Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич. Страница 2

Безусловно, количество убитых в ходе «построения демократии и рынка» на постсоветском пространстве было на порядок меньше, чем во время Холокоста. По оценке ряда исследователей (в первую очередь следует вспомнить прекрасные работы Ксении Мяло), во время «конфликтов малой интенсивности», бывших непосредственным инструментом разрушения Советского Союза (и во многом сознательно разжигавшихся пламенными демократами, в том числе и из личной корысти) погибли сотни тысяч человек.

Число убитых в бесчисленных «бандитских войнах» и криминальном беспределе 90-х годов не учтено, – но читатель может сам зайти почти на любое кладбище России и увидеть там длинные ряды могил, в которых лежат молодые жертвы либеральных преобразований. Официальная статистика тех лет занизила их число, так как развалилась вместе с государством, а значительное количество погибших просто исчезло и так никогда и не было найдено. По оценке одного из либеральных историков, «сверхсмертность» только в 1992–1993 годы (при том, что она достигла максимума в последующие годы) на 600 тыс. чел. превысила «сверхсмертность» Большого террора 1937–1938 годов. А рекорд численности умерших в России за всё послевоенное время был поставлен уже в 2021 году (во многом благодаря последовательному уничтожению либералами здравоохранения, продолжающемуся и во время написания данной книги).

Безусловно, жертвы реализации, как, по воспоминаниям работавших в то время на государственной службе, изящно выразился один из американских советников Гайдара, «необходимости вытеснения из общественного сознания мотива права мотивом прибыли», не были, в отличие от жертв Холокоста, результатом целенаправленного истребления людей по национальному или религиозному признаку. Против Советского Союза и, затем, России, раздавленных внешней конкуренцией, не осуществлялся официально объявленный геноцид (хотя ещё в середине 90-х даже простое упоминание «национальных интересов» России само по себе воспринималось многими демократами, в том числе находившимися на государственной службе, как совершенно непростительное и недопустимое проявление, заслуживающее немедленного увольнения всякого, кто его допустил).

Однако миллионы людей, полных сил и энергии, были убиты в результате последовательной реализации людоедских интересов под прикрытием красивых политических теорий. Общие демографические потери от либеральных реформ оцениваются к 2015 году в 21,4 млн чел., – и это число продолжает стремительно расти по мере углубления этих крайне эффективных (с точки зрения истребления населения) преобразований. И то, что либеральные теории не открыто требовали уничтожения миллионов из нас как высшей и самодостаточной цели, а привели к нему всего лишь в качестве побочного (хотя и абсолютно неизбежного) следствия их практического применения, не может воскресить ни одного человека.

Принципиально важно, что при этих относительно меньших потерях советский народ, в отличие от еврейского, перестал существовать. Если еврейский народ после катастрофы обрел свою государственность и укрепился, – относительно молодой советский народ, ещё находившийся в стадии формирования, свою государственность утратил и погиб (по оценкам, нам не хватило буквально ещё одного поколения советских людей, то есть примерно 25 лет). Не менее важно, что гибель советского народа надломила хребет русскому народу, который был его основой как в качественном, культурном и управленческом, так и в чисто количественном плане. Русский народ во многом утратил самоидентификацию за три поколения выращивания и вынашивания советского народа, начав ассоциировать себя с государством, которое не только развалилось, но и предало его. В результате он до сих пор не может в полной мере восстановить свою идентичность, свою российскую цивилизацию, пребывая в состоянии продолжающейся Катастрофы. Без осознания масштабов и глубины нашей трагедии, наших жертв и потерь невозможно никакое возрождение России, – в том числе и по сугубо прагматическим причинам.

Конечно, недопустимо, да и попросту не нужно пытаться примазываться к трагедии еврейского народа 80-ти и 90-летней давности и тем более начать меряться потерями. Однако должно и нужно использовать её, – как понятный нам всем и, по меньшей мере, сопоставимый эталон, – для оценки и осознания нашей собственной, проявившейся в окончательной форме в 1991 году и продолжающейся и по сей день трагедии.

Российское общество должно в полной мере осознавать тяжесть последствий либеральных реформ, начатых в 1991 году и продолжающихся до сих пор. И поэтому русский язык, оставляя за еврейской трагедией историческое и на практике не переводимое впрямую (так же, как не переводятся, например, термины «Ханука» или «Пурим») название «Холокост», должен отразить тяжесть нашей трагедии, непосредственно начавшейся в 1991 году и продолжающейся до сих пор, термином «Катастрофа».

Как и еврейский Холокост, русскую Катастрофу не нужно переводить ни на иврит, ни на английский, ни на китайский, – точно так же и по тем же самым причинам, по которым еврейская катастрофа не переводится на русский, английский, китайский, да и все другие языки мира. Пусть иностранные специалисты транслитерируют, если хотят, пусть пишут Katastropha латиницей.

Два горя, две беды не будут соперничать друг с другом (разумеется, у добросовестных людей, а не у превращающих в силу личного убожества свою национальность в единственно доступную им профессию): это не тот случай, когда соперничество уместно. Зато мы будем не только знать, но и ощущать при каждом упоминании свою недавнюю и всё ещё продолжающуюся историю.

И помнить, что для исчерпания Холокоста оказалось недостаточно Дня Победы, – для этого был необходим Нюрнбергский трибунал и государство, не стеснявшееся отлавливать нацистских преступников по всему миру и эффективно добивающееся признания самостоятельным преступлением даже само сомнение в Холокосте.

…Хотя Бог с ним, с Нюрнбергом, – можно собраться и в Касимове: не столько для возмездия (потому что большинство непосредственных творцов и исполнителей первого этапа Катастрофы так или иначе уже наказаны), сколько для восстановления справедливости, для возвращения нормальных представлений о добре и зле, без которых невозможна даже нормальная жизнь, не говоря уже о развитии.

Рассматривая источники двух мировых сил, нанесших нашей стране в XX веке наибольший урон и породивших обе русские Катастрофы – фашизма (в его немецкой конкретноисторической форме национал-социализма) и либерализма [4] – мы видим за огромной россыпью разнообразных конкретных обстоятельств, способствовавших этим чудовищным силам в разные времена, единый корень, выкормивший их как минимум идейно, превративший их в чуму мирового масштаба и значения и, главное, совершенно сознательно направивший эти силы против нас.

Этот корень – Англия. (И это ещё без учета крушения Российской империи, виртуозно втянутой Британской империей и в целом тогдашним либерализмом в непосильную для неё Первую мировую войну!)

Английская элита (финансовая – Сити, политическая – спецслужбы и королевский двор, а также формирующая массовую культуру талантливая обслуга первых двух) во многом и сегодня остается вынесенным вовне официальной политики интеллектуальным центром глобального стратегического планирования и во многом управления, в целях маскировки изо всех сил старающимся казаться смешным, нелепым и бессмысленно старомодным до полной устарелости.

Именно Англия выкормила (как минимум в идейном плане, а во многом и в конкретно-политическом) такого чудовищного монстра, как немецкий фашизм, – и Англия же стала потаенным, скрытым источником и опорой не менее разрушительной (по крайней мере, для нашей страны и нашего народа) либеральной чумы.

В принципе такая преемственность объяснима примерно одинаковыми функциями, которые выполняли фашизм и либерализм соответственно в индустриальную и информационную эпохи. На кризисном этапе, «на переломе» обеих этих эпох крупный капитал беспощадно сокращал потребление относительно обеспеченных частей общества, концентрируя за счет этого в своих руках ресурсы и власть для необходимых решительных действий (а также просто в целях экономии в неопределенной ситуации).