Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич. Страница 29

Единственная защита от него – интенсивное и разностороннее самостоятельное познание. С описанной выше содержательной смертью науки не только Англия и англосаксонский мир, но с ним и Запад в целом (и вся интеллектуально ориентирующаяся на него часть человечества), беззащитный перед огромной машиной собственной официальной науки – ещё два поколения назад в целом адекватной, – на глазах становится жертвой собственного концептуального оружия, сводя свою интеллектуальную деятельность почти целиком к собственным же психоисторическим вирусам.

«Ступай, отравленная сталь, по назначенью», – как любит цитировать Шекспира А. И. Фурсов.

Глава 4. Попытки возвращения в историю

4.1. Теневая империя лорда Маунтбеттена и «великий разворот» 1967–1975 годов

4.1.1. Перенапряжение и крах Британской империи

Формирование в 1913 году Федеральной Резервной Системы – организационной структуры глобального спекулятивного капитала, глубоко интегрированной в американское государство и окончательно превратившей его в свой инструмент, – открыло новую эру, качественно усилив финансовый капитал в его вечном противостоянии с капиталом реального сектора. Именно оно заложило фундамент исторической победы финансовых спекулянтов в ходе создания офшорной финансовой инфраструктуры в 1967–1975 годах (и, соответственно, его не менее исторического поражения с выходом на авансцену истории капитала социальных платформ в 2020-м [19]).

Тихая революция 1913 года знаменовала собой завершение формирования «ультракапитализма», своевременно осознанного, с одной стороны, Каутским [232], а с другой – Розой Люксембург [46]. Первая мировая война стала всего лишь непосредственной формой реализации его интересов – и, соответственно, его глобального характера.

Первую попытку её организации в 1912 году европейским социал-демократам удалось предотвратить, но после выхода на арену нового, глобального игрока у них уже не было шансов – 28 июня 1914 года был убит наследник австро-венгерского престола и принципиальный противник войны со славянами Франц Фердинанд, на следующий день после покушения случайно выживает другой крайне влиятельный противник войны – Распутин (позднее он вполне убедительно утверждал, что не допустил бы ввязывания России в Первую мировую войну, если бы находился во дворце, а не в больнице), а Жан Жорес, убитый за столиком любимого парижского кафе 31 июля 1914 года, и вовсе вполне справедливо считается её первой жертвой.

Таким образом, Первая мировая война лишь на поверхности являлась войной империй за передел рынков, столь подробно и убедительно проанализированной её гениальным современником В. И. Лениным.

Глубинным же её содержанием стала война глобального финансового спекулятивного капитала, субъективизированного и институционализированного ФРС и сделавшего своей организационной структурой американское государство как таковое, против промышленного капитала (и в целом капитала реального сектора). Последний в рамках государственно-монополистического капитализма сросся с не сумевшими оседлать своих финансовых спекулянтов и потому начавшими необратимо отставать от США великими державами и был обречен быть увлеченным ими на дно истории.

Прорывающиеся на мировую арену финансовые спекулянты, в лице американской ФРС овладевшие глобально значимым государством второй раз после конца XVII века в Англии, сражались за уничтожение империй как таковых и максимальное раздробление мира в интересах максимальной свободы финансовых спекуляций руками прежде всего самих империй – да так успешно и малозаметно, что даже гениальный современник этой войны Ленин увидел в ней не более чем самоубийственную борьбу самих отживших свой век империй «за передел рынков» в мировом масштабе.

В результате Первой мировой войны обе империи, опиравшиеся на промышленный капитал, – Германская и Австро-Венгерская, а также входившие в их технологическую зону Оттоманская и Российская, – были сокрушены. Франция, республиканская форма правления которой сделала управляющую систему более гибкой, стала формальным победителем, но это была пиррова победа: она так никогда уже и не оправилась от понесенных потерь.

Британская империя уцелела и даже победила не только благодаря колоссальному потенциалу колоний, но и потому, что, помимо значимого промышленного капитала, опиралась одновременно с этим (и в первую очередь) на финансовых спекулянтов Сити и была их организационной структурой (политическим отражением чего являлся её реальный, а отнюдь не формальный парламентаризм). Однако понесенные ею потери также привели к её перенапряжению и истощению, хотя и не столь драматичному, как в случае Франции (что и позволило ей выстоять во Второй мировой войне).

Британская империя объединяла четверть послевоенного мирового рынка. Её сохранившаяся после Первой мировой войны хозяйственная мощь дала Черчиллю в бытность его канцлером казначейства (и, что значительно более важно, несравнимо более могущественному и более проницательному руководителю Банка Англии Монтегю Норману) основания оказавшейся в итоге смертельной иллюзии возможности восстановления золотого стандарта и укрепления фунта стерлингов (до довоенного курса к доллару).

Фундаментом понятного стремления к сохранению всемирной репутации являлись экономически необходимое привлечение капитала и обусловленное лишь текущими политическими потребностями и заскорузлостью управления стремление к сдерживанию внутренних цен.

Указанная политика некоторое время вполне успешно обеспечивала (в полном соответствии с разработанными фабианцами подходами социал-империализма) поддержание внутренней социальной стабильности за счет роста внешнего влияния при одновременном (что с политической точки зрения было, безусловно, наиболее важно) укреплении финансового спекулятивного капитала Сити.

К сожалению, все эти блистательные результаты достигались ценой необратимого подрыва текущей конкурентоспособности, что так и не заметил далекий от коммерческой прозы Черчилль и на что уже в 1925 году справедливо обратил внимание Дж. М. Кейнс в сделавшем его знаменитым памфлете «Экономические последствия валютной политики мистера Черчилля» [31] (интересно, что слова «валютной политики» при его обсуждении часто опускались).

Вынужденным результатом снижения конкурентоспособности стал удар по неумолимо возвышающемуся и к тому моменту уже, безусловно, давно победившему конкуренту: «В 1929 году… [директор Банка Англии] Монтегю Норманн запускает крах перегретого биржевого рынка Уолл-Стрит. 6 февраля Норман, прибыв в Вашингтон, предлагает министру финансов США Эндрю Меллону и управляющему ФРБ NY Джорджу Гаррисону повысить учетные ставки в США, после двух лет беспрецедентной биржевой спекуляции на снижении процентных ставок» [61].

Поскольку продолжение вакханалии спекуляций своей непредсказуемостью пугало всех, а повышение процентных ставок позволяло «собрать урожай» спекуляций крупнейшим финансовым структурам, допущенным к принятию решений, рекомендация была принята как руководство к действию, и в октябре 1929 года с повышением процентных ставок разразилась Великая депрессия.

Реагируя на проблемы в духе монетаризма – сжатием денежной массы – ФРС надежно обеспечила срыв в неё всего мира. Даже монетарист и либерал Милтон Фридман признал (правда, уже в 1996 году): «Федеральный Резерв определенно вызвал Великую Депрессию, сократив объем денег в обращении с 1929 г. по 1933 г. на одну треть» [61].

Дав при помощи эффективного интеллектуального воздействия на США (нельзя исключить вероятности того, что это было сознательной диверсией) старт Великой депрессии, Англия же и поставила окончательную точку в срыве мира в неё, введя с 1 марта 1932 года импортную пошлину почти на все товары, поступающие на свою территорию из-за пределов Британской империи. Ставки пошлины составляли 10 и 33.5 %, но уже в апреле импортная пошлина на промышленные товары была повышена до 20 %.