Двуликий бог. Книга 2 (СИ) - Кайли Мэл. Страница 26

Первый день после учинённого в золотых палатах погрома двуликий бог уверенно держался на ногах, и только серая бледность обычно сияющего смуглого лица выдавала его недомогание. Я начинала свыкаться с его зловещей, ужасающей улыбкой и могла смотреть на любимого аса без содрогания. Тем более что чаще всего я была не в силах отвести взгляд от его живых выразительных глаз, которые говорили со мной вместо раненых губ. Я была рада, что его внутренний надлом отступил, и выносливый супруг глядел на меня с прежней решительностью. Я боялась, что если недавнее безразличие ко всему поглотит его, я уже ничем не смогу помочь любимому асу. К счастью, Локи был наделён несгибаемой волей, а если и позволял себе слабость, то лишь затем, чтобы после искоренить её безо всякой жалости.

— Ты не должен быть столь жесток к своим слугам, — в тот вечер, когда Варди так и не успел завершить свой рассказ, мы сидели на веранде моих покоев, провожая взглядом догоравшие лучи заката. — Нет нужды попусту унижать их, особенно если ты сам знаешь не понаслышке, что такое унижение, — Локи обратил на меня взор удивлённых глаз. В алых отблесках заходившего солнца они казались мне драгоценными тёмными корундами. — Я понимаю, ты страдаешь, мой лукавый Локи, мне ясно, что рождает твой гнев, — я протянула ладонь и, едва дотрагиваясь, погладила супруга по щеке, коснулась ярких медных волос, — но поднимать руку на тех, кто зависит от тебя, тех, кто во много раз слабее… Мой повелитель, это тебя недостойно.

Вместо ответа Локи лишь закатил глаза. Уголок его губ дрогнул в презрительной ухмылке, и мужчина тотчас поморщился от боли. Я взглянула на него с ласковым укором. Конечно, никто не любил нравоучений. И уж тем более такой своевольный и независимый ас, как мой супруг. И всё же я знала: с каким бы пренебрежением бог обмана ни относился к моим словам и просьбам, он всё чаще к ним прислушивался. Мне требовалось только заронить нужную мысль в его буйную рыжую голову, и со временем она вызревала сама. Я старалась взывать к совести и разуму бога лукавства при первой возможности, потому что чем старше он становился, тем сильнее огрубевало его сердце. Пережитые потери, предательства, боль, позор, ярость делали его непримиримее и жёстче. Локи становился всё более эгоистичен и всё менее внимателен к окружающим. Подобное отношение начиналось с прислуги, а теперь перекидывалось на асов-друзей и верховных богов. Следующей ступенью должна была стать я. А дальше… Я боялась себе это представить, но дальше шли только наши дети. Если судьба позволит им увидеть свет.

Мы просидели вместе до первых звёзд. Даже я к концу дня ощущала голод и истому, как же, должно быть, трудно приходилось моему непоколебимому супругу. Локи старался не показывать виду, но глаза его слипались, голова клонилась к жаркой молодой груди от усталости. Ему не хватало сил, и бог огня с неохотой признался себе в этом, поднявшись на ноги и вернувшись в покои. Не раздеваясь, он обрушился в мою постель. К тому моменту, когда я прикрыла двери на веранду и обернулась к изнурённому повелителю, он уже спал беспробудным сном. Печально улыбнувшись, я укрыла любимого аса и, как можно тише выскользнув из покоев, велела служанке у дверей раздеть спящего господина.

Я доверила Локи чужим рукам по двум причинам: я и сама ощущала слабость от недоедания и потому в нетерпении спускалась в столовую залу, а кроме того я надеялась снова увидеться с Варди и разузнать у него самое важное — кто и зачем посмел зашить рот богу обмана, раз уж ничто не предвещало беды? Отправив одну из сопровождавших меня служанок вперёд распорядиться, чтобы накрыли на стол, а вторую — разыскать моего личного стражника, остаток пути я преодолевала в гордом одиночестве. Повелитель ужасно рассердился бы, узнай он, что я вновь проявила своеволие и разгуливала по погружённому в таинственный полумрак чертогу без сопровождения. К счастью, Локи пребывал в забытьи, лестницы остались за спиной, а я благополучно добралась до просторного зала, освещённого тёплыми огнями свечей и камина.

В зловещем безмолвии я опустилась в резное деревянное кресло, укрытое мягкой алой тканью. Передо мной уже стояло драгоценное блюдо и кубок, наполненный ключевой водой. С самого первого вечера в чертоге бога огня, повлёкшего за собой неловкость, которую я помнила по сей день, я избегала любых хмельных напитков, и слуги со временем привыкли к подобному положению дел и перестали подносить мне второй кубок, который всегда следовал за первым. В нынешнем моём положении его отсутствие казалось ещё более естественным. Не без удовольствия я приложилась губами к золотому сосуду, опустошив его наполовину, — после нескольких часов без росинки во рту вода казалась мне слаще мёда.

Радость моя длилась недолго: за незамысловатым минутным наслаждением пришло осознание реальности, того, как, должно быть, страдал последние два дня мой лукавый супруг. Я вздохнула и покрутила кубок в руке, наклоняя его к себе и рассеянным взором наблюдая, как крошечная волна ударяется в его стенки. Я должна была что-то придумать и как можно скорее. Кто мог предугадать, в каком состоянии очнётся Локи уже следующим утром? Деликатный стук в двери отвлёк меня от нежеланных мыслей.

Обернувшись, я приказала Варди войти, и на пороге показался исполнительный стражник. Я не сразу узнала его: обычно собранные сзади золотые волосы его были распущены и ниспадали на плечи, чуть завиваясь на концах, привычное боевое облачение сменила просторная серая рубашка, перехваченная простым поясом из коричневой кожи, да тёмные холщовые штаны. Кроме того, юноша предстал передо мной босым, что удивило меня не меньше — должно быть, он очень спешил. В остальном, однако, Варди выглядел очень опрятно, хотя мой призыв и застал его во время отхода ко сну.

— Вы звали меня, моя светлая госпожа? — мягкий и вкрадчивый голос слуги ласкал слух, и я против воли улыбнулась краешком губ. Он поклонился, подошёл к столу, сложил сильные смуглые руки перед собой в ожидании. Ясные серо-зелёные глаза глядели чуть ниже моего лица. Жестом пригласив Варди сесть напротив (довольная тем, что внимательный и расторопный стражник явился сразу же и не заставил меня терзаться ожиданием, я решила оказать ему подобную честь), я попросила его продолжить свой рассказ. Приятный собеседник обошёл стол и присел чуть в стороне от места повелителя. — Госпожа, нас прервали на том, что остроумное замечание бога огня очень развеселило асов и ванов. Увы, оно оказалось и очень колким. Вам известно, что лучшие мастера среди цвергов часто работают в Асгарде. На беду один из них оказался в зале совета в тот день.

Его зовут Брокк и говорят, что нет карлика вспыльчивее и злопамятнее. Он стоял в тени трона Одина и поначалу никто и не заметил его присутствия. Однако слова господина так оскорбили его раздутое самолюбие, что поднятый им шум привлёк внимание всех окружающих. Этот маленький уродец столь горд и самонадеян, что позволил себе оборвать бога лукавства, упрекнуть его во лжи и хвастовстве, более того — оскорбить в присутствии всех верховных богов. Когда я это услышал, сперва не поверил, госпожа Сигюн, переспросил. Но с кем бы я ни говорил, все повторяют то же самое. Нужно ли пояснять, как рассвирепел повелитель? Конечно, он осадил наглеца, но Брокк не унимался, ревел, как подбитый зверь, что мол, брат его, Синдри является лучшим кузнецом в Свартхейме и никогда не унизится до того, чтобы служить богу обмана.

Асы смеялись, наблюдая за яростью и спесью тёмного альва, однако господина он, видно, рассердил не на шутку. Вы ведь знаете, каким вспыльчивым бывает хозяин, он не терпит, когда ему перечат. А дерзкий цверг распалялся всё сильнее, восхваляя брата, и, когда бог лукавства предложил испытать хвалёного мастера, Брокк поклялся расплатиться своей головой, если слова его не правдивы. Взамен, однако, нахальный коротышка потребовал голову повелителя. Поддавшись задору, темпераментный бог огня легко согласился на это условие, госпожа. Если Синдри сумеет изготовить вещицы полезнее и удивительнее тех, что Локи принёс в Асгард, спор выиграет Брокк. Рассудить противников взялись асы и ваны, что были всему свидетелями. Верховные боги согласились проследить за тем, чтобы проигравший расплатился своей головой.