Двуликий бог (СИ) - Кайли Мэл. Страница 76

К сожалению, я не могла сказать подруге всей правды. Пришлось ограничиться тем, что Локи слёг в постель, а чуткая собеседница не стала выспрашивать, только взволнованно взглянула на меня своими наивными и честными глазами. Я взяла с Идунн слово, что она не расскажет о моей печали ни единой душе в Асгарде и за его пределами, и понимающая богиня поклялась мировым деревом, что не нарушит молчания. Смиренно склонив голову, я просила Идунн дать мне частицу её исцеляющей силы, энергии молодости, и голос мой дрожал. Я так боялась, что после всего случившегося хрупкая собеседница не поверит мне, испугается идти со мной, но асинья не колебалась ни минуты. Словно любящая сестра, она коснулась моего лица ладонью, обратила взор на себя, обнадеживающе улыбнулась и подала мне руку. Надежда снова пробудилась в глубине моего сердца, даруя беспричинную радость и лёгкость, когда…

— Далеко ли вы направляетесь? — холодно и строго раздалось за нашими плечами — поначалу я даже не узнала этот голос, обычно такой мягкий, певучий. Идунн встрепенулась и обернулась; немного погодя, я последовала её примеру. В дверях стоял Браги, и взгляд его суровых глаз, казалось, был призван стереть меня с лица земли. Я вспомнила этот взор: почти также бог скальдов смотрел на меня у стен Асгарда — осуждающе и оскорблённо. На миг я растерялась, раскрыла губы от удивления, да так и не сумела ничего произнести. — Идунн, я не позволял тебе покидать чертога Ньёрда.

— Браги, — мягко начала богиня юности, сделала шаг к супругу, протянула к нему руки в примиряющем жесте, но он оставался сосредоточен и непоколебим, будто каждое мгновение ожидал удара в спину. — Я не могу отказать милому другу, когда он просит о помощи. К чему эта резкость, мой добрый муж? Она тебе столь несвойственна…

— Довольно! — настойчиво прервал её Браги. Я молчала, насупившись, но ощущала, как откуда-то из центра груди волнами поднимается гнев и возмущение. И хотя молодой творец не сказал ни единого грубого слова обо мне, суть его недовольства была как на ладони, а глаза говорили намного красноречивее самых искусных речей. Это было так обидно, столь несправедливо! Я рассерженно сжала дрогнувшие губы. — Я запрещаю тебе куда-либо идти с Сигюн. Или ты уже не помнишь, чем это обернулось в прошлый раз?..

— Говори прямо, сладкоголосый Браги, к чему таиться? Я всё равно здесь, перед тобою, — сделав решительный широкий шаг вперёд и поравнявшись с заробевшей Идунн, насмешливо произнесла я, гордо вскинув голову. Да как он смел так говорить в моём присутствии? На миг бог поэзии растерялся, смутился, затем, очевидно собрав всю свою волю, гневно взглянул на меня, презрительно скривил губы, осуждающе покачал головой. Он боялся, я видела это на глубине выразительных глаз. Боялся бога огня и всего, что его окружало. Он трепетал и предпочитал малодушно отринуть всё, что прежде связывало нас. Скальд молчал, не находя слов, чтобы выразить свою мысль, которую я понимала и так. Жене лукавого бога обмана больше нет места в размеренной жизни Браги и Идунн.

— Что ты такое говоришь?.. — поражённо прошептала нежная богиня юности, коснувшись плеча супруга и понижая тон, будто ей было совестно даже слышать такие слова. — В чём их обвиняешь? Мою подругу, дочь всеми любимого Бальдра, и моего спасителя — её супруга? Опомнись, я прошу тебя…

— Замолчи, Идунн, — сквозь зубы протянул талантливый сын Одина, изменившийся в одночасье, — и возвращайся к остальным. Сейчас! — трепетная асинья вздрогнула и, покорно склонив голову, направилась обратно в шумный зал. На пороге она обернулась и взглянула на меня виновато и печально, и так много сожаления и горечи смешалось в её взоре, что мои губы дрогнули, глаза защипали. Казалось, мы прощались, расставались навек, и наши тёплые чувства друг к другу должно было вместить одно мгновение. Одно короткое мгновение — и Идунн скрылась среди веселящихся буйных асов. Браги развернулся, сделал шаг прочь от меня, и тут я опомнилась, сжала руки в кулаки.

— Надеюсь, ты понимаешь, что поступаешь, как трус и злодей? — дрожащий от обиды голос прозвучал слишком надрывно, но сколько боли и отчаяния рождала в сердце надежда, которую неосторожно заронили в благодатную почву, а затем сразу же вырвали с корнем, оставив лишь кровоточащие раны. Я не испытывала к Браги ненависти, которую рождала подлость Скади, только всепоглощающее разочарование. И это было хуже всего.

— Все в Асгарде знают, кто настоящий злодей, — обернувшись и презрительно сузив глаза, без тени стеснения отвечал мне стихотворец. Мои губы дрогнули от возмущения и гнева, однако мужчину это ничуть не трогало. — Ты попала в его сети, а Бальдр не сумел уберечь тебя, потому что слишком сильно любил, всё позволял тебе. И посмотри, что с тобой стало: как ты выглядишь, как говоришь, смотришь… Злой огонь погубил светлую и благочестивую Сигюн. Но я не повторю ошибок брата: сделать то же самое с Идунн я не позволю. Я не желаю, чтобы ты или твой супруг приближались к ней. Знай, я сделаю всё, чтобы её защитить.

— Ты и себя защитить не можешь, слабый малодушный ас, — тихим, неверным из-за ярости голосом отвечала я на возмутительно грубые и злые слова собеседника. — Ты, верно, и меча-то в руках не держал никогда, только и умеешь, что бренчать на арфе и складывать лживые речи… — Браги побагровел, шумно засопел от негодования, но я была слишком рассержена его безразличием и глупостью, чтобы сдержаться. — Когда Локи узнает о твоём поступке, ты навлечёшь на себя и всех, кто тебе дорог, страшный гнев. Посмотрим, сумеют ли звуки музыки и песен хоть кого-нибудь защитить…

— О чём я и говорил. Не будь твоим отцом мой добрый брат, которого я глубоко почитаю, тебе пришлось бы ответить за свои слова, — лишь ядовито бросил скальд и, круто развернувшись, направился прочь, только сверкнули на солнце длинные светлые волосы. Я проводила его спину долгим взглядом и некоторое время оставалась на месте не в силах поверить в произошедшее. Этого просто не могло быть! Мало того, что Браги струсил, отказал дочери своего брата в помощи, он ещё столь бесстыдно упрекал меня в порочности, хотя я ещё ни разу не дала повода для столь низких обвинений! Руки дрожали, сердце учащённо билось, на краю ресниц собиралась влага.

Я была унижена. Унижена и раздавлена второй раз подряд и за такой короткий срок. И справляться со всем этим становилось всё сложнее. Казалось, я была одна против всего мира. И единственный, кто был способен меня понять, поддержать, отвлечь, он… Он… Я ощущала, как по щекам бегут горячие злые слёзы, и я не в силах с ними совладать. Склонив голову, я оперлась о каменную опору, поддерживающую высокий свод, чтобы не упасть. Мир издевательски кружился, выбивая почву из-под ног. Я готова была сдаться. Я так устала, смертельно устала. Я больше не могла,  не справлялась. Ноги дрожали и слабели. Всё вокруг на миг померкло, и я бессильно откинулась назад и вбок… На помощь пришли надёжные руки Варди, успевшего заботливо подхватить ослабевшую госпожу.

— Госпожа Сигюн, вернёмся в золотой чертог, — осторожно предложил верный спутник и помог мне подняться на ноги. Я слегка кивнула в знак согласия, стёрла слёзы тыльной стороной ладони. Я покидала прекрасный дворец покровителя морей, словно в тумане, не помня себя, Скади, Браги, ничего другого. Я ощущала себя такой опустошённой, что у меня не было сил осмыслить все события и чувства того дня. Надежды не было. Эмоций не было. Благо, был надёжный защитник, доставивший меня в родные чертоги в целости и сохранности. Варди не задавал вопросов, став незаметным, как тень, и я была ему благодарна. А по возвращении меня снова ожидали дурные вести. Локи становилось хуже. И мир, в который раз, померк в пучине безысходности.

Прошло несколько долгих, мучительно тревожных дней, и каждый был похож на предыдущий, и ничего не менялось снова, и снова, и снова, и мне всерьёз начало казаться, что я не вынесу, сойду с ума. Жизнь ещё никогда не представлялась мне такой неясной, неопределённой, беспросветной. И я медленно бродила по родному чертогу, заламывая руки, оглушённая ударами своего несчастного сердца, ослеплённая жгучим ядом слёз. Я никого не желала видеть. Я отстранилась, закрылась ото всех, отгоняла прочь преданных служанок, не говорила с лекарем, не являлась в покои, где постепенно угасал любимый супруг. Я тонула в ненависти и отчаянии, худела, мало спала, иногда лишалась чувств и обнаруживала себя лежащей на холодном камне, если никто не успевал прийти мне на помощь. Дни слились воедино. Я одинаково не помнила их и себя.