Герой Рима (ЛП) - Джексон Дуглас. Страница 58

Затем, начиная с востока, секунда за секундой, ярд за ярдом, затемненный склон напротив осветился, когда солнце мягко поднялось из дальнего конца долины между Колонией и хребтом. А на склоне они увидели свою смерть.

Каждый из них слышал цифру пятьдесят тысяч, но это была именно цифра. Теперь они увидели реальность, и их умы восстали против уведенного. Воинство Боудикки покрывало возвышенность, как огромное живое одеяло из разноцветной клетчатой ткани, и все же они шли во множестве: племена, их подплемена и их кланы, каждый из которых отличался ярким знаменем и возглавлялся вождем на коне или военачальником в одной из небольших двухколесных колесниц бриттов. Валерий изучал их, пытаясь разглядеть какую-то закономерность или направляющий разум, но не мог отличить одно племя от другого в двигающейся толпе. Ицены должны быть среди них, со своей оскорбленной королевой где-то в центре этой огромной массы; тринованты шли, чтобы вернуть свои дома и свои земли, катувеллауны, чтобы отомстить за оскорбления десятилетий; люди из бригантов и других северных племен, испытывающие отвращение к предательству Картимандуи по отношению к Каратаку, и, неизбежно учитывая такое количество, даже союзники Рима, атребаты и кантиаки, привлеклись запахом крови и добычи, как падальщики. Через них и вокруг них проплыли еще сотни колесниц, несущих полуобнаженных чемпионов, которым предстояло занять свое место в авангарде боевой линии в наибольшей опасности. Однако большинство воинов шли пешком, брели по лугам и полям со щитами на плечах, утомленные после долгого перехода от Венты, но все еще полные энтузиазма. Многие из них будут подготовленными бойцами, вооруженными лучшим из того, что может дать их народ, но больше будет фермеров, торговцев и слуг, подобравших что-нибудь острое или тяжелое, способное убить ненавистного врага. Все семнадцать долгих лет они жаждали возможности изгнать римлян с их земель; остальное могло подождать. Они были бы напуганы, потому что пути назад не было бы, но это только усилило бы их ненависть и сделало бы их опаснее. Среди них бежали огромные боевые псы, обученные одним укусом перегрызать врагу глотку. Позади них, каждые, из которых можно было опознать по единственному столбу дыма, лежали пути их прихода, остановки, виллы и фермы, которые ветераны и последовавшие за ними поселенцы строили годами, теперь от которых остались лишь тлеющие развалины. Ополченцы с недоверием наблюдали, как непрекращающийся темный поток людей тек вверх от побережья, из леса и через горный хребет, увеличивая число людей напротив них. Это была не армия; это была нация в движении.

Валерий попытался изучить врага с отстраненным солдатским интересом, но вскоре почувствовал, как его разум начал вибрировать, а уши наполнились грохотом, который он признал первыми признаками паники. Несмотря на утреннюю прохладу, по его спине скользнула струйка пота. Дальше по линии он услышал, как человека рвало, а другой бормотал тихую молитву богу, который не слушал. Ничто в его воображении не подготовило его к этому. Все его планы и уловки были выставлены напоказ: бессмысленные, которые причинят врагу не больше вреда, чем блоха на спине слона.

Он глубоко вздохнул и снова осмотрел склон, но так и не смог найти явных признаков организации или лидерства. Первые бритты остановились в четверти мили к северу от реки не из-за страха, а из-за замешательства и подозрений. Он знал, что они видели, и мог понять их реакцию. Они ожидали, что ветераны будут защищать город или отступят со своими близкими и своим имуществом по дороге на Лондиниум. Вместо этого они столкнулись с этой крошечной силой, похожей на больного ягненка, оставленного в качестве приманки, чтобы поймать мародерствующего волка, и они задавались вопросом, где находится сеть.

— Примипил!

Фалько побежал со своей позиции в центре линии туда, где слева стоял Валерий. — Господин, — он отдал честь. Лицо командира ополчения было цвета пепла недельной давности, но глаза сверкали сталью, а черты лица были твердыми и решительными.

— Выдвиньте Первую когорту вперед на расстояние сорока шагов от моста и держите остальных на месте.

Он сформировал свои силы в три усиленные когорты численностью чуть более шестисот человек в каждой. Теперь эти когорты шли строем в двести легионеров в ширину и три в глубину, один за другим, к мосту, и он шел рядом с ними. Расстояние между каждой когортой составляло десять шагов. Это был стандартный глубокий оборонительный строй легиона, хотя и в меньшем масштабе. У него были свои преимущества и недостатки, но его выбор поля битвы подходил ему, пока условия не менялись.

Короткое продвижение вызвало слаженный рык толпы за рекой, но общего движения все же не было.

Мост был ключом. И река.

Мост теперь находился меньше чем в броске копья от него, а дорога из Колонии в Венту извивалась слева через луг к нему, а затем продолжала исчезать среди массированных рядов на северном берегу. Это было крепкое сооружение из дуба, шагов семь-восемь в ширину, обшитое толстыми досками. С каждой стороны на высоте талии были добавлены деревянные перила, чтобы неосторожные не упали в воду на десятью футами ниже.

Он шел вперед, пока не смог изучить реку, внимательно высматривая любых вражеских копейщиков достаточно близко, чтобы причинить ему вред. Она была неширокая – он мог без особого труда перебросить через нее камень, – но здесь было глубоко, и, насколько он мог видеть, берега были крутыми и заросшими деревьями и колючим кустарником, что делало их препятствием, даже если бы можно было пересечь саму воду. Ряд обломков сказал ему, что уровень прилива за последние два дня падает, но река все еще слишком глубока, а течение было слишком быстрым, чтобы можно было пытаться перейти вброд с какой-либо вероятностью успеха. Конечно, это можно было сделать, особенно к западу, где река сужалась, но на это требовалось время. Вот почему он дал ей мост.

— Смотри! — Фалько указал на гребень, где цепь колесниц с всадниками по бокам прорезала толпу по диагонали. Они шли размеренной рысью, не обращая внимания на тех, кто стоял у них на пути, и постепенно слухи об их продвижении распространились, и начались одобрительные возгласы. Пятьдесят тысяч голосов возликовали. Мечи, копья и кулаки ударялись о деревянные щиты с грохотом, сравнимым с грозой, и к шуму присоединилась сотня британских рогов с головами животных. Она была здесь.

Ведущая колесница вырвалась из массы воинов и остановилась напротив Валерия, за ней быстро последовали остальные. Это было слишком далеко, чтобы быть уверенным, но у римлянина сложилось впечатление, что он заметил волосы цвета полированной меди и длинную юбку азуритово-синего цвета. Она ждала, позволяя крикам нарастать, и, стоя перед редкими рядами ведущей когорты, Валерий почувствовал ее пристальное внимание. Он вспомнил день под стенами Венты и впечатление силы, которое она производила. Он чувствовал, что она сейчас изучает его, и почему-то напрягся, как будто пытался помешать ей украсть его душу. Шли минуты, и ощущение расчленения изнутри становилось почти невыносимым. Его ноги сказали ему уйти, и он повернулся, чтобы найти рядом с собой Фалько.

— Не думаю, что они захотят говорить. — Виноторговец был вынужден кричать, чтобы перекричать шум.

Валерий чуть не рассмеялся. Перед битвой кельтские чемпионы всегда были готовы бросить вызов лидеру соперника, но он согласился, что сегодня это вряд ли произойдет. — Жаль, — сказал он. — Я мог бы использовать это упражнение, и оно бы отняло немного больше времени. Как солдаты?

— Нервничают, но не боятся. Они хотят, чтобы это поскорее началось.

Валерию посмотрел через реку туда, где британские лидеры вели какую-то дискуссию. — Это начнется достаточно скоро.

Произнося эти слова, он увидел копье, поднятое над ведущей колесницей, и рябь пробежала по рядам варваров, подобно ветру, шелестящему по полю созревающей пшеницы. Мгновение спустя появились первые из чемпионов, крупные мужчины в самом расцвете сил, голые по пояс и с гордой осанкой, с накрашенными известью и заколотыми волосами, чтобы казаться выше. Они был вооружены длинными мечами или копьями с железными наконечниками, а их овальные щиты были ярко разрисованы эмблемами их племен или их кланов. Они были элитой своего народа, воспитаны для войны и рвались в бой. В течение многих лет они были вынуждены мириться с горьким вкусом порабощения и места под плугом или в поле, но их старейшины, люди, которые в последний раз сражались с римлянами на Тамезис, сохранили старые традиции. Тайно обученные в уединенных местах, где их завоеватели никогда не бывали, они оттачивали свои навыки и наращивали мускулы. Ожидая своего часа дня. И вот этот день настал.