Сердце варвара (ЛП) - Диксон Руби. Страница 31

— Поможет ли это отрасти ему снова?

— Нет, но я боюсь, что случайно проткну тебя или Пей-си краями.

— Маловероятно, что это произойдет, — бормочу я, хотя с его стороны мило думать о нас. — Ты на два фута выше меня.

— Когда мы лежим вместе в постели, мы одного роста.

Значит, он думает о том, чтобы лечь со мной в постель? Я чувствую теплый прилив удовольствия.

— Я понимаю. — Я прижимаю точильный камень к остаткам его рога и колеблюсь. — Тебе не будет больно?

— Я ничего не почувствую, обещаю.

Я наклоняюсь, и его руки ложатся мне на талию. Конечно, он просто поддерживает меня, но когда я снова прикладываю камень к его рогу, я вижу, что его лицо находится на одном уровне с моей грудью. И теперь, когда я поняла это, я не могу перестать думать об этом. Я тру камнем один неровный излом, и мои груди колышутся в ответ на движения. О боже.

Но он не хватает меня за сиськи. Он даже не комментирует тот факт, что они трясутся у него перед носом, как маракасы, когда я подпиливаю твердые, обломанные кончики его рога. Он просто стоит на коленях, совершенно неподвижный, пока я работаю над его рогом. И я немного разочарована. Неужели то, что моя грудь у него перед носом, ничего ему не дает?

Я заканчиваю разглаживать жесткие края и изучаю свою работу. Теперь вместо того, чтобы быть расколотым, он стал гладким и небольшим на вид.

— Ты сказал, что целитель могла бы исправить это для тебя?

— Она не может это исправить, но она может побудить его снова вырасти, — говорит он мне, когда я вручаю ему камень. — Я не всегда буду таким, как Рáхош. Тебя это беспокоит?

Я думаю о Рáхоше, его лице, покрытом шрамами, и его сломанных и искривленных рогах. Он не самый привлекательный инопланетянин. Была бы я все еще влюблена в Пашова, если бы он выглядел так же устрашающе, как свирепый Рáхош? Я изучаю его и решаю, что все равно любила бы его. Меня отталкивает не сломанный рог, а то, что он собой представляет. Это напоминает мне, что я чуть не потеряла его, и я ненавижу это зрелище.

— Все в порядке. Сколько времени потребуется, чтобы он отрос?

Он пожимает плечами.

— Когда Пей-си вырастет, он должен вернуться к своему полному размеру.

О боже мой. Так долго?

Я должна скрыть свое удивление, потому что он встает на ноги и похлопывает меня по плечу.

— Мне очень жаль.

Почему он сожалеет? Это не его вина. В тот день я была той, кто отправил его обратно в пещеру за специями. Если кто-то и виноват в его травме, так это я.

— Не извиняйся.

Он криво улыбается мне.

— Я не хочу, чтобы у тебя была пара, на которую неприятно смотреть.

Я шокирована этим. Почему он так думает?

Я смотрю на него, пока он отряхивает со своих плеч мелкие крупинки измельченного рога. С другой стороны, почему бы ему так не думать? Те несколько раз, когда он прикасался ко мне, я плакала. Я не дала ему ничего, что указывало бы на то, что он меня привлекает, и он не помнит нашего совместного прошлого. А рога… Может быть, это предмет гордости мужчин ша-кхаи. Я никогда не задумывалась об этом раньше, но все всегда говорят о рогах Рáхоша так, будто они шокирующе ужасны. Может быть, из-за того, что у меня нет рогов, я никогда не задумывалась об этом.

Но я думаю об этом сейчас.

Пашов заканчивает отряхиваться и раздевается до набедренной повязки. Как только он снимает кожаные леггинсы, он отбрасывает их в сторону, а затем тянется за мочалкой, которую я оставила сушиться у огня. Он макает ее в воду и начинает тереть свою голую грудь, все движения энергичные и решительные.

Я вдруг понимаю, что все это время делала неправильно.

Я отталкивала свою пару и обращалась с ним как с незнакомцем. Он тот же самый человек. Он тот же милый, забавный, кокетливый мужчина, в которого я влюбилась. Ему просто не хватает кусочка своей памяти. И все же я веду себя так, словно он кто-то совершенно новый, незнакомец с лицом моего возлюбленного.

Это один и тот же человек.

И я идиотка, потому что мои действия еще больше отдаляли нас друг от друга, когда я должна была работать над тем, чтобы сблизить нас.

— Вот, — говорю я. — Позволь мне помочь. — И я делаю шаг вперед и беру тряпку у него из рук.

Пашов выглядит удивленным, а затем обрадованным. Его простое удовольствие разбивает мне сердце и заставляет хотеть большего. Я хочу, чтобы на его лице все время было это глупое выражение радости. Подумать только, что такая мелочь — вымыть ему грудь — может сделать его таким счастливым.

Я могу сделать гораздо больше, чем просто вымыть ему грудь, чтобы доставить ему удовольствие.

Я беру ягоды из его рук и выжимаю их над водой, делая свои движения медленными и чувственными, потому что знаю, что он наблюдает за мной. Я обязательно наклоняюсь, выпячивая при этом свою задницу, и опускаю ткань в мешок. Когда она становится мокрой и покрытой пеной, я выпрямляюсь и поворачиваюсь к нему спиной.

Он смотрит на меня глазами, которые горят, как угли, и я знаю, что полностью завладела его вниманием. Мою кожу покалывает от осознания этого, и я осторожно провожу влажной тканью по его груди.

— Ты помнишь те времена, когда я делала это для тебя?

Я наблюдаю, как работает его горло, и он тяжело сглатывает.

— Нет.

Я киваю, потому что ожидала этого. Это нормально, что он не помнит. Мы можем создать новые воспоминания. Я внезапно возбуждаюсь при мысли о том, чтобы подразнить свою пару. Все это для него в новинку. Для Пашова это первый раз, когда его пара принимает сексуальную ванну. Он не помнит всех игривых штучек, которыми мы занимались вместе, и уж точно не помнит свой первый минет. Я дрожу, потому что это будет весело. Так весело.

Но я начну медленно.

— Есть ли в тебе какая-нибудь особенно грязная часть? — спрашиваю я, мой голос полон невинности.

Мгновение он пристально смотрит на меня и понимает, что я жду ответа.

— Грязная? — он вторит мне.

— Ты хотел бы, чтобы я вымыла что-нибудь конкретное?

В его глазах снова вспыхивает тот обжигающий взгляд. Он протягивает руку.

Не тот ответ, которого я ожидала, но хорошее место для начала. Я улыбаюсь, проводя мыльной тряпкой вверх и вниз по его мускулистой руке. Я скучала по прикосновениям к нему. Прикосновение его кожи к моей чудесно, он теплый и пахнет потом и дымом, но я совсем не возражаю против этого. Я люблю его запах почти так же сильно, как люблю прикасаться к нему.

Пашов протягивает другую руку, и я послушно перемещаюсь в ту сторону, проводя тканью вверх по одному бицепсу, а затем вниз по предплечью. Я подумываю о том, чтобы рассказать ему еще одну историю о нас — может быть, о рождении Пейси, — но этот момент кажется таким напряженным, что я не хочу отвлекаться от него. Он молчит, единственный звук — его хриплое дыхание и рассеянное постукивание хвостом по полу.

И, конечно, грохот его кхая. Я слышу это, так же как чувствую свое собственное гудение в груди от возбуждения. Я перекидываю ткань через его плечо и медленно провожу ею по груди. Вероятно, мне следует намочить ее еще раз, но в данный момент меня не очень интересует водный аспект этой ванны. Меня гораздо больше интересует его реакция на мои прикосновения, потому что Пашов никогда не умел хорошо скрывать свои чувства. Мне не нужно смотреть ему в глаза, чтобы знать, что его пристальный взгляд прикован к моему лицу. Я чувствую, как оно горит. Я прекрасно осознаю все, что он делает, маленькие движения его тела, когда он переминается с ноги на ногу, непрестанное помахивание хвостом, стук его сердца, отбивающего ритм песне его кхая. Его руки сжимаются по бокам, и я подозреваю, что он хочет прикоснуться ко мне, но очень старается этого не делать, чтобы не отпугнуть меня.

Я никуда не собираюсь уходить.

Я провожу тканью по его твердому животу. У него на животе только твердые, как скала, мышцы, без единой унции жира. Мне нравится прослеживать линии между каждой мышцей, считать шесть кубиков, которые так четко очерчены. Толстое защитное покрытие в центре его груди заканчивается возле пупка, а дальше не остается ничего, кроме нежной голубой кожи. Я также провожу салфеткой по этому месту, потому что знаю, что здесь он сможет почувствовать это еще сильнее. Я опускаю взгляд, и его массивная эрекция сильно напрягается под набедренной повязкой, которую он носит.