Роман с призраком - Вуд Барбара. Страница 42

— Виктор! — пронзительно вскрикнула я.

Виктор обернулся, на его лице отразился испуг. И оба тут же исчезли.

Я мучилась всю ночь. Меня снова посетили эротические сны: образы Виктора, ощущение нашей интимной близости. Во сне его любовь обволакивала, поглощала меня. Я дрожала в предвкушении экстаза. Но мое желание так и осталось неосуществленным. Мой разум обманул меня, играл со мной и в конце концов оставлял меня жалкой и неудовлетворенной.

Просыпаясь, я ощущала, будто во мне пробуждается великое множество личностей, и каждая жаждала удовлетворения. Никогда раньше я не испытала подобной сексуальной лихорадки, даже во время любовного экстаза. Но раньше ведь ни один мужчина не затрагивал меня до глубины души. Казалось, каждый мой нерв заряжен электричеством, будто стоит только выключить свет и я засверкаю в темноте. И только Виктору Таунсенду дано меня удовлетворить.

Иногда, стоя у окна и чувствуя, что мою страсть охлаждает дождь за окном, я задумывалась над своими причудливыми снами и не понимала, что они могут означать. То, что я влюбилась в Виктора Таунсенда и желала его. Но почему я увлеклась им так, как ни одним мужчиной раньше, стало полной загадкой. Сны казались причудливо символичными, в них являлся мой прадед, они вращались главным образом вокруг интимной близости. Казалось, будто, вступая в любовную связь со своим прадедом, я завершаю цикл жизни. Точно так же, как он однажды дал мне жизнь, породив моего дедушку и тем самым мою мать, мой давно умерший прадед обрел новую жизнь через меня.

Сама эта мысль казалось нелепой, и я тут же отогнала ее. Я просто влюбилась в мужчину, который казался мне настоящим. То, что он был моим прадедом, не имело значения, в действительности я воспринимала его лишь как Виктора Таунсенда. Я снова уснула в кресле и, став невольной пленницей Морфея, еще раз переживала лишавшие равновесия и возбуждавшие меня эротические сны.

Посреди ночи в гостиную тайком явились Дженни и Гарриет.

Их неожиданный приход разбудил меня, дверь, закрываясь, щелкнула и прервала мой хрупкий сон. Я захлопала глазами и увидела, как мимо меня проплыла Гарриет и остановилась у камина. Часы на каминной полке показывали одиннадцать, и я предположила, что должен быть уже вечер.

Времени прошло немного. Дженнифер выглядела точно так же, как недавно, а Гарриет внешне немного изменилась с тех пор, как представала передо мной в обществе Джона. Но было заметно, что ее покинуло самообладание.

Она мяла в руках кружевной носовой платок, будто хотела разорвать его в клочья, и прижимала кулаки к животу. Она стояла неподвижно, иногда подергивалась, как-то нервно и неестественно вскидывала голову.

— Что случилось? — прошептала Дженни с озабоченным выражением лица.

— Уже все легли спать? Ты это точно знаешь? Где Джон?

— Он еще не вернулся. Но мы услышим, когда он войдет. Гарриет, нас никто не слышит. В чем дело?

— Ах, Дженни… — Гарриет состроила гримасу, и по ее щекам потекли слезы. — Мне так страшно. Я не знаю, что делать!

— Гарриет, — сказала Дженнифер спокойным ровным голосом. Она взяла руки Гарриет, которые та не знала, куда девать, и держала их. — А теперь расскажи, что случилось. Не может быть, чтобы все было так плохо.

— Нет, может. Ах, Дженни… — охрипшим голосом захныкала Гарриет. — Обещай, что ты никому об это не скажешь. Ты у меня единственный друг.

— Ну конечно же, я никому не расскажу.

— Даже Виктору. Особенно Виктору ничего не говори.

Брови Дженни приподнялись.

— Хорошо. Я вообще никому не скажу. Ну, так что случилось?

Резко высвободив руки, Гарриет отвернулась и сделала несколько шагов.

— Мне… мне надо кое-что узнать. Я хочу, чтобы ты мне кое-что сказала.

— Если я смогу.

Гарриет от волнения не знала, с чего начать, она кусала нижнюю губу и снова принялась теребить свой носовой платок. Она явно растерялась, не могла найти верных слов, шевелила губами, но не смогла произнести их. Наконец Гарриет обернулась и взглянула на Дженнифер полными испуга глазами.

— Дженни, — произнесла она дрожащим голосом. Она уставилась на ковер, ей отчаянно хотелось довериться своей невестке, но условности пуританского века сковывали ее. — Мне надо кое-что узнать, но мне трудно говорить об этом. Пожалуйста, помоги мне.

Хотя Дженнифер была того же возраста, что и Гарриет, она вышла замуж и отличалась большей зрелостью, чем ее подруга. Видя, что с Гарриет случилось что-то серьезное, Дженнифер было нетрудно взять на себя роль доверенного лица. Пытаясь успокоить Гарриет, она взяла ее руку и ласково сказала:

— В мире нет ничего такого, о чем мы с тобой не могли бы поговорить.

Гарриет подняла голову, у нее покраснели щеки, глаза горели.

— Мои месячные… — прошептала она. — Дженни, у меня не наступили месячные.

Дженнифер молчала некоторое время, до нее не сразу дошли эти слова и их смысл.

— Гарриет, не может быть…

— Мне трудно об этом говорить, — натянутым голосом сказала расстроенная девушка. — Ты знаешь, как это всегда бывает. Особенно с мамой. Впервые месячные пришли, когда мне было двенадцать, — Гарриет осеклась, — тогда я перепугалась до смерти и подумала, что умру. Я не знала, что со мной происходит! И мама ничем не могла помочь. Она только сказала, что я стала женщиной, велела перестать хныкать и сообщила, что так будет каждый месяц на протяжении всей моей жизни. Мама никогда ничего не объясняла, Дженни. Сказала всего несколько слов о том, что надо менять белье, пользоваться одеколоном, и велела ничего об этом не говорить в присутствии мужчин. Дженни, ты ведь все это знаешь. Мама сказала, что об этом нечего даже говорить, надо сделать вид, будто ничего не произошло. Но Дженни!

Гарриет отчаянно схватила Дженнифер за запястье.

— Я перепугалась, когда это случилось впервые. Но теперь, когда это прекратилось, я до смерти испугалась!

Глубоко задумавшись, Дженнифер смотрела на Гарриет, воцарилась тревожная тишина.

— Дженни, скажи мне, что все это значит. Кажется, я догадываюсь, но мне хочется знать наверняка. Ты ведь можешь сказать мне.

— Гарриет, как давно у тебя их нет?

— Я… точно не знаю.

— Месячные давно опаздывают?

— Дженни, у меня их не было уже два раза.

— Понимаю, — Дженнифер сохраняла полное спокойствие, она все еще держала руку Гарриет, лицо у нее ничего не выражало, будто обе обсуждали, что приготовить на ужин. — Скажи мне, Гарриет, ты не делала… ничего такого, что могло… прервать их?

— Наверно, делала, — последовал робкий ответ.

Дженнифер на мгновение закрыла глаза. Да, какая же это щекотливая тема!

— Дженни, я не знала! Никто мне об этом не говорил! — выпалила Гарриет. Ее лицо выражало испуг, растерянность. Глаза у нее округлились, лицо побледнело. Гарриет была похожа на шоколадную куклу. — Шон говорил, что ничего не будет. И даже в тот раз я не понимала, что мы делаем, мне всегда казалось, что дети появляются после замужества, а не до того. Мы ходили к развалинам Старого аббатства. Сначала меня это застигло врасплох. Затем понравилось. А затем… — она опустила глаза и робко пробормотала. — Мне стало очень приятно.

В сознании Дженнифер что-то вспыхнуло. Стало завидно? Мимолетное, приятное ощущение. Дженнифер кольнуло угрызение, что ее собственный опыт с Джоном кончился разочарованием. Джон вел себя грубо, торопился, не обращал внимания на ее желание. Затем Дженнифер кольнуло чувство вины, она вспомнила, что закрывала глаза и вместо своего мужа в темноте представляла Виктора. Столь незначительный обман помогал ей пережить нечастые притязания мужа, которым супружеский долг обязывал ее подчиняться. Она воображала, что это Виктор, представляла, как бы все получилось с ним — нежно, ласково и без спешки…

— Гарриет, как давно это у тебя случилось с Шоном О'Ханраханом?

— Ну, это случилось… — Носовой платок не выдержал и разорвался. — Это случилось несколько раз. Но он говорил, что ничего не будет. Так он говорил. Дженни! Неужели я во всем виновата?