Колодец с живой водой - Мартин Чарльз. Страница 4

– Папа говорит, я должна сдать его обратно в магазин.

Купальник был размером с носовой платок, даже меньше: сплошные завязки и минимум ткани. Я обернулся к Колину:

– Правильное решение.

Мария несильно хлопнула меня по плечу:

– Дядя Чарли, ты мне совсем не помогаешь! Я тебя не для этого позвала!

Я снял купальник с вешалки и поднес к глазам.

– Но он же совсем ничего не скрывает. Кроме того, он белый… – Я растянул ткань руками. – … И почти прозрачный.

Ресницы снова взлетели и опустились.

– Но это же хорошо, дядя Чарли! Так и надо! Или ты не видел, какие у меня… э-э… соперницы?

Я взял Марию за подбородок и заставил слегка приподнять голову.

– Ты вне конкуренции, детка! На всей земле не сыщется другой двенадцатилетней девочки, которая могла бы с тобой сравниться. Ну и… сама подумай, зачем тебе нужны мальчики, которые захотят с тобой знакомиться только из-за твоего вида в этой штуке?

– Но у мамы с папой все было именно так!

– Очко в ее пользу! – весело рассмеялась Маргерит, выглядывая из кухни.

– Вот и нет! У нас все было совершенно не так, – тут же возразил Колин. – На самом деле сначала мне понравилось, как ты играешь на пианино. До этого я даже ни разу не видел тебя в том бело-голубом полосатом бикини с завязочками.

– Как я играю на пианино?! – фыркнула Маргерит. – Да ты же не отличаешь си от до, Колин Спектор! Тебе еще в детстве медведь на ухо наступил.

Все это Марию совершенно не убедило, и она вопросительно посмотрела на меня, ожидая, что я в конце концов приму ее сторону. Я предпринял еще одну попытку переубедить ее:

– Кроме того, – начал я рассудительно, – существует такая проблема, как рак кожи, которому особенно подвержены те, кто не прикрывается от прямых солнечных лучей. Мы с твоим отцом хотим уберечь тебя от этого, так что…

Мария фыркнула:

– Да уж, уберечь!.. Чего вы хотите на самом деле, так это того, чтобы на пляже я выглядела… – Она сложила пальцы колечком и поднесла к глазам: – Как полный ноль!

Мое собственное детство не оставило у меня почти никаких воспоминаний. Собственно говоря, никакого особого детства у меня просто не было. И даже сейчас моя жизнь наполнялась смыслом, только когда я оказывался в доме Колина, когда слышал доносящиеся из комнат смех и голоса или когда держал руку Марии в своей. В эти моменты я чувствовал себя членом семьи. Больше того, я был им – стал после того, как Колин и Маргерит попросили меня вырастить и воспитать Марию и ее старшего брата, если с ними самими что-нибудь случится. И каждый раз, когда я входил в этот дом, когда хрустел попкорном, когда вместе с Маргерит подшучивал над Колином, когда доедал лакомые кусочки из холодильника, забрасывал ноги на журнальный столик или выносил мусорное ведро – только тогда я чувствовал, что живу по-настоящему, и наслаждался каждой минутой такой жизни.

Колин и я редко выходили в одну и ту же дверь, поэтому, когда он и Маргерит покинули дом через парадное, я направился к черному ходу. В задней прихожей я столкнулся с Сэлом, который выносил мусор.

– Привет, Здоровяк!

И я обнял Сэла, точнее – попытался обнять. По какой-то причине парень держался напряженно и, как мне показалось, холодно. Во всяком случае, к обнимашкам он был не расположен. Накачанные (к сожалению, не обошлось без стероидов) мускулы закрывали его, точно броня, к тому же от Сэла крепко пахло сигаретным дымом. Веселый, любознательный, отзывчивый мальчуган исчез, остался настороженный, полувраждебный подросток в бейсболке набекрень. В ответ на мои слова он только неохотно кивнул:

– Привет, Чарли.

Он назвал меня просто «Чарли», а не «дядя Чарли», и я это заметил. Несмотря на это, я был рад его видеть, поскольку в последний раз мы встречались довольно давно.

– Твой отец говорил, ты собираешься с сестрой на прогулку?

Сэл легко удерживал в одной руке переполненное мусорное ведро, и я вдруг отчетливо осознал, что он выглядит очень сильным. Почти как взрослый мужчина.

Сэл коротко кивнул:

– Да. Я подумал, может, мы немного покатаемся при луне на «Желтопере»?

Название «Желтопер» носил двадцатичетырехфутовый плоскодонный катер Колина с трехсотсильной подвесной «Ямахой». Для тихой, как сегодня, погоды он подходил идеально. Кроме того, «Желтопер» был снабжен первоклассным навигационным оборудованием, так что заблудиться Сэл и Мария просто не могли.

– Прекрасный выбор. Сегодня полный штиль, и я уверен – вы прекрасно проведете время.

Сэл снова кивнул и даже попытался улыбнуться. Показывая куда-то наверх, он проговорил:

– Мария обожает стоять на башне для спиннингистов, когда лодка движется, так что… – Он пожал плечами: – Ну, ты же ее знаешь…

Тут я впервые заметил, что Сэл слегка сутулится, словно на его плечах лежит какое-то невидимое бремя. Его глаза были обведены темными кругами, а голос звучал хрипло и устало. Показав кивком на ведро, с которого капала на пол какая-то жидкость, Сэл добавил:

– Я лучше пойду, а то течет…

Он вышел на крыльцо и почти сразу исчез за гаражом, а я ненадолго задержался на ступеньках, чтобы мои глаза и уши успели привыкнуть к ночной тишине и темноте. Только потом я спустился к причалу. Усталое лицо Сэла еще долго стояло перед моим мысленным взором, так что в конце концов мне сделалось немного не по себе.

Сорок четыре мили я преодолел меньше чем за час и даже успел немного вздремнуть. Когда над Атлантикой встало солнце, я уже сидел на крыльце с чашкой горячего кофе в руках и думал о том, что сегодня мне исполняется сорок лет и что сегодня же должна состояться моя свадьба. И то и другое было поводом для радости, но, когда взгляд упал на мое левое запястье, я невольно нахмурился. Часы, которые подарила мне Шелли, исчезли. Я их где-то посеял и понятия не имел – где.

И произошло это в течение последних десяти-двенадцати часов.

Скверно…

Глава 2

С самого раннего детства мною владело одно чувство, одна эмоция, которая поглощала все остальное. Сколько я себя помнил, я постоянно ощущал себя грязным. Что бы я ни делал, как бы ни пытался отмыться, у меня ничего не получалось. Я не мог очиститься.

Счета за электричество мама оплачивала отнюдь не регулярно, поэтому в нашем доме горячая вода была роскошью. А это означало, что каждый раз (довольно редко), когда я ее обнимал, мне в нос ударял исходящий от маминых волос застарелый запах сигарет и прокисшего пива. Моя одежда не часто бывала свежей, из-за чего в школе я чувствовал себя довольно неловко. Наша крохотная кухонька была завалена стопками немытых тарелок и сковородок, а дом кишел тараканами, которые по ночам частенько падали на меня с потолка. В гости к друзьям, особенно с ночевкой, меня почти не приглашали. Собственный внешний вид вызывал у меня острое чувство стыда, так что я старался держаться как можно скромнее и привлекать к себе минимум внимания. Внимания мне хотелось меньше всего, так что уже в детстве уютнее всего я чувствовал себя в темноте.

Должно быть, именно поэтому я сумел добиться многого – и многое сходило мне с рук.

Подростком я предпочитал проводить время на пляже города Джексонвилла во Флориде. Босой, светловолосый, худой, я допоздна бродил по песку, как какой-нибудь бездомный бродяга. Ни ответственности, ни обязанностей я не знал и знать не хотел. Порой я казался себе похожим на Гекльберри Финна, и, хотя моя фамилия не имела никакого отношения к этому литературному герою, я считал, что между нами есть связь. Я воображал себя Геком Финном – и вел себя соответственно. Жили мы с матерью буквально через улицу от пляжа, и я любил, взобравшись на чердак над нашим вторым этажом, смотреть в слуховое окошко, любуясь живописными океанскими восходами. Мне нравилось наблюдать игру красок над светлеющим горизонтом, и я часто думал, что маленький бродяга Гекльберри тоже оценил бы подобное зрелище.