Благословенный 3 (СИ) - Коллингвуд Виктор. Страница 32
Вблизи всё выглядело ещё хуже, чем издали. Васильеостровский берёг, не облагороженный набережной, заросший камышом и ракитой, совсем не походил на территорию центра одного из крупнейших мегаполисов Европы. Здание Биржи Гваренги показалось мне маленьким и плохо сориентированным.
— Вот чем надо первым делом заняться — показал я на берег Невы. — Первоочередной задачей надобно считать устройство гранитных набережных и мощение улиц брусчаткой!
Действительно, с первого взгляда было понятно, что мощение, там, где оно было сделано, сразу придавало берегам Невы аккуратный городской вид, вместо дикого вида заросших кустами первоначальных природных берегов.
На том осмотр петербургских долгостроев временно приостановился.
История эта наделала шуму в некоторых кругах. Архитекторы и околостроительные дельцы бросились окольными путями выяснять, какая архитектура близка вкусу нового государя. Каким-то образом у кого-то услышали, что мне нравится внешний вид Зимнего дворца, сопоставили это с новостью, что резиденцией станет Каменноостровский дворец, отчего вывели умозаключение, что я сторонник классицизма. Вскоре мне через «жалобный ящик» наперебой стали поступать предложения о возведении разного рода строений, все как один с колоннами, портиками классическим антаблементом.
Прежде всего, пришлось разъяснить, что «жалобный» ящик — это именно для жалоб, и оказавшиеся в нём ходатайства иного рода рассматриваться не будут.
Однако же я задумался: а почему бы и не дать «линию связи» с подданным населением? Ведь в народе вполне могут оказаться и толковые коммерсанты, и инженеры-самородки, и разного рода верные, полезные мысли тоже могут родиться в толще крестьянско-мещанской среды. Достаточно вспомнить, что проект о введении «гербового сбора» был подан Петру I совершенно не связанным с государственными финансами лицом — дворецким Шереметева.
И я ввёл ещё один ящик — для предложений и проектов. Оказалось, что в народе есть немало разных идей, в основном, конечно же, вздорных, но иной раз проскакивало и нечто полезное.
В корреспонденции также имелось и немало просьб связанных с изменением законодательства: о смягчении торговой казни, о введении новых правил для банкротства, облегчении рекрутской повинности, и прочее. Для этого я завёл особый порядок: если ходатайство поддерживало некоторое количество серьёзных людей — чиновников, дворян или хотя бы купцов — оно поступало на рассмотрение Сената.
Дошли слухи о произошедшем и до моего тестя.
— Антонио Ринальди как архитектор очень недурён! — заметил Александр Васильевич. — Вы бы, Александр Павлович, съездили в Ямбург, поглядеть на церковь Святой Екатерины, сложенную его попечением — весьма достойная постройка!
— Непременно воспользуюсь советом! — ответил я. Постройки Ринальди в Петербурге я уже встречал (по его проекту был построен петербургский Большой театр), но культовых зданий его архитектуры мне видеть не доводилось.
И я отправился в Ямбург. По случаю летнего времени я взял открытую коляску и двух лошадей (Аргамака и Резвого), и шёл то в коляске, то верхом, позволяя запряжённым лошадям отдыхать. Выехав ранним утром, к вечеру я уже был на месте. Церковь Святой Екатерины отыскалась очень скоро — она была почти в центре города.
И мне она страшно понравилась! Изящное здание с воздушными куполами и стройной, устремлённой ввысь колокольней, очень соразмерно сложённое, с многочисленными, но уместными архитектурными украшениями. Отличнейший храм! Если доработать проект собора по существующему образцу ямбургской церкви (а его, несомненно, можно было доработать), то Исаакиевский собор будет настоящим украшением города!
Я возвращался окрылённый. Это строение мне понравилось даже больше, чем храм Монферрана, помпезный, тяжеловесный и очень дорогостоящий. Конечно, это будет не настолько вместительный храм, но всё равно он вполне соответствует столичному статусу. Решено: так уж и быть, дострою его (после некоторой доработки проекта); в конце концов, добрая часть уже построена, так теперь уж проще всё-таки закончить его, чем бросать на половине!
Вернулся я уже глубокой ночью, и проспал на следующий день до обеда. Затем, занявшись неотложными делами в Непременном совете, на время отложил все эти хлопоты с Исаакиевским собором; в общем, к этой теме я вернулся через несколько дней. Вызвав Архарова, я рассказал ему про Ямбургскую церковь Святой Екатерины и мои планы.
— Николай Петрович, назначьте конкурс на переработку проекта. У нас в Петербурге сейчас находится известный архитектор Бренна, возможно, он заинтересуется этим проектом. Ну, разумеется, есть ещё Кваренги, Тома де Томон, Баженов, — уверен, любой из них справился бы с задачей! Что с вами, Николай Петрович!
Слушая меня, Архаров вдруг пошёл красными пятнами; я уж забеспокоился, не хватит ли его сейчас инсульт или что-то подобное.
— Ваше Величество… — наконец, пролепетал он, — Ваше императорское Величество! Мы уже всё разобрали!
— Что? Что вы разобрали?
— Всю постройку. Исаакиевская церковь и Биржа разобраны на кирпич!
— Да как это возможно? Я же не велел? — ещё не до конца осознавая случившееся, произнёс я.
На Архарова было жалко смотреть: губы и щёки тряслись; всегда грозный, огненный взгляд стал растерянно-умоляющим.
— Простите, Ваше Величество! Пытался угадать желания Вашего Величества!
Вот же **** **** ***!!! Угадать желания он хотел….
— Ну ничего, ничего. Бывает! — попытался я утешить престарелого губернатора и, шокированный донельзя, отправил его восвояси.
На другой день я приказал переместить Архарова с должности губернатора Петербурга на место начальника только-только создаваемой криминальной полиции. А петербургским губернатором вскоре стал некто Пётр Алексеевич фон Пален. Стройматериалы, полученный от разрушения зданий, пустили на устройство набережных Невы; и вскоре мы начали покрывать гранитом Василеостровский берег. Петербург пока остался без Исаакиевского собора и без Биржи, но я решил непременно вернуться к этим постройкам сразу же после улучшения нашего финансового состояния.
Глава 14
— Господа, бейдевинд! Держим курс норд-норд ост! — весело скомандовал контр-адмирал Нельсон, оглядываясь на свою многочисленную эскадру. Водная гладь белела от парусов: стопушечные корабли, стандартные 74-х пушечники, лёгкие фрегаты… А впереди уже разворачивалась линия противника под до боли знакомым триколором!
Свисток арбитра прервал эту идиллию.
— Ваше высокопревосходительство, со всем уважением вынужден напомнить, что сигналы эскадре следует отдавать исключительно флагами!
Гораций Эдмундович снял шляпу и церемонно поклонился посреднику, сидевшему в кресле на специальной, высотой в 3 сажени, вышке.
— Великодушно прошу меня простить! В этот раз будем считать, что на флагмане есть сигнальщик с зычным голосом и очень-очень большим рупором!
— Ещё один такой случай, и игра начнётся заново! — милостиво ответили с вышки.
Нельсон церемонно поклонился, прижав треуголку к груди (по правилам переигровка должна была начаться сразу же после первого нарушения), и вновь обратился к своей эскадре покачивающейся на невысокой ряби пруда
Дивное зрелище открылось бы перед наблюдателем, попавшим в Петергоф в этот ветреный майский день. Обширный пруд перед дворцом Марли был заполнен морскими офицерами; их белые мундиры, ярко выделявшиеся на тёмной водяной глади, создавали издали впечатление, что на пруд опустилась огромная стая каких-то диковинных белых птиц.
Каждый офицер придерживал качающуюся на лёгкой ряби… модель линейного корабля, масштаба 1:48. Они представляли собой две эскадры: одною командовал вице-адмирал Гораций Нельсон, другою — капитан-командор Сенявин. Как положено, эскадры делились на авангард, кордебаталию и арьергард; командовали ими действующие капитаны Балтийского флота. Часть обычных кораблей вели мичманы или лейтенанты флота, часть — кадеты Морского корпуса. Юноши внимательно приглядывались к тому, как ведут себя офицеры, на полном серьёзе отдававшие приказания своим воображаемым командам: