Запретные игры (СИ) - Шагаева Наталья. Страница 19

Выполняет мои команды подрагивающими пальцами, но вряд ли ее трясет, как меня, от возбуждения. Это страх. Но страх – катализатор возбуждения. Так устроены женщины. Страх, стыд, ненависть запускают в них желания.

— Мне сейчас тоже тяжело, киска, — сообщаю ей, наблюдая. — Очень тяжело смотреть на тебя и держать себя в руках. Как только я доберусь до твоей груди… Эм… — выдыхаю. — Ты прелесть, девочка моя. Если бы ты видела себя моими глазами, то отбросила бы весь стыд и поняла, как это… Накрой пальчиками киску… — А она снова медлит. — Нет так нет. Я могу и сам, — возбужденно усмехаюсь и обхватываю ее щиколотки на своих ногах.

Она настолько боится моих прикосновений, что выполняет все.

— Молодец, раскрой складочки, покажи мне себя.

Раскрывает розовую плоть.

Где делают таких красивых девочек?

Почему-то поднимается волна злости, оттого что, если бы судьба не привела ее ко мне, это все могло бы достаться кому-то еще…

— Теперь поласкай себя, как ты привыкла, как тебе хорошо. Давай! Поверь, мое терпение заканчивается! Мы не выйдем из кабинета, пока ты не кончишь, а каким способом – решать уже тебе.

И девочка ласкает себя. Сначала медленно гладит плоть, потом нажимает на маленький аккуратный клитор и начинает массировать его круговыми движениями, хочет сжать ноги, но это уже не стыд, а реакция тела на удовольствие. Не позволяю ей этого, удерживая ее ноги.

— Прекрати лицемерить. Тебе хорошо! Не кусай губы, а стони, если хочется.

И Надя выдыхает со стоном. Ей хорошо. Да! Никакой имитации. Я вижу сочащуюся влагу на ее плоти и чувствую, как ноги девочки подрагивают.

— Да, киска. Сейчас ты настоящая, и это честно. Тело никогда не обманывает. Что я с тобой сделаю… — глотаю воздух, потому что возбужденный член уже ноет.

Какого хрена я тут играю в эти игры и сдерживаю рвущееся, давно не знающее запретов тело?!

— Войди в себя двумя пальцами, неглубоко, собери влагу и размажь по клитору! — в голосе агрессия, внутренний хищник рвется, не оставляя девочке шансов сказать мне «нет». Да она и не хочет уже. Выполняет.

Когда ее пальцы входят внутрь, я сам издаю хриплый стон, потому что она настолько маленькая там, что ей и двух пальцев много.

— Ласкай себя дальше, быстрее, сильнее, не сдерживай себя!

Срываюсь, подаюсь вперед, обхватываю ее шею и притягиваю к своему лицу. Девочка распахивает пьяные от возбуждения глаза и замирает.

— Я не велел останавливаться! — рычу ей в губы. — Продолжай и смотри мне в глаза.

И она продолжает, прикрывает веки и снова открывает, хнычет от удовольствия, глотает воздух. Пальцами другой руки прикасаюсь к ее губам, нажимаю на них, просовывая в рот.

— Всоси их. Быстро!

И как только она всасывает мои пальцы, проходясь по ним языком, ее глаза закатываются, а тело содрогается…

Все, уплыла.

А я жру ее оргазм, как оголодавший хищник, чувствуя, как меня трясет вместе с ней. Девочка прикусывает мои пальцы и начинает оседать. Придерживаю ее за талию, в ожидании, когда придет в себя.

— Умница, — сипло говорю я. — Это было прекрасно. Мне понравилось. И заметь, никто не имитировал. Удивительно, да? — хищно улыбаюсь.

Я вообще не уверен, понимает ли она меня. Девочка еще невменяемая. Могу сейчас сотворить с ней что захочу. Но боюсь, от моих «хочу» она потом себя не соберет. А моя цель – не изнасиловать, а приручить. Мне нужна шлюха, а ей сейчас стоит бежать от меня.

— А теперь быстро оделась и убежала в комнату. Если, конечно, не хочешь продолжения.

Глава 17

Надежда

— Да! — разрешаю войти стучащему в дверь, плотно запахивая халат.

После вчерашнего вынужденного обнажения хочется закрыться как можно сильнее. Я ведь не только обнажила тело. Я обнаружила душу. А это еще унизительнее. Кончить от самоудовлетворения на глазах у Литвина было самым отвратительным падением. Внутренний голос кричит: «Радуйся, Надя, тебя не изнасиловали». Только я сама себя изнасиловала, по приказу Олега. Никогда не забуду его горящие хищные глаза в этот момент. Он смотрел на меня так, словно залез в мою голову и все там перевернул, отдавая сигналы кончать, как голодная самка. Это даже не оргазм. Это что-то очень острое и болезненное, когда тело не слушается и ты рассыпаешься, улетая в пропасть. Меня до сих пор сводит от воспоминаний. Я даже не подозревала, что со мной можно такое сотворить моими же руками.

В комнату входит Галя. Немного выдыхаю. Я плохо спала. Не позволяла себе уснуть. Я боялась, что Литвин придёт и продолжит начатое. Уже сам. Застанет меня спящую и возьмет. Ничего подобного не случилось, но страх остался.

— Олег Андреевич просит вас спуститься к завтраку, — сообщает мне она.

— Нет, спасибо, я не хочу, — отрицательно кручу головой. Не готова я сейчас смотреть этому мужчине в глаза, мне стыдно. Тем более не готова садиться за один стол с его семьёй.

Что он сказал?

Кто я?

Любовница?

Да я провалюсь сквозь землю. Его дочь всего на три года младше меня. А сын, наверное, старше.

— Эм… — мнётся Галина, подбирая слова, удивленная моим отказом. — Олег Андреевич очень не любит, когда не спускаются к завтраку. Он будет недоволен. Он не начнет завтрак, пока вы не спуститесь.

— Да?

Черт.

Зачем это все ему?

— Хорошо, я спущусь через десять минут, — киваю, убегая в ванную.

Быстро снимаю халат, натягиваю платье с длинными рукавами и высоким горлом. Моя подружка называла это платье «траурным», несмотря на легкий материал и кружевной воротник, оно очень закрытое. Мне нравилось и казалось, что в нем есть что-то загадочное.

Быстро плету косу, перебрасывая ее на плечо. Я сегодня монашка. Мне больше не хочется этого голубого порочного взгляда Литвина. Хочется каяться и замаливать порочные грехи.

Спускаюсь вниз. Что может быть проще завтрака? А я волнуюсь так, словно иду на суд. Меня будут осуждать.

В столовой голоса, что означает, что Литвин не один. Вдох-выдох, вхожу.

Во главе стола сидит Олег, по правую сторону – его сын. Стол накрыт. Завтрак обильный и на любой вкус. Блинчики, сырники, мясная нарезка, сыр, мед, сметана, джем, сливочное масло, тосты, фрукты. О боже, зачем так много всего для нескольких человек?

Замираю на пороге. Отец и сын прерывают разговор и обращают на меня внимание. Олег смотрит безэмоционально, нечитаемо, и это лучше, чем похабный взгляд его сына. Имя Лев этому парню не идет. Он, скорее, шакал. Надо пожелать доброго утра, но язык не поворачивается. Утро недоброе, и я никому его не желаю.

— Проходи, Надежда, — кивает мне Литвин. — Присаживайся по левую руку от меня, — кивает мне на стул рядом с собой. Иду, сажусь.

— Даже так, — ехидно усмехается Лев. — По левую руку, ближе к сердцу? — выгибает брови, посматривая на отца. А Литвин спокойно разворачивает льняную салфетку и опускает ее себе на колени. Следую его примеру, взгляд в сторону. Напротив меня Лев, и это очень стесняет, ибо я ему не нравлюсь.

— Теперь мы ждем ее величество Елизавету, — недовольно произносит Олег. К нам выходит Галина, молча наливая кофе Литвину и его сыну.

— Вы что будете? — обращается ко мне Галина. — Чай, кофе, смузи?

— Чай.

— Черный, зеленый?

— Черный, если можно, — невольно перевожу взгляд на Льва. А он смотрит на меня внаглую, не отрываясь, словно видит впервые.

— Всем хай! — в столовую входит Лиза и садится рядом, тоже скашивая на меня взгляд. Да мне кусок в горло не полезет в такой компании.

— Что значит «хай»? — недовольно спрашивает Олег.

— Хай – это привет, — цокает Лиза, берет блинчик и спокойно, без церемоний, обмакивает его в сметану.

— Я знаю, что это значит. Так можешь приветствовать своих друзей. А в этом доме – «доброе утро».

Лиза закатывает глаза.

— Доброе утро, семья. И тебе, незнакомая девушка, тоже, — обращается ко мне Лиза, а Лев усмехается. Мне хочется встать из-за стола и уйти в комнату. Но я принимаю чай от Галины и отпиваю глоток, скрывая эмоции.