Последний шанс (ЛП) - Руиз Сара Грандер. Страница 23

Я прищуриваюсь.

— А тебе тоже не нравятся бублики с изюмом?

Она пожимает плечами, улыбка приподнимает её губы, и, даже не успев хорошо всё обдумать, я соглашаюсь на это нелепое пари.

— Ты слишком в меня веришь, — говорит она, когда я предполагаю, что только двадцать процентов чеков это мусор.

Пару минут спустя она убирает половину чеков в пакетик, а мне предстоит свидание с бубликом.

Рэйн покидает паб и возвращается час спустя с коричневым бумажным пакетом из кофейни на нашей улице и кучей жестяных декоративных табличек, которые ей удалось раздобыть… я даже не знаю где. Эта женщина заводит друзей быстрее, чем тату-машинка протыкает кожу. Она начинает говорить со скоростью мили в минуту. Что-то о девушке, которую она встретила вчера в булочной и о коробке в железном контейнере.

— Неужели моё наказание должно случиться так скоро? — спрашиваю я, когда она бросает пакет на стол.

Она улыбается и открывает пакет. Я ожидаю увидеть там бублик с изюмом, но вместо этого обнаруживаю бублик с маком.

Я гляжу на неё, приподняв брови. Она пожимает плечами, а затем рассыпает на столе таблички.

— Я не смогла. А это для паба, — говорит она. — Тебе нравится?

На каждой из табличек изображены марки ирландского пива — "Бимиш", "Мёрфис", "Гинесс". Я касаюсь каждого из углов таблички, которая лежит ближе всего ко мне.

— Они классные, — говорю я, хотя нехорошие мысли уже проникли мне в голову.

Они говорят мне, что если я изменю паб, то случится что-то плохое.

— Когда ты планировала начать менять интерьер?

— О, я не знаю. Когда всё соберу.

Я притворяюсь, что рассматриваю таблички, но на самом деле пытаюсь не начать пересчитывать углы фотографий, которые висят сейчас на стенах. Мне не нужно их считать. Я и так уже знаю, что их шестьдесят четыре. Четыре угла у каждой из шестнадцати картин. Там висят десять больших картин, и шесть — поменьше. И только две рамки совпадают по цвету. Десять фотографий изображают корабли, четыре — здания и две — пейзажи.

Это всего лишь стены. Это всего лишь фотографии. Тебе не нужно их считать. Ничего плохого не случится, если мы кое-что здесь поменяем.

Ты уверен?

Уверен.

Что если ты ошибаешься?

Не ошибаюсь.

Но хотя я и знаю, что мне не нужно их считать, я чувствую, что должен это сделать. Я уверен, что прав, но это не имеет значения, потому что крошечная часть меня переживает, что я могу ошибаться. Я знаю, что мне придётся посидеть и подождать, когда эта нервозность пройдёт, но это не имеет значения, потому что я хочу чувствовать себя лучше прямо сейчас. Я не хочу сорваться из-за каких-то фотографий на глазах у Рэйн, сидящей напротив меня.

Я не хочу их считать. Мне не нужно их считать.

Но я всё равно их считаю.

Глава 10

Пока Рэйн не начала здесь работать, я точно знал, чего ожидать, когда входил в паб. Но всю последнюю неделю января я ловлю себя на том, что каждый раз останавливаюсь у двери, чтобы убедиться в том, что у меня в голове остались лишь хорошие мысли, и только потом захожу внутрь. Потому что я никогда не знаю, что там обнаружу и, по какой-то причине, мой мозг решил, что если я войду внутрь только с хорошими мыслями, то, что бы я ни обнаружил внутри — всё будет в порядке.

Это не имеет смысла. Я это знаю. Но я всё равно говорю себе, что это импульсивное желание связано с моей основательностью во всём, и о нём не стоит переживать.

В этот раз я обнаруживаю Дэйва — одного из стариканов — сидящим у барной стойки с акустической гитарой в руках. Я знал его с детства, но не знал, что в свои двадцать лет он был музыкантом, который даже ездил в туры. До тех пор, пока он не пришёл в паб на наш первый "Музыкальный вторник" со своей гитарой и не рассказал некоторые из своих самых диких историй, которые я никогда раньше не слышал.

Сегодня Рэйн сидит рядом с Дэйвом у барной стойки. Они повернуты лицом друг к другу. Себастьян сидит на коленях у Рэйн, и она машинально гладит его, наблюдая за тем, как играет Дэйв.

Я на мгновение останавливаюсь на другом конце барной стойки и наблюдаю за тем, как Рэйн слушает его. Когда песня заканчивается, Рэйн наклоняется ближе к нему и говорит:

— Не могли бы вы показать мне второй аккорд бриджа¹⁰?

— Наша Рэйн собирается стать мировой звездой, — говорю я, хлопая Дэйва по плечу, после чего опускаюсь на пустой барный стул рядом с ним.

Рэйн разражается смехом.

— Боюсь, чтобы стать мировой звездой, одного тамбурина мне будет мало.

Я одариваю её улыбкой.

— Ну, не знаю. Ты как минимум второй лучший музыкант, играющий на ножном тамбурине, из всех тех, что я слышал. Думаю, если ты ещё немного попрактикуешься, ты можешь, в итоге, стать первой.

— А кто на первом месте?

— Его разделили Джози и крошка Джэкки, — говорю я, вспомнив о том, как Нина привела вчера девочек на обед в паб.

И каким-то образом Рэйн очутилась под столом с Джози и Жаклин. Я сидел за ближайшим столом с Ниной и Олли и наблюдал за тем, как Рэйн и девочки сидели, скрестив ноги, и передавали друг другу тамбурин, играя в какую-то игру, правила которой я не очень понял. Обе мои племянницы сели как можно ближе к Рэйн с восторженными лицами, ожидая своей очереди потрясти тамбурин. Я наблюдал за ними в течение пары минут, стараясь не рассмеяться, глядя на то, какими серьёзными выглядели девочки, когда в их руках оказывался тамбурин — лица красные, лобики нахмурены. Рэйн, казалось, воспринимала правила игры так же серьёзно, как и они, но затем я заметил тень улыбки на её губах. После того, как Джози закончила своё энергичное выступление, Рэйн заметила, что я наблюдаю за ней и потеряла самообладание. Я не мог сдержать смех, видя, как ей пришлось прикрыть рот руками, чтобы девочки не заметили её улыбку.

— Тут я не могу с тобой поспорить, — говорит Рэйн. — Эти девочки прирождённые таланты, — она опускает взгляд на гитару Дэйва и вздыхает: — Я так скучаю по музыке.

— А теперь ты, девочка, — говорит Дэйв и протягивает ей гитару. — Сыграй нам что-нибудь.

Когда Рэйн берет у Дэйва гитару и кладет её к себе на колени, её руки сразу же приходят в движение и начинают наигрывать какую-то мелодию, словно музыка это её вторая натура. Она садится чуточку прямее. Её плечи кажутся более расслабленными, чем пару мгновений назад. Она не превратилась в другого человека, но, мне кажется, что сейчас она больше похожа на саму себя. Не то, чтобы я хорошо её знал, учитывая, что я знаком с ней меньше месяца.

Когда Рэйн пытается вернуть Дэйву гитару, он отказывается её взять.

— Если хочешь, можешь её одолжить.

— Я не могу… — говорит она, хотя замечаю, что она ещё крепче схватилась за инструмент.

— Пока ты здесь. Это, конечно, не крутой "Гибсон", но на время сойдёт. У меня есть ещё одна дома.

И прежде, чем Рэйн успевает ответить, я толкаю её в плечо.

— Ты отказываешься от бесплатных вещей лишь один раз, забыла?

Рэйн смотрит на меня, затем на Дэйва, а затем на гитару в своих руках. Мне кажется, что я замечаю слёзы у неё на глазах, но она начинает часто моргать прежде, чем я успеваю в этом убедиться.

— Спасибо, — говорит она. — Правда. Вы не представляете, что это для меня значит.

— О-о, представляю, дорогая, — говорит Дэйв. — У тебя такое лицо…

— Какое лицо?

— Лицо музыканта.

Рэйн ничего не говорит, но её пальцы всё ещё двигаются, играя тихую мелодию, которую я не узнаю. Когда она снова смотрит на меня и на Дэйва, на её лице появляется нежная улыбка.

— Какие-нибудь пожелания?

— Что-нибудь из своего, — говорит Дэйв.

— У меня нет ничего своего, — говорит она.

И когда её щеки окрашивает румянец, она отводит взгляд и опускает глаза на струны, которые вибрируют под её пальцами.

Дэйв смеется.

— Ты совсем не умеешь врать, дорогая.

Рэйн вздыхает. Её пальцы замирают, и я начинаю скучать по её музыке, стоит ей прекратиться. Рэйн скрещивает руки над гитарой и кажется теперь меньше, чем пару секунд назад. Я хочу ткнуть её пальцем в бок, так как знаю, что она особенно боится щекотки в этом месте. Я хочу не дать ей уйти в себя.