Русская война 1854. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич. Страница 29

Мои карманные показывали, что я выступал больше трех часов, и это мы еще до вопросов не дошли. А собственно, вот и они. Граф Уваров только объявил, что второго доклада не будет и можно переходить к следующему этапу, как чуть ли не весь зал в полном составе возжелал моей крови.

— Что вы имели в виду, когда говорили, будто бы у нас нет теорий для практических изобретений? — первым решил попытать меня физик Струве. — А ведь они есть даже для летательных аппаратов, на которых вы специализируетесь. Возможно, вы не читали книги Джорджа Кейли, но он описывал все еще на границе нашего века.

— И все аппараты, которые построили по его теориям во Франции и Англии, летают хуже моих, — возразил я. Пока все было просто. — Делать много крыльев, делать машины, похожие на птиц, бездумно играть размерами «Китов» — метаться словно слепой ребенок и следовать доказанной рабочей теории — это две огромные разницы.

— Какие разницы? — Струве растерялся от использованного мной выражения, и да, время «одесских» идиом еще не пришло.

— Лично у меня есть догадки, — продолжил я, сделав вид, что не заметил вопрос, — почему машины летают именно так, как они летают. Но делиться ими, зная, что эта информация уйдет и к нашим врагам, простите, не буду. Мой вопрос в том, что если один я в осажденном городе смог добиться результата, так неужели кто-то из вас со всеми ресурсами и знаниями не смог бы сделать этого лучше?

Понимаю, что с моим послезнанием это звучит не очень честно, но… Если злость поможет господам ученым лучше работать, я не против.

— Разве это нормально, скрывать свои открытия от других? Ведь вместе мы могли бы обратить их к пользе всего человечества! — Струве не сдавался.

— Если бы я поступил как вы предлагаете, то эта война началась бы с того, что враг напал бы на нас еще и с воздуха. А так эта тайна помогла сохранить тысячи русских жизней и отодвинуть войну от нашего порога.

— Но мы сейчас говорим не о войне, а о науке.

— А я говорю только о науке, которая приносит пользу моей Родине. Открытия ради открытий оставим для других ваших встреч.

Кажется, с этим академиком, несмотря на рекомендацию Менделеева, мы не поладим.

— То есть вы все меряете только войной и деньгами? — со своего места, даже не вставая, меня попробовал припечатать Вяземский. — А слава русской науки для вас пустой звук?

И вот какое дело: с одной стороны, мы вроде бы как оба стоим на патриотических позициях, вот только Петр Андреевич, с тех пор как стал немоден, начал перегибать. Сначала продвижение цензуры и Бутурлинского комитета, потом слащаво патриотические стихи времен этой войны — и почему я не верю в его искренность?

— Есть вещи, которыми я готов делиться. Все, что связано с едой или медициной, мне бы хотелось сделать всеобщим достоянием, — признался я. — В то же время все, что касается безопасности страны, должно оберегаться. Возможно, даже отдельной службой с особыми полномочиями.

Меня еще полчаса пытали вопросами про те или иные мои изобретения. Одноглазый Остроградский интересовался, почему новые поезда в Стальном начали собирать по новой схеме. Тележки с пружинными рессорами отдельно, вагоны отдельно. Пришлось коротко пройтись по унификации производства. Буняковский насел на меня с использованием интегральных вычислений при расчете материалов. Этому я смог сказать только — да, используем, а за деталями к Лобачевскому. И неожиданно этот ход оказался удачным: упоминание взятого на работу профессора как-то разом сделало меня своим среди математиков.

Геологи и биологи, наоборот, на своих коллег реагировали болезненно. Одни не желали признавать открытия Пирогова с Гейнрихом, другие уверяли, что любые новые методы геологических исследований избыточны и по умолчанию неточны. Впрочем, тут победа вроде бы была на моей стороне, и я в целом был доволен выступлением, пока не поднялся новый оппонент. Круглый, с жесткими бакенбардами и маленькими глазами, он выглядел совершенно не опасно.

— Александр Иванович Бутовский, — представился мужчина. — Я должен был до вашего появления читать доклад об экономике Новоладожского уезда, и в его рамках я изучал объем денег, которые приносят населению всевозможные промыслы.

— Простите, не понимаю вопроса.

— Да, сейчас, — Бутовский закопался в лежащих перед ним листах, вытащил нужный и продолжил. — Так вот, я правильно понимаю, что вы предлагаете внедрять ваши машины и другие технические новинки в жизнь людей, чтобы за их счет увеличить их достаток? Но учитываете ли вы емкость внутреннего рынка, который пока не сможет переварить такие вливания ни нравственно, ни финансово?

— Прежде чем я отвечу, прошу уточнить: а что вы имеете в виду под словами «нравственно переварить»? — осторожно спросил я.

— Вы, наверно, не читали ни мою «Политэкономию»[1], ни работы Мордвинова, — Бутовский быстро закивал. — Давайте я попробую коротко, но с самого начала объяснить свое видение экономики. Все люди одарены способностями, душевными и телесными. Развивать можно как тело, так и дух. И в любой работе средства, вложенные в развитие нравственности, что по своей сути есть воплощение трудовых способностей человека, в итоге приводят к увеличению капитала обычного. Но, возвращаясь к моему вопросу, как в обычном мире есть закон сохранения энергии, и ничего не берется из воздуха, так и в экономике — нельзя из пустоты создать капиталы, нельзя рассчитывать, что люди, не обладавшие нравственным капиталом, неожиданно его обретут.

— То есть вы про то, что людей нужно учить? — кажется, я понял, что имел в виду этот милый человек. — Прежде чем давать им машины?

— И что у них должны появиться деньги. Если раздать все просто так, то вся экономическая система пойдет вразнос. Просто для примера: в Новоладожском уезде в прошлом году на вырубке леса было заработано 50 тысяч серебряных рублей. С вашими машинами насколько больше деревьев можно будет срубить по сравнению с обычными топорами? Раза в два?

— Если добавить машины не только для рубки, но и для вывоза, для распила… Раз в десять. Минимум, — осторожно ответил я.

— Очень хорошо, — Бутовский как будто искренне обрадовался. — Так вот общий объем дохода по всем промыслам в Новоладожском уезде составил 375 тысяч. И сюда входит рыбная ловля, продажа сена, лоцманство, выделка кож — больше двадцати позиций… А с вашими машинами мы получим 500 тысяч только за лес. Понимаете?

— Мы получим слишком много товара, и цены упадут? — так же осторожно спросил я.

— Если бы только это, — Бутовский замахал руками. — Да, уменьшение прибыли и удешевление труда тоже скажутся на людях, но вы посмотрите на процесс в масштабах страны. Если не только в Новоладожском уезде, если по всей России начнут рубить дрова с машинами, сколько денег нужно будет влить, чтобы это дерево выкупить? А сколько уйдет на все остальные разом разросшиеся промыслы? И, главное, даже если мы найдем кредиты или напечатаем деньги, на что людям их потом тратить, учитывая, что в стране просто нет необходимого запаса товаров? Россия сразу окажется в тисках дефицита, следом инфляция, и, если не предпринять жестких мер, вся система пойдет вразнос.

— А еще вырастет серый рынок натурального обмена и… Бесконтрольная вырубка леса, бесконтрольный лов рыбы — если запустить это без присмотра, то никто же не остановится, пока нечего будет ловить и рубить, — я замер, не зная, что сказать.

— И все от бесконтрольного распространения машин, — со своего места поднялся Уваров. — Что ж, лично мне все понятно, так что я буду со своей стороны писать государю рекомендацию ввести строгие ограничения на эти опасные новинки.

Я растерянно бросил взгляд на Норова — министр просвещения не возражал и только оторопело кивнул в ответ на предложение своего предшественника. И как мы неожиданно дошли именно до такого финала!

— Сергей Семенович! — я вышел из-за кафедры. — Мы услышали о проблеме, но даже не подумали, как можно ее решить. Так стоит ли спешить, сразу от всего отказываться? Может, разумнее было бы не запрещать, а, наоборот, обрадоваться? Ведь мы знаем, что машины полезны, мы знаем, что может помешать их внедрению — не случайно столкнулись, а выяснили заранее — так почему бы не поступить как ученым, не разгадать эту загадку?