Мы инструктора рабочей гвардии Московского райкома партии большевиков! — если бы моряк, пыхтя, не тащил дверь, на которой затих, потеряв сознание, их раненый товарищ, ответ бы прозвучал гордо, но он прозвучал, как прозвучал.

— Где начальство твое, соленый?

— Начальство мое в Гельсингфорсе, а партейные товарищи сидят в доме сто пять по Забалканскому проспекту.

— Слышал, Тимофей Степанович? — я подошел к возчику и понизил голос: — Писателя нашего с оружием во дворец доставь и передай, кто там сегодня за главного, чтобы дежурный взвод со всей тяжкой силой на Забалканский приехал. А я с этими гавриками туда доберусь.

— Может не надо, ваше благородие? Этих спеленали, так, я думаю, там еще супостатов много наберется…- Степанович большевиков не любил, так как недавно я ему объяснил, что с точки зрения Владимира Ульянова, он, как владелец кобылы Звездочки, относится к мелкобуржуазным элементам, а Звездочка — это средство производства и эксплуатации, и у большевиков до него просто руки пока не дошли.

— Глеб! Как голова? Нормально? На тебе текст для завтрашней статьи, передашь по телефону в редакцию, и распиши бойко, как ты умеешь, что с тобой эти палачи сегодня хотели сделать…

— Мы не палачи! — один из моряков оказался сильно «ушастый», будущий гидроакустик, наверное.

— И кто вы такие, товарищи? Молодого парня связали и мордовали, а потом бы, наверное, убили?

— Это ты палач, офицерская…

— Заткнись, тварь, пока все трое здесь не легли…- я положил руку на ручку автомата: — Давай, пошли. Где там ваша банда засела…

— Мы не дотащим его…

— Ну значит иди и извозчика лови.

Извозчик появился минут через пятнадцать, не знаю, чем товарищ моряк его прельстил, но мы молча загрузили дверь на телегу, сели сами и поехали. Морячки в дороге жгли меня испепеляющими взглядами, но я, почему-то, не умирал, думая о том, как будем решать вопрос с рабочей гвардией.

Минут через десять я громко крикнул «Стой!»

— Чего тебе, барин. — бородатый возчик в заплатанном армяке натянул вожжи.

— Эй, моряки! Видите написано — аптека. Идите, морфия купите, а то вашему другу от тряски очень плохо.

Минут через пять один из моряков привел молодого аптекаря, который загнал в вену раненому содержимое стеклянного шприца с толстенной иглой, после чего предложил вызвать доктора «за недорого», но раненый затих, и моряки от вызова врача отказались.

Здание номер сто пять по Забалканскому проспекту представляло собой пятиэтажный доходный дом, где на третьем этаже, на двери квартиры номер двадцать, поверх металлической таблички «Больничная касса 'Товарищества механического производства обуви», висел кусок картона с надписью тушью «Московский районный комитет РСДРП». Из-за приоткрытой двери вырывалось густое облако табачного дыма и гул множества голосов. Во дворе, оттеснив меня от моих подконвойных, к нашей процессии присоединилось несколько человек, пара из них с винтовками, очевидно внешняя охрана большевистского райкома. Это были парни из рабочей гвардии, что безуспешно натаскивали военные моряки. Ребята подхватили двери с раненым со всех сторон, и потащили вверх по широкой, парадной лестнице, пытаясь на ходу узнать у моих «крестников» в черных бушлатах, что случилось с их товарищем, но те лишь натужно пыхтели, молча поднимая вверх свою ношу и бросая на меня, идущего позади всех, многообещающие взгляды.

Когда я вошел в помещение, перевесив на живот свой ранец и с автоматом под мышкой, все, находившиеся в квартире, люди молча и враждебно смотрели в мою сторону, а некоторые даже направили на меня разномастные стволы.

— Здравствуйте, граждане. Подскажите мне, кто начальник этих вот военных? — я ткнул рукой в сторону парочки в бескозырках с ленточками «Полтава», что со скорбными лицами, как на похоронах, стояли над, уложенной на табуретки, дверью, где продолжал пребывать в беспамятстве их товарищ.

— Ты кто такой, тля⁈ — ко мне шагнул еще один моряк, еще здоровей, чем предыдущие, без погон, но с матерчатой полосой на рукаве бушлата, сделанной из куска желтой тесьмы.

— Сюда загляни. — я показал на открытый клапан, висевшего у меня на груди, ранца.

Моряк заглянул и отшатнулся, как будто увидел свою смерть:

— У него там бомбы, товарищи!

— Точно, поэтому все сели смирно по своим местам и оружие убрали, иначе все на воздух взлетим. Так кто главный у местной банды?

— Я, Федоров Михаил Николаевич, председатель Московско-Заставского райкома партии большевиков, и секретарь больничной кассы обувной фабрики. — вперед выступил худощавый мужчина в сером пиджаке, косоворотке защитного цвета, как будто, перешитой из гимнастерки, с живыми, темными глазами и небольшой бородкой клинышком: — Вы хотели застраховаться в больничной кассе, гражданин?

Ишь ты, он еще шутит. Наверное, тоже, как и я, бессмертный. Н,о я то в коме сплю, а он как?

— Нет, страховаться мне не надо, главное, чтобы у вас всех здоровье было застраховано. — я кивнул в сторону стоящих у стены моряков: — Это вы их уполномочили пытать людей, с целью последующего убийства?

Орать начали все, находящиеся в помещении, одновременно, зло и возмущенно. От причинения мне физического ущерба меня спасали гранаты в ранце и непонятное оружие в руках.

Через пару минут, очевидно, устав ожидать тишины, председатель райкома поднял руку и крики постепенно стихли.

— Вы, о чем говорите, господин хороший? Может быть, объяснитесь?

— Объясняюсь. Я, начальник народной милиции Адмиралтейской части Котов Петр Степанович, примерно полтора часа назад застал этих трех, с позволения сказать, военных, когда они, привязав к стулу молодого парня, которому только восемнадцать лет исполнилось, пытали его, избивая смертным боем. Когда я потребовал прекратить творить преступление, этот — палец уперся на тело, лежащее на двери: — достал вот этот нож и попытался меня зарезать, так как к тому моменту другое свое оружие они благополучно прос…утратили.

На паркетный пол упал складной нож, а моряк, с желтой полосой на рукаве, кинул на моих, потупивших глаза, «крестников» свирепый взгляд.

— Так, как умирать, как офицеры в Гельсингфорсе, которых этот преступник, по его признанию, лично топил, я не желаю, я принял меры к его нейтрализации, причинив максимально минимальный ущерб его здоровью. Вопросы есть, гражданин председатель райкома?

— Почему преступник? Возможно товарищи немного перегнули палку, но зачем сразу стрелять?

Я с изумлением уставился на большевика: