Русская война 1854. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич. Страница 10

— А озимых сколько будут сажать?

— Под тридцать процентов от клина, — с улыбкой пояснил князь. — И если Григорий Дмитриевич не ошибся, когда приказал выбирать для посева зерно получше — прямо специальных людей только для этого посадил — то и урожай будет больше.

— Рожь-пшеницу собирают по сорок-сорок восемь пудов с десятины… — задумался Горчаков. И этот, оказывается, в сельском хозяйстве не профан. Я невольно вспомнил, как читал Александру Михайловичу лекции про урожаи, как тот меня слушал и… Стало немного неуютно от осознания того, а как часто будущий канцлер действительно в чем-то не разбирается, а когда просто притворяется, чтобы лучше понять собеседника. Опасный человек.

Я тряхнул головой, возвращаясь к разговору, и заодно мысленно перевел названные меры в привычные. Значит, 650–780 килограммов с гектара. Вроде бы и немало, но я-то помнил и цифры из будущего. 30–40 центнеров с той же площади, и это был не лучший результат! То есть за счет удобрений и селекции можно было улучшить урожайность почти на порядок! Ладно, на полпорядка: когда в конце приписываем нолик, а потом делим на два. Но все равно!

— … итого примерно 40 тысяч пудов урожая за год, и тысяч тридцать рублей прибыли, — Горчаков продолжал считать. — И вы, Григорий Дмитриевич, все это оставите здесь? В деревне с одним заводом?

— Вы еще сено забыли посчитать, — заметил я. — Его тоже можно собирать и продавать.

— Я серьезно, — Александр Михайлович нахмурился.

— Я тоже, — я выдержал его взгляд. — Вы вот с князем обсуждали то, что промышленности и стране нужны свободные руки… — Горчаков с Меншиковым переглянулись, но я уже продолжал. — Так вот так они и получаются! Не сами по себе, а когда вкладываешь в них деньги. И этот хлеб пойдет не столько на рынок, сколько на еду для завода и всех, кто сюда приехал и еще приедет. Кстати, завод тут не один… — я принялся загибать пальцы. — Первый делает моторы. Второй собирает из них трактора для полей, третий делает оборудование для шахт, четвертый для обработки стали. Потом, собственно, сам сталелитейный, рядом с ним открыта линия для производства рельс и поездов. Будем тянуть линию к Таганрогу и выходить в море.

— Не слишком ли громко называть сараи, где собирают немного техники заводами? И что будет, когда они сделают все, что вам здесь нужно? — Горчаков пока еще не верил в Стальный и будущий Донбас.

— Сделаем тут, будем делать для всей России. Потом для всего мира. И вы сами посмотрите, такие ли это сараи, — я указал вперед, где за полями тянулись вверх огромные кирпичные трубы.

Где-то они стояли действительно над самыми обычными деревянными сараями — все же времени с тех пор, как я высадил здесь Обухова, прошло не так много. Где-то успели возвести более современные корпуса. Дерево, камень, сталь и черная рябь в воздухе от тонн сжигаемого каждый день угля.

— Настоящий ад на земле, — Меншиков грустно покачал головой.

— Или наша цена, чтобы построить новый рай, — Горчаков, словно в противовес князю, постарался взглянуть на город-кузницу по-другому.

Я ничего не сказал, ушел к Лесовскому, чтобы помочь тому правильно зайти на причальную мачту. Обычно-то мы садимся против ветра, но сейчас при таком подходе мы бы попали в идущий из труб дым. Не самые лучшие впечатления, особенно учитывая, что «Адмирал Лазарев» пока не может похвастаться герметичностью гондолы. Так что пришлось сделать лишний круг, замерить скорость ветра и потом заходить уже сбоку, стараясь ее скомпенсировать.

Ничего, вот поставим местным рацию, чтобы они могли наводить садящиеся дирижабли и самолеты с земли, и сразу станет легче. А пока пришлось попотеть, но мы справились. «Адмирал» жестко зацепился за уловитель мачты, и мы сбросили якоря, чтобы нас поскорее подтянули к земле.

— Григорий Дмитриевич, помните, вы тут только по пути на суд, — Горчаков придержал меня перед спуском. — Так что грузимся углем, как вы обещали, и летим дальше.

— Полная загрузка, — крикнул я подходящим техникам, а потом повернулся к Александру Михайловичу. — Это займет пару часов, я как раз успею вернуться.

Будущий канцлер кивнул, а я, позвав с собой Степана и Достоевского, спрыгнул на землю и открыл дверь грузового отделения. Удачно мы придумали сделать ее пониже, чтобы тяжести можно было затаскивать не через главную рубку, а отдельно.

— Что брать? — мои сопровождающие приготовились загрузиться по полной.

Глава 5

Стою, оглядываю свои запасы и невольно улыбаюсь. Много мы можем интересного сейчас притащить Обухову, но… Я невольно вспомнил разговор Горчакова и Меншикова, когда они говорили о судьбах России. И вроде бы много умного сказали, но с другой стороны, зачем болтать про теории, когда сначала все можно пощупать своими руками.

Два часа… Успею!

— Пока ничего не берем, — я отвел взгляд от комплекта передатчиков и, развернувшись, решительно двинулся к ближайшему комплексу заводов. Степан и Михаил Михайлович молча направились следом.

На входе стоял татарин с оружием, но, видимо, узнав меня, молча отошел в сторону, освобождая дорогу. Мы прошли внутрь и увидели линию по производству моторов. Громко, шумно, жарко. Этап отливки деталей, этап шлифовки, этап сборки. За столами стояли серьезные мужики и уверенно занимались своими делами, лишь иногда отвлекаясь, чтобы протереть лицо от угольной пыли. Еще и солнце жарило сквозь незастекленные окна.

Удар гонга! Люди, спокойно завершив все процессы, отошли от своих мест и неспешно, с достоинством двинулись к выходу в сторону длинного одноэтажного здания, от которого даже на расстоянии пахло едой. В тот же момент к оказавшимся в простое станкам бросились техники, проверяя и смазывая все, что только можно.

— Был я в Питере на заводах, так здесь — рай, — задумчиво почесал затылок Степан.

— Григорий Дмитриевич, я тут услышал, что рабочие говорили про обед, — Достоевский тоже был удивлен. — Это правда, что на него целый час выделяется? И смены всего по восемь часов?

— Правда, — ответил я. — Смена восемь часов, есть завтрак и обед. Ужин уже за свой счет, если захотят. Ну, или дома.

— Я понимаю обед, чтобы домой не уходили, но завтрак-то зачем? — удивился Степан.

— А это чтобы не опаздывали. Бесплатная еда для выработки дисциплины, не одними же палками ее вбивать, — я попробовал пошутить, но настроение при этом было странное.

Вроде бы и получилось создать более-менее приличные условия для этого времени, но они все равно сильно отличались от того, что я бы сам хотел тут видеть. Оставался вопрос: а можно ли лучше? Не физически, а с точки зрения конкуренции. Не получится ли, что, вложив слишком много в людей, я в итоге проиграю другим компаниям, которые не будут на это тратиться?

— Идем… — я махнул рукой, приглашая Степана с Достоевским идти дальше.

Мы заглянули еще на пару предприятий, когда меня нашел запыхавшийся управляющий и чуть ли не на коленях принялся просить пройти в башню к Обухову. Я уже давно на нее посматривал, отметив, что о собственном статусе Павел Матвеевич не забывает. Здание Главного управления заводов Стального выделялось вытянутой вверх формой и действительно напоминало невысокую башню, где третий этаж расползся в стороны, будто шляпка боровика.

— Подождите! Господин полковник! Colonel! — по пути прямо передо мной выскочил мужчина с бородой, усами и кудрявой прической, так плавно переходящими друг в друга, словно это грива льва.

— Мы знакомы? — я на мгновение задержался.

— Меня зовут Хиггс! Мистер Сэмюэл Хиггс, почти как моего работодателя Кольта. Я хотел бы обсудить с вами деловое предложение от моего…

— Не интересно, — по привычке из будущего я на ходу отмахнулся от надоедливой рекламы. Кажется, вышло не очень вежливо, зато время зря не потратили.

Оставив американца удивленно таращить глаза, я ворвался в башню к Обухову и уже через минуту крепко обнимал Павла Матвеевича.