Луна и шестипенсовик (Луна и грош) - Моэм Уильям Сомерсет. Страница 11

– Итак, вы не вернётесь к жене? – сказал я наконец.

– Никогда.

– Она готова забыть все, что случилось, и начать жизнь снова. Она никогда не сделает вам ни единого упрека.

– Может отправляться хоть в ад.

– Вас не трогает, что люди будут считать вас первосортным негодяем? Что ваша жена и дети должны будут выпрашивать себе на хлеб?

– Нисколько.

Я помолчал, чтобы придать больше силы моей следующей фразе. Я сказал, насколько мог сдержанно:

– Вы самый неисправимый бездельник и эгоист.

– Теперь, когда вы облегчили свое сердце, пойдемте обедать.

Глава XIII

Конечно, приличнее было бы отклонить его предложение. Может быть, я должен был выразить ему свое негодование, которое я действительно чувствовал, и полковник Мак-Эндрью, наверное, одобрил бы меня, если бы я мужественно отказался сидеть за одним столом с таким человеком. Но страх не выдержать до конца твердой линии всегда мешал мне брать на себя роль нравственного судьи, а в данном случае уверенность, что все мои высокие чувства не окажут на Стриклэнда никакого влияния, делала отказ особенно затруднительным. Только поэт или святой могут лить воду на асфальтовую мостовую, доверчиво предвкушая, что здесь расцветут лилии и вознаградят их за их труды.

Я заплатил за абсент, и мы отправились в дешёвый ресторан, переполненный и веселый, где с удовольствием пообедали. У меня был аппетит молодости, у него – окаменелой совести. После обеда мы пошли в таверну выпить кофе и ликеру.

Я высказал ему все, что должен был сказать по делу, из-за которого приехал в Париж. И хотя я чувствовал, что поступаю до некоторой степени изменнически по отношению к миссис Стриклэнд, отказываясь продолжать переговоры, я не мог больше бороться с его равнодушием. Нужен женский темперамент, чтобы повторять одно и то же по три раза с неослабным усердием. Я утешал себя, что полезно узнать подробнее о настроении Стриклэнда. Кроме того, я был очень заинтересован им. Но заставить говорить Стриклэнда была нелегкая задача. Он, по-видимому, с трудом находил выражения, как будто слова не были тем посредником, через которого раскрывалась его мысль. Приходилось догадываться о его душевных движениях по избитым фразам, простонародным словечкам и незаконченным жестам. Однако, хотя он не сказал ничего значительного, в его личности было нечто, не позволявшее ему быть скучным. Может быть, его искренность? Он, по-видимому, мало интересовался Парижем, хотя видел его в сущности в первый раз (я не считаю его путешествия с женой). Он принимал все, что видел и что не могло не казаться ему странным, без всякого удивления. Я был в Париже чуть не сто раз, и всегда меня пронизывала дрожь возбуждения, когда я приезжал туда. Я ходил по парижским улицам с постоянным ощущением, что я на грани приключения. Стриклэнд оставался невозмутимым. Оглядываясь назад, я думаю теперь, что он был слеп ко всему, кроме тревожных видений своей души.

В таверне произошел довольно нелепый случай: там было много девиц; некоторые из них сидели с мужчинами, другие отдельно, и я скоро заметил, что одна из них смотрит на нас. Поймав взгляд Стриклэнда, она улыбнулась. Не думаю, чтобы он заметил ее. Через минуту она ушла, но сейчас же возвратилась и, проходя мимо нашего стола, очень вежливо попросила заказать для нее что-нибудь выпить. Она села, и я начал болтать с ней. Но было ясно, что ее интересует Стриклэнд. Я объяснил ей, что он знает не больше двух слов по-французски. Она старалась разговаривать с ним отчасти знаками, отчасти на ломаном французском языке, который она почему-то считала более понятным для Стриклэнда; кроме того она знала несколько английских фраз. Она заставляла меня переводить по-английски то, что она могла сказать только на своем языке, и нетерпеливо допытывалась, что ответил Стриклэнд. Он держался добродушно, слегка забавляясь, но его равнодушие было очевидно.

– Вы одержали победу, посмеялся я.

– Мне это не льстит.

На его месте я был бы более смущен и менее покоен. У девицы были смеющиеся глаза и очаровательный рот. Она была молода. Я удивлялся, что привлекало ее в Стриклэнде. Она не скрывала своих желаний, и я обязан был переводить ее откровенности.

– Она хочет, чтобы вы пошли домой вместе с ней.

– Ну, а я этого совсем не хочу.

Я перевел его ответ, смягчив его по возможности. Мне казалось нелюбезным отклонять такого рода предложение, и я объяснил его отказ тем, что у него нет денег.

– Но он мне нравится, – сказала она. Скажите ему, что деньги тут не при чем. Он нравится мне.

Когда я перевел это, Стриклэнд нетерпеливо пожал плечами.

– Скажите ей, пусть убирается к чертям – проворчал он.

Его жест был очень понятен, и девица быстро подняла голову. Может быть, даже покраснела под румянами. Она встала.

– Monsieur n’est pas poli [8], – сказала она.

Она немедленно вышла из таверны. Я был слегка раздосадован.

– Не было никакой надобности оскорблять ее, – сказал я. В конце концов это был скорее комплимент вам с ее стороны.

– Такие создания вызывают у меня тошноту, – грубо сказал он.

Я с любопытством посмотрел на него. Лицо его выражало искреннее отвращение и в то же время это было лицо грубо чувственного человека. Вероятно, девица и была привлечена чем-то звериным в нем.

– Женщин и в Лондоне достаточно, если захотеть, – сказал он. – Я не за этим приехал сюда.

Глава XIV

Возвращаясь в Англию, я много думал о Стриклэнде. Я пытался привести в порядок то, что должен был сказать его жене. Итог получался неудовлетворительный, и я не мог надеяться, что она будет довольна мной. Я сам тоже не был доволен собой. Стриклэнд смущал меня. Я не понимал его побуждений. Когда я спросил его, откуда у него впервые явилась мысль о живописи, он или не умел, или не хотел объяснить мне. Я ничего не мог добиться. Я старался убедить себя, что смутное чувство протеста постепенно возрастало в его медленном уме, но тогда выступал неоспоримый факт, что он никогда не выражал ни малейшего нетерпения против монотонности своей жизни. Если бы, охваченный невыносимой тоской, он решил стать художником только затем, чтобы отделаться от тяготивших его уз, это было бы понятно и вполне обыкновенно. Но я чувствовал, что обыкновенное к нему неприложимо. Наконец, в силу своих романтических склонностей, я остановился на одном объяснении, хотя и сам считал его немного натянутым: оно одно в некотором смысле удовлетворяло меня. Я спрашивал себя: не было ли в его думе глубоко заложенного инстинкта творчества, затемненного условиями жизни; этот инстинкт неумолимо рос, как разрастается рак в живой ткани организма, пока, наконец, он не подчинил его всецело себе и не принудил действовать. Кукушка кладет свои яйца в чужое гнездо, птенец вырастает, он выталкивает своих названных братьев и разбивает приютившее его гнездо. Но как странно, что творческий инстинкт овладел этим тупым биржевым маклером на его погибель, может быть, и на горе всей его семьи! Однако не более странно, чем то стремление служить богу, которое охватывало иногда людей могущественных и богатых, преследуя их с непреклонной настойчивостью, пока, наконец, побежденные, они не оставляли счастливую жизнь среди людей и любовь женщин для сурового аскетизма пустынь. Обращение совершается в различных формах и ведет различными путями. У некоторых людей это происходит катастрофически, как разбивается камень на мелкие куски яростной силой потока; у других то же самое совершается постепенно, подобно медленному разрушению камня под неустанным падением капли воды. Стриклэнд обладал прямотой фанатика и лютостью апостола. Но моему практическому уму нужны были еще доказательства, что охватившая Стриклэнда страсть может быть оправдана ее творческой силой. Когда я спросил Стриклэнда, какого мнения были о его попытках в живописи его товарищи по работе на вечерних курсах в Лондоне, он ответил с усмешкой: