Дождись меня в нашем саду - Черкасова Ульяна. Страница 52

Велга успела заметить, как Змай округлил глаза и замотал головой, пытаясь её остановить.

– Давай. – Грач рукой накренил братину, и Велга скорее приложилась губами.

Было горько. Гадко. Ей захотелось выплюнуть. Но оскорбить скренорцев Велга не посмела. Братина пошла дальше и, когда Велга только успела отдышаться, вернулась к ней.

– Нет, – просипела она беспомощно.

– Дава-ай, – развязно повторил Грач.

На второй раз напиток показался не таким плохим и горчил уже почти приятно. Велга успела съесть кусок мяса, и вместе с питьём стало и вовсе вкусно. На третий раз она задержала братину у себя, сделала несколько глотков. Ещё через круг скренорцы дружно захохотали, требуя не оставлять напиток у себя насовсем.

Когда она встала, костёр стал расплываться, и Велга побрела во тьму, к реке.

– Мне надо умыться.

– Утонешь, – раздался совсем рядом хриплый голос Белого.

Он крепко схватил её за талию, потянул куда-то.

– Нет, – захныкала Велга, вырываясь. – Мне надо умыться. Искупаться.

Она забрыкалась, поднимая брызги, он потащил её к берегу. Когда она зашла так глубоко? Вода доставала ей до груди.

Было темно. Только вода, что плескалась под ними, звёзды, тени. Белый был разгорячённый, весь мокрый. С него стекали капли, когда Велга обхватила его за шею. Его дыхание коснулось её губ.

Она хотела что-то сказать. Слова уже крутились на языке, но так и исчезли в темноте. Вместо них были поцелуи, неразборчивые, торопливые, точно украденные. И его руки на её теле. Она клялась, что больше никогда не коснётся его. Что он больше никогда не коснётся её. Никогда.

– Никогда, – прошептала Велга.

– Что?..

Но слова ничего не значили. Ничто больше не имело значения. Только ночь. И река. И поцелуи. И его руки.

Они едва не упали в воду, ухватились друг за друга. Смех Войчеха оказался таким тихим, нежным. И его улыбка. Велга коснулась его растрёпанных волос, убирая прядь за ухо. Кончики её пальцев заскользили дальше, по шее и ниже, к груди.

Всё было иначе. Ушли ярость, жестокость. Вместо них пришло нечто новое, чему не получалось найти названия.

И когда они уже задыхались, то замерли посреди реки, прижимаясь друг к другу лбами. Они молчали. Слова бы всё испортили. Разрушили бы эту ночь.

Последнюю, что осталась у них для них двоих.

На рассвете всё изменится.

Было только сейчас. И Велга хваталась за это сейчас, прижимаясь теснее к Войчеху. Она почти не различала его лица, только видела лёгкую улыбку на губах, видела, как блестели его глаза.

Если бы только родная мать не отдала его ведьме, оставила у себя, быть может, Кажимеж Буривой сосватал бы единственную дочь старшему сыну королевы. Быть может, Войчех вырос бы другим. Быть может, Велга не презирала бы себя за то, что так сильно желала поцеловать его. Быть может, они бы не тянулись друг к другу так же сильно, как и отталкивали. Всё было бы иначе. Просто. И однажды они взялись бы за руки и уже никогда не отпускали.

Но оставалась только эта ночь. Только сейчас.

И в этом сейчас на короткое украденное время они выбрали быть вместе.

Потому что не было другой жизни, только эта, в которой она – купеческая дочка. А он – наёмный убийца. И они никогда не будут ни друзьями, ни любовниками. Только врагами. Если повезёт – просто чужими друг другу.

Если повезёт…

Вспыхнул ярче костёр, и заиграла дудочка. Раздались весёлые вопли. Велга и Белый, не разрывая объятий, оглянулись на гулявших.

– Не замёрзла?

Велга поняла, что правда дрожала от холода, хотя только что её бросало в жар.

– Пойдём к огню.

Она кивнула, когда с берега вдруг донеслась знакомая песенка:

Велга вздрогнула, прильнула к Белому. Они переглянулись.

– Дурацкая песня, – проговорила Велга.

– Дурацкий город, – процедил Белый. – Как им в голову пришло поклоняться этой страхолюдине? Был бы от этого Щура какой-нибудь толк.

Они поспешили выйти из воды. Воспоминания о другой ночи, тоже проведённой в Щиже, о ночи, когда всё в очередной раз перевернулось с ног на голову, торопили их вперёд. А девки, прибежавшие из Щижа или предместий потанцевать со скренорцами, продолжали петь:

Уже оказавшись на берегу, Велга и Белый оглянулись на реку. Горькая была безмятежна, и только там, где они недавно прошли, расходились круги на воде.

– Как думаешь, – сказала Велга, – Щур где-то здесь?

– Леший его знает. Не думаю, что он слишком пострадал тогда. Для такой древней и могущественной твари это просто царапины. Он за свои века столько успел пережить. И это точно переживёт. Да и нас с тобой.

– Главное, чтобы мы с тобой не оказались у него в пасти. – Велга обняла себя руками, ёжась от пробежавших по коже мурашек. – С чего он вообще начал меня преследовать?

Белый промолчал, но в молчании его было нечто… чужеродное, подозрительное.

– Что? – спросила Велга, коснулась его запястья, заглядывая в лицо. – Что ты знаешь?

– С чего ты решила, что я что-то знаю?

– Говори!

Он громко вздохнул, закатывая глаза:

– Это Галка. Она заключила договор со Щуром, попросила убить тебя. Она пыталась, видимо, обмануть свой собственный договор на мою жизнь.

– Вот как…

– Вот так.

Велга попятилась, снова обернулась на реку, словно надеясь найти там ответы на все вопросы.

– В чём именно заключался договор?

– Галка потребовала то ли убить тебя, то ли привести к ней. Не помню точно. Это и не имеет значения. Щур явно пытался тебя сожрать.

– Убить Велгу Буривой, так?

– Примерно так. К чему уточнения?

Она дёрнула плечами, хмурясь. Колдовские договоры были полны условностей, ровно как и все договоры, что заключали между собой правители, купцы, воины… Всегда были условности.

Щуру приказали убить Велгу Буривой. Но она теперь звалась иначе. И если имя Вильхи Велга примерила на себя условно, то Велгой Белозерской стала перед богами и духами Нави. По всем законам мира живых. Имело ли это значение?

Толпа у костра весело пела, празднуя свадьбу Мельци и Арна. Не стоило теперь никого отвлекать, да и все были слишком пьяны. В том числе сама Велга.

– Так что ты придумала?

– Ничего. После обсужу это с Мельцей и Змаем. Они должны что-нибудь придумать. Чародеи лучше нас разбираются в таких вещах.

Белый кивнул:

– Правильно. Не забивай пока себе голову. Пойдём выпьем, а то я протрезвел, да и ты тоже.

И, взявшись за руки, они, скользя босыми ногами по траве, пошли к костру.

– Белый! – из темноты, точно бес, выскочил Грач. – Мой дорогой друг Белый, – проговорил он писклявым голосом, и стало ясно, что это Станчик овладел телом. – Держи корону дураков.

– Что?

Но Войчех ничего не успел сказать, как шут нахлобучил ему венок на голову. Белый дёрнул рукой, намереваясь его скинуть, но Велга остановила.

– Оставь, – улыбнулась она. – Пошли.

– Что?

– Прыгать через костёр.

– Ты пьяна…

– Сегодня все пьяны!

И они перелетели через огонь. Вспыхивали в ночи искры. Мелькали тени. Пела дудочка. И звенели бубенцы на руках Мельци, когда она пустилась в пляс, утягивая за собой Арна. К их костру стянулись незнакомые люди, и скренорцы всем наливали, всех угощали.

Ударили бубны, как сердце, как кровь, как первобытная страсть.

Послышались трещотки. Вновь запели девки. И Велга подпевала им, пока Войчех опять не утянул её за собой в темноту.

И было поле, и неровная дорога, и серебряная река, в которой купались звёзды, и со стороны Щижа по водам Горькой реки поплыли венки с горящими свечами, а потом Велга, раскинув руки, и следом Войчех.

Снова его губы на её губах. И ночь. И горячие, почти обжигающие прикосновения. И его пальцы между её бедрами.