Между никогда и навечно (ЛП) - Бенсон Брит. Страница 32

Минуту спустя дверь снова открывается, и через порог шествует остальная часть группы. Хаммонд засовывает телефон обратно в карман пиджака и жестом предлагает всем сесть. Мэйбл плюхается на диван рядом со мной, Джона — в кресло, а Торрен прислоняется к стене с хмурым видом, как вечно задумчивая, таинственная рок-звезда.

Хотела бы я знать, что у нас встреча. Тогда приняла бы душ и переоделась. Я по-прежнему в концертном костюме, а серьезные разговоры затруднительно вести, когда ты в почти по пояс прозрачном комбинезоне и липкая от пота. Конечно, эти люди видели меня и в худших состояниях, но теперь все по-другому.

— Очень рад, что мы все собрались, — начинает Хаммонд с фальшивой улыбкой. Каждая капля силы, оставшаяся в моем теле, уходит на то, чтобы не рассмеяться над ним. — Концерт сегодня прошел отлично. Вы отыграли от всего сердца. Лейбл это ценит.

Я закатываю глаза, но он не замечает. Когда становится очевидно, что никто из нас не собирается расшаркиваться в благодарностях, его улыбка исчезает, и он показывает свои истинные намерения.

— Итак, к фактам. Вы не можете разорвать контракт с лейблом.

Зарычав, я резко сажусь прямо, но он тычет в меня пальцем и смотрит взглядом «заткнись, сейчас говорю я». Я прикусываю язык, но только потому, что Мэйбл кладет руку мне на колено.

— Вы записали шесть альбомов. В вашем контракте прописано восемь.

— Чушь собачья, Хаммонд, — выплевываю я. — Ты знаешь, что этот контракт — гребаный грабеж. Мы были голодающими и чертовски отчаявшимися детьми. Кто, мать твою, требует восемь альбомов от начинающих артистов? Мы не знали, что подписываем.

— Контракт имеет юридическую силу. Не важно, были ли вы невежественны и не читали то, что было прописано мелким шрифтом. Я говорил тебе не подписывать его, Саванна, но ты не послушалась, и теперь обязана выполнить его условия.

Торрен мрачно усмехается со своего места у стены.

— Но принцесса получает то, что хочет, Хэм. Ты забыл?

— Заткнись, Торрен. — Я поворачиваюсь к нему. — Просто заткнись. Ты тут не при чем…

— Очень даже при чем, черт возьми. Это моя жизнь рушится.

— Я не могу продолжать убивать себя ради твоей мечты!

— Раньше это была и твоя мечта, — напоминает Джона, и когда я смотрю на него, его глаза закрыты.

Удивительно, что он еще в сознании. Внутри меня крутится чувство вины и беспокойство, что злит только сильнее. Я уже и не знаю, что он принимает. Я пресекла попытки нянчиться с ним.

— Это было до того, как мечта наполнилась ядом, Джо, — цежу я сквозь зубы. — Кстати, на какой дряни ты торчишь сегодня? Ты готов сдохнуть ради этого?

Я снова поворачиваюсь к Торрену, указывая на скрюченного в дурмане Джону.

— Ты вот это хочешь спасти?

Челюсти Торрена сжимаются, он смотрит на меня, но не на Джону, потому что знает, что я права. Уверена, в этом он тоже винит меня.

Я перевожу взгляд с Торрена на Мэйбл и вздыхаю.

— Я больше не могу этим заниматься. Простите. Но я не выдерживаю.

— Тогда не занимайся, — соглашается Хаммонд, и от его жизнерадостного тона у меня по коже бегут мурашки. Когда я смотрю на него, он улыбается. — Я разговаривал с лейблом. Мы можем тебя заменить.

У меня отвисает челюсть, и я смеюсь, но он не шутит. Он серьезен. Когда я перевожу взгляд на Торрена и Мэйбл, они не смотрят мне в глаза, отчего в груди становится тесно. Я дважды открываю и закрываю рот, прежде чем, наконец, выдавить из себя:

— И вы согласились? — Я смотрю на Мэйбл. — Хотите играть без меня?

Она поднимает на меня глаза, в которых читается гнев с оттенком печали.

— Это ты решила, что не хочешь играть с нами.

Я качаю головой. Перевожу взгляд с Мэйбл на Торрена, потом снова на Хаммонда, минуя неподвижное тело Джоны.

— Значит, ты собираешься нанять какую-то поддельную Сав Лавлесс? Чтобы исполнять песни, которые написала я? Чтобы сделать ее лидером группы, которую собрала я?

— Ради выполнения условия контракта лейбл сделает все возможное, — четко и спокойно произносит Хаммонд. Без всякого раскаяния и эмоций. Весь такой деловой. — Хочешь купить себе билет отсюда, хорошо, но с твоей стороны эгоистично предполагать, что группа захочет того же.

Я таращусь на него.

— Ты не можешь вот так просто взять кого-то нового, чтобы исполнять мои песни…

— Песни лейбла…

— Это мои песни, и ты чертовски хорошо это знаешь. Они мои, Хаммонд. Эти песни — моя история. Все мое гребаное сердце. Я не позволю тебе продать их какой-нибудь рок-звезде, чтобы лейбл мог на них наживаться. Не позволю.

Мой голос срывается, и я ненавижу себя за это. Мысль о ком-то другом за моим микрофоном наполняет меня яростью. Тот факт, что мои товарищи по группе — люди, которых я раньше считала семьей — не против этого, разрывает меня пополам.

— Саванна, — говорит он с раздраженным вздохом, — у тебя нет выбора.

— Значит, это мои варианты? Вынужденно выпустить еще один альбом, отправиться в еще одно мировое турне или увидеть, как кто-то другой займет мое место?

Опустошение в моем голосе ощутимо. «Бессердечный город» был моей жизнью. Моим наследием. Я не могу отдать его чужаку. Без меня продолжение невозможно. Когда я сказала, что закончила, это должно было означать и завершение карьеры группы.

Хаммонд не отвечает на мой вопрос. Не подтверждает и не опровергает. Ему и не надо. Мы все знаем, что лейбл загнал меня в угол.

— Тебе не обязательно принимать решение прямо сейчас, — отрывисто говорит он, вытаскивая из кармана телефон и снова что-то печатая. — На данный момент лейбл будет придерживаться легенды о перерыве. Твоя новая роль в кино отлично подходит для такого объявления. На съемки у тебя уйдет четыре месяца. Хорошенько поразмысли обо всем. А мы тем временем все разведаем…

— Разведаете?

— Осторожно, — добавляет он, приподняв бровь в ответ на мою вспышку. — Ты не можешь ожидать, что они будут сидеть, сложа руки, и ждать тебя, не прикрывая свои базы.

— Ты не можешь просто заменить меня, Хаммонд. Я и есть эта группа. Без меня они были бы никем.

В тот момент, когда слова слетают с моих уст, я сожалею о них.

Торрен усмехается. А Мэйбл сверлит меня гневным взглядом. Я сожалею, что выразилась так, но это не ложь. Именно мой голос собирает стадионы и бьет рекорды радиовещания. Это мое лицо хотят видеть. Мою музыку хотят слышать. Мои тексты хотят петь. «Бессердечный город» не будет прежним без Сав Лавлесс. Его бы даже не существовало.

Хаммонд какое-то время рассматривает меня, прежде чем снова установить со мной зрительный контакт.

— Ты права. В какой-то мере. Без тебя группа не была бы такой, какая она есть. Именно благодаря тебе «Бессердечный город» стал глобальным явлением. Мы все это знаем. Но ты также и ошибаешься.

Он опускает телефон обратно в карман и разглаживает лацканы пиджака.

— Тебя могут заменить, Саванна, и заменят. И если придется, они будут перекраивать и менять группу — группу, которую ты создавала своей кровью, потом и рвотой — до тех пор, пока она не станет тем, что они смогут пропихнуть потребителям, чтобы возместить потерянные после твоего ухода деньги. Для фанатов группы ты — Сав Лавлесс. Но для лейбла? Ты значок доллара. И к твоему сведению, это все, что сейчас имеет для них значение.

У меня такое чувство, будто мне врезали ногой в живот.

Но он прав. Я знаю это. Мы — всего лишь очередной запрос в Интернете: «Что с ними стало?».

Я молчу. Выбираю точку на полу и смотрю на нее, обдумывая все сказанное. Изо всех сил пытаюсь и не могу восстановить свою опору.

— Возьми перерыв на четыре месяца. Может, небольшой отдых от группы пойдет тебе на пользу. Снимись в фильме. Обдумай все.

Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и соглашаюсь:

— Хорошо.

Он поворачивается, собираясь уйти. Я слушаю его удаляющиеся шаги. Они приближаются к выходу, дверь открывается, но прежде чем выйти, Хаммонд выпускает мне в сердце последнюю пулю.