Индиго - Джойс Грэм. Страница 5

В спальне не было ничего лишнего; на туалетном столике еще лежала щетка для волос, в которой застряло несколько седых волосков и которая хранила отцовский запах. В кабинете с компьютером, книжными стеллажами, занимавшими стену, и отдельным письменным столом царила неправдоподобная чистота. Единственным признаком того, что кабинет принадлежал живому человеку, был лист промокательной бумаги. Его полностью покрывали причудливые каракули: тут были завитушки, раковины, молекулы ДНК, колпаки, усеянные, как у магов, полумесяцами и звездами, телефонные номера — все вперемешку, наезжая друг на друга, и в углу — латинская фраза: auribus teneo lupum[2].

Вскоре Джек открыл секрет идеальной чистоты, поражавшей в отцовской квартире. Одна из комнат, нежилая, была завалена хламом — словно, чтобы поддерживать порядок в остальных комнатах, сюда сносилось все старое и ненужное. Если старые журналы и пожелтевшие газеты еще как-то складывали в высокие стопки, то все прочее просто бросали с порога и, не успевало оно шлепнуться на пол, дверь захлопывали. От всего этого старья придется избавиться до продажи квартиры.

Прежде чем возвращаться в отель, Джек провел какое-то время в центре. Бродил по Лупу,[3] проходил между железными опорами и клепаными фермами надземки, по которой, мотаясь, мчались грязные поезда. Улица сотрясалась и грохотала, когда по ней чертил сатанинский коготь. С каждым поездом, проносившимся над головой, чикагское время как будто рвалось, вновь стягиваясь мгновение спустя, так что спешащая внизу толпа обветренных лиц не успевала этого заметить.

У себя в номере Джек взбил подушки на кровати, улегся и раскрыл папку Майклсона. Интересно, почему Луиза так хотела, чтобы он прочел рукопись? В аккуратно перевязанном пакете он нашел синюю пластиковую папку с застежкой. Расстегнув ее, увидел чистые страницы. Ни единой записи. Он пропустил их между пальцами, перевернул всю стопку, попробовал потрясти: вдруг что выпадет из рукописи. Наконец швырнул ее на кровать и схватил завещание.

Перечитав его, он нашел ясное упоминание о «прилагаемой» рукописи и распоряжение издать ее на самом высоком полиграфическом уровне. Особо оговаривался крупный тираж, однако ничего не говорилось о его распространении или продаже. Исполнитель завещания должен был позаботиться о том, чтобы ни один редактор, «с учетом их известной ненадежности», не изменил ни слова в рукописи.

Когда он за ланчем пытал Луизу, о чем рукопись, она отнекивалась, посмеиваясь над ним. Джек снова схватил рукопись, пропустил ее под большим пальцем и бросил, раскрытую, на кровать. Встал, налил ванну чуть не до краев и погрузился в воду с бутылкой виски в руке.

Поставив бутылку на грудь, он задремал в постепенно остывающей воде, и ему приснилась забитая хламом комната в отцовской квартире. Все эта груда старья стала вываливаться наружу; Джек уперся спиной в дверь, но не мог ее удержать.

Он очнулся, вылез из ванны. Мысли о Луизе вызвали у него эрекцию. Он пожалел, что не пригласил ее куда-нибудь пообедать. Но Джек был стеснителен, он стал бы переживать, получив отказ, поэтому он редко приглашал куда-нибудь девушек, да и в любом случае она не так поняла бы его.

Рукопись по-прежнему лежала на кровати страницами вниз. Отогнав непотребные мысли о сестре, Джек снова взял рукопись, перевернул и с удивлением увидел, что первая страница покрыта буквами. Он пролистал дальше — то же самое. Буквы были бледные, не очень четкие, но становились ясней прямо у него на глазах.

Он вернулся к первой странице, озаглавленной:

Тимоти Чемберс КАК СТАТЬ НЕВИДИМЫМ

Руководство по обретению Света

Сначала шло короткое предисловие. Читая его, Джек словно слышал отцовский говор с его смягченными гласными:

Это школьный фокус, не более того, результат добавления в чернила специально приготовленных химикатов. Слова присутствовали на бумаге все время, но когда ты вскрыл папку, в чернилах начался процесс окисления при комнатной температуре. Прошу прощения, что я прибег к столь бессовестному способу привлечь твое внимание, но предмет этой рукописи столь необычен, что я не мог допустить, чтобы ты отмахнулся от нее. Некоторые открытия нельзя предъявлять всем без разбору, и я лишь по долгом размышлении решился на это. По правде сказать, я делаю это не без некоторой опаски. В конце концов, auribus teneo lupum.

Джек спрашивал себя, кому предназначено это вступление — читателю вообще, тому, кто первым откроет папку, или конкретно ему, Джеку Чемберсу? Латинская цитата в конце предисловия, подумал он, та же, что на промокательной бумаге. Джек не имел понятия, что она означает.

Не выпуская бутылку из рук, он уселся на кровать и принялся читать рукопись. Она открывалась замысловатым вступлением, написанным в своеобразной поэтической манере. Джеку стоило немалых усилий заставить себя продолжать чтение, но после первых тридцати страниц он в очередной раз пришел к заключению, что отец был сумасшедшим. Речь в рукописи шла о невидимости в прямом смысле — как стать невидимым для других людей. Описывался комплекс упражнений, большинство которых включало в себя сидение в темноте. Дойдя до места, где предлагалось просидеть два часа в чулане, чтобы увидеть фиолетовый свет, Джек фыркнул и отшвырнул рукопись.

Однажды в Нью-Йорке много лет тому назад Тим Чемберс устроил роскошную вечеринку, созвав на нее множество блестящих молодых людей. Было много спиртного и дури, и перед рассветом, когда все пытались прийти в себя, Тим заставил Джека сидеть в чулане, пока тот не увидит «фиолетовый свет», что Джек воспринял как забавную игру. Он со смехом сделал, как его научил Тим, но, сидя там, уснул. Заспанный и смущенный, он вышел из чулана и попытался присоединиться к гостям, однако все притворялись, что не видят его. Не обращали на него внимания. В конце концов он взял одну из девушек за руку, и она завизжала. Все окружили ее.

— Кто-то схватил меня! — жаловалась она.

Тут Тим «увидел» Джека.

— А вот и он! Джек, где ты, черт побери, пропадал?

— Сидел в чулане, — рассмеялся Джек.

Вид у всех был озадаченный.

— Ну ладно, — сказал Джек. — Пошутили, и будет.

Но они будто сговорились, несомненно по наущению старика, и утверждали, что Джека вообще не посылали сидеть в чулане. Джек уже начал подумывать, что ему, может, что примешали в травку, которую он курил. С отвратительным ощущением близкой паранойи он смотрел на уставившуюся на него с любопытством компанию. Кто-то предложил самокрутку, но он отказался, сказав, что с него, кажется, достаточно.

Они засмеялись, словно он был Оскар Уайльд.

— Как у него было с психикой? — спросил Джек.

— Нормально, он был личность, вот в чем дело. — ответил Майклсон. — Побольше бы таких.

Дверь в кабинет Майклсона открылась, и молодая латиноамериканка внесла поднос с кофе. На ней были красного цвета блузка со стоячим воротничком и волнующе короткая юбка. Поставив поднос на письменный стол Майклсона, она стала разливать кофе по чашкам. Кабинет наполнился крепким ароматом.

— Может, он и был личность. — проговорил Джек, не отрывая взгляда от льющейся из кофейника струйки, — но, думаю, еще и абсолютно сумасшедший.

— Как мне нравится ваш акцент! — сказала секретарша. Она закончила разливать кофе и стояла, сложив руки за спиной и слегка выставив бедра. — Так бы и слушала вас целый день.

— Салли, Джек здесь затем, чтобы распорядиться имуществом Чемберса. — беспечно сказал Майклсон, будто сватать клиентов секретарше было в порядке вещей. — Он в Чикаго один и пробудет здесь несколько дней.

— Кто-то должен позаботиться о том, чтобы вы не скучали, — заявила Салли, покидая кабинет.

— Бесподобная девка, — сказал Майклсон, когда дверь за ней закрылась.

— Я спросил, как по-вашему, он был нормальный?

— Никогда нельзя было угадать, в каком он будет настроении. Вот все, что я могу сказать.

— Вы узнали что-нибудь новое об этой Ширер?

— Безусловно. Натали Ширер в Риме. Дозвониться до нее мне не удалось. Можем послать кого-нибудь туда.