Неслучайные люди - Трауб Маша. Страница 12

Те, кто добивался карьерного роста, переходили в кафе на седьмом этаже. Там уже был ресторанный уровень. Ну, почти. Подавали мясо по-французски, варили кофе, пекли кексы, что-то еще. Здесь было дорого, не всегда вкусно, но престижно. Появиться в кафе на седьмом считалось повышением статуса. Но все начальство питалось в соседнем корпусе, где находился настоящий ресторан – столы с белоснежными скатертями, водка в графинах, вино в хрустальных бокалах, жульен в кокотнице с закрученной бумажкой на ручке и все прочее. Официанты были всегда трезвы и услужливы. Салфетки накрахмалены. В этот ресторан вообще-то мог зайти любой сотрудник, никакого запрета на посещение не существовало, но все боялись и на всякий случай не рисковали. Да и цены там были в два раза выше, чем на седьмом этаже.

Так вот, Леонид Валерьевич, по статусу имевший право питаться в ресторане, причем, учитывая личные заслуги перед газетой, за счет редакции, всегда сбегал к Людмиле на второй этаж.

– Люсенька, это я, – сообщал он о своем приходе. Повариха, зардевшись, тут же забывала об остальных посетителях и кидалась лично накрывать стол.

– Люсенька, я так соскучился, – говорил Леонид Валерьевич.

– И я тоже, – шептала повариха.

Ходили слухи, что у них когда-то был роман, но Людмила, однажды услышав подобные сплетни, так прилепила половником тому, кто их распускал, что тот еще долго ходил с алым пятном на лбу. Но они действительно были давно знакомы – Людмила, тогда Люся, только нанялась на работу в редакцию и страшно боялась опозориться, но, как назло, все время то пересаливала, то выдавала подгоревшее. И только Леонид Валерьевич, тогда еще тоже молодой, но подающий большие надежды корреспондент, заступался за нее перед тем еще главным редактором, который давно умер. Редактор считал Леню практически сыном, хихикал, подтрунивал над симпатией к юной поварихе, но Людмилу не увольнял. И своему преемнику велел этого не делать. Сохранить кабинет Лени и должность Люси. Последняя просьба, которую нельзя не исполнить. Возможно, у них – Людмилы и Леонида что-то и было в юности, но сейчас они стали просто родными людьми.

Повариха, уставив весь стол тарелками, садилась напротив.

– Ленечка, как ты? – спрашивала она.

– Потихоньку, Люсенька, потихоньку, – отвечал он, с бесконечным удовольствием съедая котлету с соленым огурцом или сосиску с зеленым горошком.

Людмила бежала варить какао, которое так любил Леонид Валерьевич. Или доставала откуда-то тесто и через сорок минут ставила перед Леонидом Валерьевичем тарелку, на которой лежали пирожки с капустой и яйцом.

– Люсечка, ты помнишь, какие я люблю, – чуть не плакал тот.

– Конечно, помню.

– Только ты так умеешь. Из ничего сделать. Волшебница. Когда же ты успела? – восхищался мэтр, по сути, одинокий пожилой человек, у которого ближе Люси никого не осталось. Только она помнила, какие пирожки он любит, что предпочитает именно какао, а не кофе, пюре всегда сначала давит вилкой, пусть там даже нет ни одного комочка, и только потом ест. Люся сидела и смотрела на своего Ленечку – возможно, любовника юности, возможно, просто близкого друга, который все эти годы ее оберегал.

Кафе много раз намеревались закрыть, но оно так и продолжало работать. Людмилу не уволили, хотя тоже сто раз собирались.

Но этой идиллии всегда наступал конец. На пороге кафе появлялась секретарь Лариса Николаевна, ахала, охала и вытаскивала своего начальника из-за стола.

Кто-то из молодых корреспондентов однажды подслушал их разговор. Невольно, конечно же.

– Люся, что ты творишь! Ты же знаешь, что ему нельзя! – кричала Лариса Николаевна, тыкая пальцем в чашку с какао и тарелку с пирожками.

– Никому нельзя, но Ленечке было вкусно, – ответила повариха.

– Когда же ты одумаешься. Ну сделай ему свой капустный салат или этот, который с овощами и сметаной, – твердила Лариса Николаевна.

– Он ел и радовался, разве я могу отказать ему в радости?

– Ну ты-то хоть немного включи мозг! – кричала Лариса Николаевна. – Нельзя ему. Диабет. Ты ему про уколы напоминаешь? Или ты их делаешь?

– Прости, Ларочка, я не хотела. Будешь пирожок?

– Иди ты в жопу со своим пирожком!

– Пойду. Только ты его иногда отпускай сюда, хорошо? Очень тебя прошу. Он тут вроде как отдыхает, в прошлое возвращается, улыбается, как раньше.

– Да, десять минут счастья, а мне потом месяц его восстанавливать. Всегда только о себе думала. Давай сюда этот пирожок. С утра не ела.

– Так давай еще бефстроганов с пюрешкой, да? – подскакивала повариха.

– Ненавижу тебя, – отвечала Лариса Николаевна, с радостью принимая тарелку и с нескрываемым удовольствием съедая порцию.

– Очень вкусно, спасибо, – говорила она.

– На здоровье, Ларочка, на здоровье. – Повариха забирала тарелку и выдавала секретарю пакет с пирожками.

– Ты меня или его хочешь убить? – смеялась Лариса Николаевна, глядя на помутневший пакет с еще теплыми пирожками. Повариха клала десять штук, не меньше.

– На здоровье, Ларочка, – говорила Людмила, тоже улыбаясь. Она опять победила. Накормила и своего Ленечку, и Ларочку. В этом было ее счастье.

Опять же, по слухам, Лариса Николаевна тоже была любовницей Леонида Валерьевича. Приблизительно в те же годы, что и Людмила. Кто там кому пришел на смену, никто не знал. Но эти две женщины берегли и опекали одного мужчину. Всю его жизнь. Выходит, счастливый был человек. Иногда никого не остается. Не то что жены или любовницы – даже детей не дозовешься.

Когда Леонид Валерьевич заболел и больше не мог приходить в редакцию, Лариса Николаевна на общем собрании объявила, что не позволит снять с двери табличку с его именем. Да, вряд ли Леонид Валерьевич поправится и сможет работать, но табличка останется. Опять же, никто не посмел уволить секретаря, потому что даже главный редактор боялся с ней связываться. Кабинет приспособили под «приют», как называла теперь это место Лариса Николаевна. Но вроде как именной. Оттуда вынесли десертный столик и стулья, поставили дополнительные столы. Диван, по настоянию секретаря, оставили. Сюда сажали всех стажеров, практикантов, корреспондентов, подающих надежды. Пытались поставить дополнительный стол в предбанник – а туда бы вошли сразу три, – но Лариса Николаевна испепелила взглядом главного редактора, и тот отказался от этой идеи. Секретарь присматривала за молодежью, приучая к дисциплине, заведенному редакционному порядку и правилам. «У вас, Лариса Николаевна, не кабинет, а католический колледж», – смеялся главный редактор.

Леонид Валерьевич иногда приходил в свой бывший кабинет и радовался, что там столько молодых людей. Улыбался. Потом Лариса Николаевна приводила своего бывшего начальника на второй этаж и передавала в руки Людмиле, которая его кормила. Эти две женщины продлили ему жизнь на целых четыре года. Врачи давали три месяца. Людмила готовила, Лариса Николаевна читала вслух, заставляла выйти на прогулку, вытаскивала на выставки и концерты.

Леонид Валерьевич умер во сне в своей постели в возрасте восьмидесяти девяти лет, полгода не дожив до девяностолетнего юбилея, который успела организовать Лариса Николаевна – был запланирован и фуршет, и выступления, отпечатана и брошюра со статьями мэтра. Все это было использовано на пышных поминках. Лариса Николаевна скончалась через две недели после своего бессменного и любимого шефа. Но ей не полагались пышные поминки, поэтому Людмила, нагрузившись едой человек на пятьдесят, поехала в дальний район Москвы, где в однокомнатной квартирке собрались четыре соседки и дворник. Близких и родных у Ларисы Николаевны не нашлось. Да и друзей, подруг тоже не оказалось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.