Ваше Сиятельство 9 (СИ) - Моури Эрли. Страница 13

И взорвалась моя невеста, конечно, первая — это у нас почти закон. Задрожала подо мной, задергалась так, что меня начало подбрасывать.

— Козел еще, — сообщила она мне, прижавшись ком мне и с жаром целуя в губы. — В меня нельзя было кончать! Забыл, что ли?

— Женюсь, если что, — я рассмеялся. Да, нельзя — она говорила еще в пещере, что не пьет таблетки из-за их совершенного отсутствия. В нее, видите ли, нельзя. Я забыл.

Мы еще с минуту лежали в слабых волнах, едва облизывающих наши разомлевшие тела. Встали лишь потому, что нежится на камнях было как бы не слишком удобно.

— Блядь… — рассмеялся я — И где же твое сиятельство таких некрасивых слов нахваталось? — полюбопытствовал я, от души улыбаясь нашему прелестному скандалу.

— Там, Елецкий! Нечего меня так злить! Я из-за тебя колени подтесывала, — Ольга согнула ногу, оглядывая вполне заметные ссадины.

За сумкой пришлось нырять повторно, потому как я ее выронил в погоне за Ковалевской. Потом, нырнув еще пару раз, я достал с катера нож, веревку, маленький, удобный топорик и еще всякую полезную мелочь, включая длинноствольный остробой, хотя он вряд ли нам здесь пригодиться.

Обедали мы консервами, разогретыми на костре. Правда обедали исключительно условно: консервированная еда империи Теотекаиль — это не просто нечто невкусное, но даже мерзкое. Несмотря на мучивший нас голод, вдвоем с Ольгой мы съели менее трети банки какого-то острого и неприятного варева с маисом. Вторая из открытых банок на вкус была еще хуже, и я задумался о рыбной ловле — удочки на катере были, правда этот вопрос решил отложить на вечер. Днем мы решили оборудовать место нашей стоянки перебравшись к ручью.

С помощью топорика я сотворил некое подобие навеса. Под него Ольга натаскала опавших пальмовых листьев. И пошла за очередной порцией.

Вдруг я услышал ее голос:

— Саша! Скорее сюда!

Так и не донеся тяжелые камни, из которых я собирался сложить очаг, я бросился по тропе за Ковалевской. Застал ее на поляне слева от ручья. Она стояла, задрав голову вверх.

— Вимана! Знать бы только наша или ацтеков! — княгиня указала на летающую машину. Она медленно двигалась вдоль побережья на высоте метров 300, сверкая на солнце начищенной бронзой.

— Конечно наша! «Эльбрус-СРТ»! — я сразу узнал эту редкую модель. Такие виманы делали на ярославском заводе не серийно, но по особому проекту. Не было сомнений — вимана принадлежала Глории. О чем я сразу сообщил Ольге и попытался привлечь внимание, взмахами рук.

— Если Глории, то не боишься, что нас доставят не туда, куда бы хотелось? — с опаской произнесла княгиня.

— Не боюсь. Я нужен ее величеству, — ответил я, хотя некоторые опасения, что Глория может быть как-то причастна к похищению Ольги, я прокручивал в уме ни один раз. Размышляя над этим после последней встречи с Герой, я решил, что если нас заберет вимана Глории, то мне будет достаточно отслеживать направление полета этого важного воздушного судна. Если курс будет на Москву, то можно не беспокоится, а вот ежели курс мне не понравится, то я найду способ повлиять на команду виманы императрицы.

— Ах, ну да, конечно, очень нужен. Она же для тебя почти подруга. Ты с ней даже общаешься накоротке, едва ли не как с Талией Евклидовной, — с легким раздражением сказала Ковалевская. Видимо она никак не могла забыть мой ответ на сообщение императрице тогда, на пляже перед «Садами Атлантиды».

С виманы заметили нас лишь после того, как она пошла на третий круг над островом, а я выбрался на каменистую пустошь, примыкавшую к скале. Летающая машина резко изменила направление, пошла на снижение. Обнимая Ольгу, я бросил взгляд на недостроенный навес возле ручья и очаг, сложенный почти наполовину. Подумал об удочках на катере и обилии рыбы возле мыса на южной оконечности острова.

— Увы, не судьба нам стать робинзонами, — сказал я княгине.

— Какими «робинзонами»? — не поняла она.

Историю Робинзона Крузо, известную из книги, прочитанной в другом мире, я пересказал Ковалевской лишь под вечер, когда мы уже пролетели пол Атлантики, держа курс на Москву.

* * *

Когда Элизабет приоткрыла дверь и осторожно выглянула, Марк начал бить ногой в пол и что-то попытался прокричать сквозь полотенце, затыкавшее ему рот.

— Он что-то хочет сказать, — оглядываясь, заметила виконтесса Ленская.

— Тебе ли не все равно, что он там хочет? Бывают случаи, когда не нужно быть слишком чувствительной. И уж тем более к мужчинам, — прежде чем идти дальше, баронесса решила перезарядить «Стальную Правду», щелкнула замком и достала из сумочки запасные дротики. — В этом мире очень мало мужчин, к которым я готова проявлять добрые чувства. Но взамен этим редким мужчинам я готова отдать свое сердце целиком. Раньше, до случая в Эшли, пока меня не изнасиловали и не попытались принести в жертву богу ацтеков, все было с точностью наоборот. Все мужчины вокруг привлекали меня, и я отдавала им себя. Отдавала не только тело, но и душу. Взамен они в нее плевали. За мою доброту меня считали похотливой дрянью, стремились унизить и сделать мне побольнее.

— Тебя изнасиловали и чуть не убили⁈ — Ленская взволнованно смотрела на нее, уже не обращая внимания на хриплые стоны Голдберга и возню его связанного приятеля.

— Девочка моя, еще до случая в доме виконта Уоллеса меня насиловали много раз. Я страдала от этого наверняка больше, чем ты в этой жизни болела простудой. И убить меня собирались много раз. Даже собственный муж, когда он был пьян или в дурном настроении, — мисс Милтон щелкнула последним дротиком, вгоняя его в магазин остробоя. — Только последний раз вышел настолько экспрессивным, что в моей душе кое-что перевернулось. Забрызганная спермой двух подонков и собственной кровью, я посмотрела в лицо Смерти. Она была так близка, так ощутима, что я сама стала ей. Теперь я — смерть для всяких ублюдков.

— Прости, я не должна была об этом спрашивать. Тебе об этом больно говорить, — актриса почувствовала себя неуютно и, чтобы чем-то занять руки, начала ковыряться в дорожной сумке.

— Вовсе нет. Сделать мне больно теперь очень трудно. Больно лишь тогда, когда больно близким мне людям, а их меньше, чем пальцев на одной руке. Идем, — Элиз вышла в тускло освещенный коридор. Слева он переходил в захламленное чердачное помещение, справа через метров тридцать начиналась лестница вниз.

И оттуда послышались шаги. При чем шаги неторопливые, может даже настороженные. Баронесса приподняла руку, делая знак Ленской остановиться. В лестничном пролете появилась голова парня уже знакомого Элизабет — лохматого блондина в джанах с кожаными вставками. Именно он оскорбил баронессу на стоянке эрмимобилей возле театра.

«Спасибо тебе, демон!», — мысленно поблагодарила мисс Милтон, тронутая, что ее просьба исполнена так кстати.

Парень огляделся. Из-за яркого света в театральном коридоре третьего этажа его глаза не сразу смогли разглядеть мрачные помещения чердака.

Возможно те, трое, что должны были помочь Голдбергу увести Ленскую из театра, услышали крики, и этот лохматый был отправлен посмотреть, все ли в порядке со сценаристом. Поднявшись еще на несколько ступеней, парень с полминуты вглядывался в полумрак, затем сделал несколько шагов и увидел Элизабет. Она со спокойной улыбкой смотрела на него, а потом сказала:

— Это я — та самая «блядина». Ну, поднимайся сюда, сукин сын, поговорим по душам!

— Лом, тут эта девка, что нас подслушивала, — крикнул он кому-то вниз.

Снизу ответили, но Элизабет не расслышала слов.

— Ладно, я быстро! Дверь третья? — уточнил лохматый и когда ему ответили, начал подниматься, поглядывая на Элизабет и скалясь.