Проблема шести - Громов Виктор. Страница 7

– И как такое может быть? Как думаешь?

Роман пожал огромными плечами, полез куда-то вниз под стол и налил себе что-то в кружку.

– Сложно сказать. Но мое начальство уже связалось с твоим, не знаю, думаю, они договорились как-то насчет того, чтобы информация никуда не распространялась. Сейчас, наверное, думают, что с этим всем делать.

– Ты уверен? Ваш ускоритель же довольно… почтенного возраста.

– Да, он старый и был законсервирован несколько десятков лет. Когда мне дали команду его подготовить к работе недавно, я был немного удивлен. Там управляющий блок сейчас выглядит очень архаично, и тех, кто разбирается во всех строках, думаю, уже нет в живых. Да, можно поднять все архивы на Земле и разобраться досконально, но у нас не было на это времени, как я понимаю? Мне сказали просто сделать анализ поступившего материала.

Фэй кивнул:

– Не может быть ошибки?

– Все может быть. Он, как ты правильно сказал, довольно старый, но очень надежен. Я в нем полностью уверен. К тому же, – Роман ухмыльнулся, – по теории вероятностей и отказов какой процент, что у двух независимых наблюдателей, на двух разных базах и оборудовании случится одинаковая ошибка?

– А радиация?

– А радиация не такая, как должна быть при обычном радии двести двадцать шесть.

– То есть…

– То есть вы все правильно выдали. Это свинец двести двадцать шесть. Шесть лишних нейтронов. Шесть протонов, которые, по нашим представлениям, притворяются нейтронами.

Фэй задумался и почесал лоб:

– Послушай, Роман… Я не ученый, как ты знаешь, я инженер. Может, многое из университета Цинхуа забыл, это сколько лет назад было, да и работа с тех пор больше с буровыми и обогатительными машинами была. Но я не помню такого изотопа. Разве может быть с восемьюдесятью двумя протонами целых сто сорок четыре нейтрона? Почему такое ядро стабильно?

– Насчет стабильно, мой друг, я бы пока не горячился. Радиация немного плавает, но это не самое главное. Вернее, это очень важно, но мы не понимаем причину.

– Как и мы в свое время не понимали.

– На вашей станции осталась бо́льшая часть этой партии. Что говорят датчики и системы?

– Все по-старому. То есть ничего не понятно. Но давай вернемся. Так как это может быть? Что это, нейтроноизбыточность или протононедостаточность?

Роман хохотнул, сделал глоток и задумался:

– Ты хочешь, чтобы я сейчас тебе поведал серьезный парадокс, над которым ломают голову лучшие физики как минимум Китая, а может, и России? Со всеми математическими выкладками?

– Нет-нет, ни в коем случае, – весело отмахнулся Фэй. – Просто давай пофантазируем. Здесь же только мы, мало ли что могут наговорить два едва знакомых мужчины за стаканом чего-то бодрящего?

Роман улыбнулся и задумался:

– Хорошо, давай пофантазируем. Что мы имеем, что вы нашли. У нас есть материал с крайне необычным строением ядра, правильно? Это свинец, судя по количеству протонов, но нейтронов слишком много, чтобы все было хоть в каком-то равновесии или стабильности.

– Да. Может, на серьезных ускорителях на Земле или на орбите уже создавали такое, но это единичные атомы, думаю, или десятки в крайнем случае, и они сразу распадались. Это такое, скажем, насилие над естественным ходом природы, что самая ткань нашей вселенной отвергает такое и все распадается на более подходящие местным законам частицы.

– Согласен. Давай тогда условимся, что у нас странный свинец с переизбытком нейтронов, а не радий с недостатком протонов.

– С недостатком протонов и, соответственно, избытком нейтронов. Не забудь, в нашей странной партии в атомах по сто сорок четыре нейтрона, а в нормальном радии всего сто тридцать восемь.

Роман удивленно посмотрел на него, а потом кивнул:

– Точно, я что-то не подумал об этом. А может, и подумал, но мысль не отложилась. Да, тогда точно давай считать эту партию свинцом с двумя странностями, а не радием. Ну просто пока эта партия больше себя ведет как свинец, пусть и странный, а не как радий. Так сказать, малодушно используем бритву Оккама.

– Договорились. И что мы имеем в этом случае?

– Вы точно ранее в этом месторождении находили только обычный радий? Ничего необычного в этом плане?

– Точно. Мы почти сразу подняли все архивы. С самого начала разработки этого месторождения ничего подобного не было. Хочу тебе еще кое-что сказать, наверное, мой начальник уже сообщил вашему. Что и после нашей партии прибывали новые. С ними тоже все хорошо. Обычный старый добрый радий.

– Интересно. Первое, что сразу приходит в голову, если отмести, что на двух базах синхронно произошли одинаковые ошибки. Где-то рядом с этой залежью произошло какое-то событие, что повлияло на строение атомов.

– Не представляю, что такое могло произойти, чтобы настолько изменило.

– Да, вариант какой-то слабый. К тому же, если до и после ничего странного, то есть порода стандартная.

– Иными словами, у нас шесть протонов каким-то образом превратились в шесть нейтронов. И куда-то делись шесть электронов.

– Да, можно и так сказать. Насчет электронов – это дело такое, они же легко отваливаются. К тому же, никаких ионов у нас не было, то есть восемьдесят два электрона, все как надо. Может, этих потерявшихся электронов никогда и не было.

– Давай теперь обсудим, как у нас протоны превратились в нейтроны. Мы же договорились, что изначально это был обычный радий.

– Есть специалисты в этом деле, да и тема довольно узкая. – Роман опять нырнул куда-то вниз экрана и вынырнул с кружкой, но теперь в зубах виднелась то ли какая-то старинного вида электронная сигарета, то ли тлеющий бокс. – Насчет протонов… Здесь два пути, насколько я помню. Первый – распад самого протона. Я знаю, что пока ни в экспериментах, ни в наблюдениях из космоса никаких распадов протонов не зафиксировано. Да, ученые предлагают сотни и сотни теорий, правда, последние десятилетия немного снизилось число, потому что никто не хочет заниматься темой, которая никак не проверяема и вообще, кажется, тупиковая.

– Да, я, кажется, припоминаю что-то в этом роде. Сейчас вяло спорят только о том, протон является абсолютно стабильной частицей, которая цельная в нормальных условиях, или ее период полураспада, если можно так выразиться, или распада исчисляется миллиардами миллиардов лет, что мы можем считать ее стабильной. В самом деле, какая разница, если один протон распадется за время, пока миллионы таких вселенных, как наша, родятся, проживут, выйдут на пенсию и исчезнут, то можно считать его устойчивым. А второй путь напомни.

– Да, это чистая теория пока. И нет смысла рассматривать. А второй путь – это позитронный распад или бета-плюс-распад. Если очень кратко, то иногда, довольно редко, некоторые элементы в ядрах имеют превращение протона в нейтрон с испусканием позитрона и электронного нейтрино. Это явление давно описано и применяется лет двести.

– Но что-то есть такое, из-за чего оно не подходит, верно? Иначе бы мы не сидели здесь.

– Ты прав. Два фактора, по которым нам с твоим радием такое не подходит. Во-первых, это испытывают только протонно-избыточные ядра. А у нас, если можно так сказать, изначально был нейтральный радий, не избыточный и не дефицитный, ни протонами, ни нейтронами. Второй фактор, что такое случается и массовое число ядра не меняется, как у нас, но уменьшает заряд на один. То есть количество протонов всегда уменьшается на один. А у нас на шесть.

– Тогда непонятно. Как таковой протон не распадается, можно считать. А при бета-плюс-распаде распадается, но один в каждом атоме, но не шесть. Не может быть же такого.

– Пока такого я не слышал даже. Но как ты понимаешь, не так много людей копают в эту сторону. Да и для проверки практического этого варианта нет необходимого инструментария.

– Тогда, может быть, последовательные превращения? Ступеньками по одному шагу. Кто там перед радием идет? Шаг назад. Потом еще, потом еще. Так шесть раз, и вот мы на месте.