Все, что блестит - Ховард Линда. Страница 39

Джессика повернула голову и сразу же обнаружила, что это было не очень-то мудро с её стороны. Она закрыла глаза от разрывающей голову боли, и, дождавшись, пока боль не станет терпимой, снова открыла глаза, но на этот раз не стала двигать головой. Вместо этого она осторожно, одним лишь движением глаз осмотрела больничную палату и увидела приятную комнату с раздвинутыми, чтобы впускать золотисто-прозрачный солнечный свет, занавесями на окнах. Расставленные в комнате стулья выглядели удобными, один стоял рядом с её кроватью, а несколько других — у дальней стены. В углу был устроен алтарь, отделанный в синих и золотых цветах, с нежной миниатюрной статуей Девы Марии, и даже с другого конца комнаты Джессика разобрала ласковое, светящееся терпением лицо. Она тихо вздохнула, успокоенная утонченной статуэткой Божьей Матери.

Комната благоухала сладким ароматом, который перебивал даже больничные запахи лекарств и дезинфицирующих средств.

Большие вазы с цветами были расставлены по палате, не розы, как она могла бы ожидать, а белые французские лилии, и Джессика улыбнулась, глядя на них. Она любила лилии — такие высокие, изящные цветы.

Дверь медленно, почти нерешительно открылась, и краешком глаза Джессика заметила белые волосы мадам Константинос. Она была не настолько глупа, чтобы снова повернуть голову, но смогла произнести:

— Maman, — и была удивлена слабостью своего голоса.

— Джессика, дорогая, ты проснулась, — радостно сказала мадам Константинос, входя в комнату и закрывая за собой дверь. — Знаю, я должна сказать врачу, но сначала хочу поцеловать тебя, если можно. Мы все так волновались.

— Я упала на камни, — попыталась объяснить ей Джессика.

— Да, мы знаем, — ответила мадам Константинос, касаясь щеки Джессики мягкими губами. — Это было три дня назад. Помимо осложнённого сотрясения мозга, у тебя ещё воспаление лёгких — ты же промокла насквозь, — и в довершение всего шок. Нико обезумел, мы не могли заставить его покинуть больницу, даже чтобы поспать.

Николас. Джессика не хотела думать о Николасе. Она гнала все мысли о нём из утомленного сознания.

— Я так устала, — прошептала она, её ресницы, затрепетав, снова закрылись.

— Да, конечно, — мягко проговорила мадам Константинос, поглаживая её руку. — Я должна теперь сказать медсёстрам, что ты проснулась, и доктор захочет тебя видеть.

Она вышла из палаты, и Джессика задремала, но недолгое время спустя её разбудил незнакомый человек, чьи прохладные пальцы обхватили её запястье. Она открыла глаза и сонно посмотрела на смуглого, хрупкого сложения доктора, который измерял её пульс.

— Привет, — проговорила она, когда он опустил её руку на кровать.

— Приветствую вас, — улыбнувшись, ответил он на прекрасном английском. — Я ваш врач, Александр Теотокас. Просто расслабьтесь и позвольте мне быстренько посмотреть ваши глаза, хммм?

Он посветил своим маленьким фонариком-карандашом в её глаза, и, казалось, остался доволен увиденным. Затем он внимательно прослушал её сердце и легкие, и, наконец, отложив свои записи, улыбнулся ей.

— Итак, вы решили проснуться. Вы перенесли довольно серьёзное сотрясение мозга, но находились в состоянии шока, поэтому мы отложили хирургическое вмешательство, пока состояние не стабилизовалось, а затем вы посрамили нас, начав поправляться самостоятельно, — поддразнил он.

— Я рада, — ответила Джессика, слабо улыбаясь. — Не представляю себя лысой.

— Да, это было бы большой потерей, — сказал он, касаясь густой рыжей пряди. — Но только до тех пор, пока вы бы не увидели, как восхитительно смотритесь с короткими кудряшками по всей голове, словно у ребёнка! Как бы то ни было, ваше состояние стабилизируется. Лёгкие почти чистые, и опухоль на лодыжках почти спала. Обе ноги были в синяках, но кости не сломаны, хотя имеется растяжение обеих лодыжек.

— Удивительно, что я не утонула, — проговорила она. — Ведь начался прилив.

— В любом случае, вы насквозь промокли, вода достигла ваших ног, — сказал он ей. — Но вы замечательно поправляетесь, я думаю, что, возможно, на следующей неделе или дней через десять вы сможете пойти домой.

— Так долго? — сонно спросила она.

— Следует подождать, пока вашей голове не станет гораздо лучше, — мягким, но настойчивым тоном объяснил он. — Сейчас вас снаружи ждет посетитель, который протоптал траншею в коридоре. Я поставлю свечу вечером в благодарность за то, что вы очнулись, поскольку Нико вёл себя, словно сумасшедший, и я был бы не в своём уме, пытаясь успокоить его. Возможно, поговорив с вами, он, наконец, выспится и нормально поест?

— Николас? — спросила Джессика, беспокойно нахмурившись. Она не чувствовала в себе готовности увидеться с Николасом сейчас, поскольку пребывала в растерянности. Многое из того, что случилось между ними, было так неправильно…

— Нет! — вскрикнула она, протягивая руку и хватая доктора за рукав ослабевшими пальцами. — Ещё нет… я не могу его пока видеть. Скажите ему, что я снова уснула…

— Успокойтесь, успокойтесь, — пробормотал доктор Теотокас, строго глядя на неё. — Если вы не хотите его видеть, то не нужно. Просто он так волновался, я подумал, что вы могли бы, по крайней мере, посоветовать ему пойти в отель и как следует выспаться. В течение трёх суток, которые он пробыл здесь, он так и не сомкнул глаз.

Мадам Константинос сказала почти то же самое, так что, это должно было быть правдой. Глубоко вздохнув, Джессика попыталась взять себя в руки и пробормотала, что согласна увидеть Николаса.

Доктор и сопровождавшие его медсестры покинули комнату, но сразу же дверь распахнулась снова, и Николас, оттолкнув в сторону со своего пути медсестру, выходившую последней, влетел в палату. Джессика бросила на него всего один потрясённый взгляд и отвернулась. Ему следовало побриться, глаза глубоко запали и покраснели от усталости. На бледном лице застыло напряжённое выражение.

— Джессика, — хрипло позвал он.

Она судорожно сглотнула. После одного быстрого взгляда она поняла, что дьявол, который мучил её в кошмарах, был Николас, дьявол имел те же смуглые, строгие и властные черты лица. Она вспомнила, как он склонился над ней в ту ночь, первую брачную ночь, и вздрогнула.

— Ты…ты выглядишь ужасно, — сумела прошептать она. — Ты должен поспать. Maman и доктор сказали, что ты почти не спал.

— Посмотри на меня, — прозвучал его срывающийся голос.

Она не могла. Она не хотела видеть его, у него было лицо дьявола из её кошмаров, а она всё ещё находилась между реальностью и миром сновидений.

— Бог мой, Джессика, посмотри на меня!

— Я не могу, — задыхаясь, произнесла она. — Уходи, Николас. Поспи немного, со мной всё будет хорошо. Я… я просто пока не могу говорить с тобой.

Она чувствовала, что он стоит рядом, желая, чтобы она посмотрела на него, но она лишь снова закрыла глаза из-за едких обжигающих слёз, и он вышел из палаты с приглушённым восклицанием.

Прошло два дня, прежде чем он снова навестил её, и Джессика была благодарна за передышку. Мадам Константинос осторожно объяснила, что Николас спал, и Джессика поверила. Он выглядел полностью измученным. По словам его матери, он проспал тридцать шесть часов, а когда она с удовлетворением в голосе сообщила, что Нико, наконец, проснулся, Джессика собралась с духом. Она понимала, что он вернётся, как и то, что на этот раз она не сможет отказать ему. Тогда он уступил ей только потому, что она была ещё слишком слаба, а он утомлён, но в этот раз она не сумеет защититься. Во всяком случае, теперь она могла думать ясно, хотя ещё не представляла себе, что будет делать. Единственное, в чём она была уверена, это в своих чувствах: она горько обиделась на него за то, что он погубил день её свадьбы, хотя и понимала, что это ребячество. Она также злилась на него и на себя из-за фиаско в их первую брачную ночь. Гнев, унижение, обида и оскорблённая гордость — все эти чувства боролись внутри неё, и Джессика не знала, сможет ли когда-нибудь простить его.