Вера после Катастрофы - Беркович Элиэзер. Страница 25

После двух тысяч лет изгнания нашему поколению был дарован Сион. В этой точке мы встретились со всей еврейской историей. Мы как будто бы разговаривали с патриархами, гуляли с царем Давидом, слушали пророков, утешали мучеников. Мидраш рассказывает, что на горе Синай в дни дарования Торы присутствовали все еврейские души: и тех, кто умер, и тех, кому предстояло родиться. Когда мы стояли у отвоеванной Стены плача, с нами были все, кто в веках мечтал об этом событии. Стена хранила в себе память обо всех стенах гетто, тюрем, концентрационных лагерей. Стена свидетельствовала, что изгнание не было "просчетом" Бога. Она давала уверенность, что рано или поздно придет избавление. Как? Не так важны подробности. Главное, что "народ, блуждавший в потемках, увидел великий свет…" [8]. И люди испытали такое чувство единения, которое никогда еще не испытывало наше поколение. В эти судьбоносные дни мы действительно были одним народом. Я говорю здесь не о том единстве, которое естественно возникает в моменты угрожающей стране опасности, или о единстве восторга перед общей победой (в Израиле, кстати, не было официального всенародного празднования). Я имею в виду единство духа перед величием мессианского опыта. Ощущение мессианской эры нашло свое выражение в единстве народа. Израиль почувствовал свое всемирное предназначение, и это дало ему новое самоосознание. Возможно, многие не поняли этого так глубоко. И все же это ощущение может стать основой для будущего всего народа.

Разве Машиах уже пришел? Достаточно выглянуть в окно, чтобы убедиться в ошибочности такого предположения. Но мессианская эра настала, и люди с чувствительным сердцем видят, как в результатах человеческой деятельности неожиданно проявляется Божье руководство. Катастрофа унесла целые прославленные общины, и мы знаем, что им больше не возродиться. Пути назад, в прошлое, нет. Но куда мы идем? Раньше нам не хватало уверенности, мы заблудились, потеряли себя. Но разглядев улыбку на лице Бога, мы можем начать сначала. После каждой трагедии иудаизм двигался вперед. Падение Первого Храма привело к созданию синагог, вокруг которых сплотились евреи. После разрушения Второго Храма был записан Талмуд. После Катастрофы евреи вернулись в Сион. Что же это дало современному иудаизму?

Галутному иудаизму не хватало целостности экзистенциальной реальности, в которой мог быть совершен поступок веры. Изгнание постепенно сужало область применения заповедей. Например, в Вавилоне, где обширные территории были густо заселены евреями, им разрешалось жить по законам Торы и под руководством эксиларха [9], власть которого признавалась государством. В средние века, несмотря на гнет, у евреев существовала значительная внутренняя автономия, хотя сфера, где иудаизм мог повлиять на реальную жизнь, весьма сузилась. Возможность совершить еврейский поступок все уменьшалась, но даже в гетто нового времени еврейская жизнь все еще теплилась. Чем меньше евреи были вовлечены в экономику и культуру коренного населения, тем свободнее они были духовно. Когда упали стены гетто, иудаизм стал катастрофически быстро превращаться в обрядовую религию. После уничтожения великих общин Европы возможность творческого развития иудаизма стала проблематичной. В коммунистическом мире еврей попросту лишен еврейской идентификации. А в демократических странах, где на деле существует полная свобода совести, именно эта свобода способствует падению значения иудаизма в жизни еврея. Евреи участвуют во всех областях человеческой деятельности, но происходит это в мире, где невозможен значимый поступок веры. Никогда еще иудаизм не был так лишен живой реальности, как в наши дни. Даже для верующих евреев в галуте иудаизм — их личная забота. Без поддержки истории он обречен на увядание.

Но именно в момент величайшего духовного застоя судьба подарила евреям Сион и Иерусалим. В первый раз после девятнадцати веков постоянного сужения сферы применения заповедей евреям дарована возможность совершить полноценный еврейский поступок. В наши дни вне Страны Израиля иудаизм в основном должен решать проблемы, связанные с вовлечением еврея в нееврейскую культуру и нееврейское общество. Эти проблемы неразрешимы. Иудаизм не может творчески развиваться внутри христианской или атеистической цивилизации. Если бы все евреи продолжали оставаться в диаспоре, будущее иудаизма выглядело бы весьма тревожно. Мы еще не полностью осознаем, что Господь преподнес нам в Сионе. Но теперь трудные проблемы будут ставиться в Сионе, в условиях живой еврейской реальности, для которой и создан иудаизм. Сион — надежда для всех евреев. Поймут ли они это?

Еврей не может обнаружить присутствие Бога в истории других народов и религий. Только история Израиля дает почувствовать руку Всевышнего. Если убрать евреев из истории, необходимость в Боге отпадает. Без Израиля все в мире объяснимо, вполне предсказуемо. Лишь реальность Сиона не укладывается в рамки творимой человеком истории. Только еврей знает, что история (как бы искусно она ни маскировалась под дело человеческих рук) — это мессианский процесс, руководимый Богом.

Эпилог

После Катастрофы евреям удалось увидеть, как сбываются древние пророчества о возвращении в Сион. Девятнадцать столетий скитались сыны Израиля среди народов, оставаясь верными Святой земле. Их молитвы, траур по разрушенному Храму показывали, что они ни на минуту не забывают об оставленном Иерусалиме. Кто бы ни владел Эрец-Исраэль — евреи всегда решительно протестовали. Этот протест не мог что-то значить в истории силы, но был явственно слышен всеми народами. И, как ни странно, они подспудно признавали право евреев на землю предков. Преследуя, дискриминируя, угнетая евреев, народы мира как бы хотели сказать: "Вы чужие, вам нечего здесь делать. Отправляйтесь домой!" [1].

И в христианских и в мусульманских странах к евреям относились примерно одинаково. Мусульмане, правда, были, как правило, терпимее. Но даже в мусульманских государствах происходили погромы и наблюдались случаи насильственного обращения в ислам. Обыкновенно евреи были на положении второсортных граждан, всецело зависящих от милости очередного владыки. До сих пор на Ближнем Востоке есть страны, где по закону еврейских детей, оставшихся без отца, следует забирать у матерей и воспитывать как мусульман. И если этот закон не применяется, то только лишь потому, что после образования Израиля в большинстве арабских государств почти не осталось евреев. Даже история силы, угнетая евреев, признавала за ними право на Эрец-Исраэль. Конечно, явно в этом никто не признается. Ведь лучший аргумент истории силы — газовая камера. Тем не менее народы чувствовали за евреями такие права, которые не отнять никакой силой. В истории были даже моменты, когда народы вдруг публично признавали право евреев на собственный дом. Так, в 1920 году Лига Наций провозгласила право еврейского народа на собственное государство в исторических границах древнего Израиля. В 1948 году ООН признала еврейское государство, правда, меньшего, чем было обещано, размера.

Несмотря на это мир пока еще верит в историю силы. Поэтому еврейский народ снова оказался в положении не менее серьезном, чем непосредственно перед Катастрофой. Международный моральный климат сейчас очень близок к тому, что было в тридцатых годах. Это хорошо показали напряженные недели перед началом Шестидневной войны. Над маленьким Израилем нависли черные тучи. Арабы сжимали вокруг него железное кольцо ненависти. Они поклялись стереть это государство с лица земли, сбросить ненавистных евреев в море. И мир был к этому вполне готов. Государственные деятели, религиозные лидеры, церковь — все равнодушно молчали. Совесть мира готовилась переварить новую Катастрофу, как переварила гитлеровские лагеря смерти.

Арабы просчитались. Но это вовсе не заслуга мирового общественного мнения. Наоборот, история борьбы Израиля за выживание уже после Шестидневной войны показала, что со времен Катастрофы совести у мира не прибавилось. Совет Безопасности ООН дошел до того, что превратился в рупор арабо-советской антиизраильской пропаганды. Это совершенно подорвало влияние некогда уважаемой международной организации. ООН все больше и больше становится похожей на Лигу Наций незадолго перед второй мировой войной.