А «Скорая» уже едет (сборник) - Ломачинский Андрей Анатольевич. Страница 46

– Холодно как! – поежилась пациентка, когда холодный металл впился в ее кожу, уже покрывшуюся «мурашками».

– С подогревом вот не завезли, – дежурно отшутился я, прикрепляя последний электрод. С женщинами все же проще – кожа чистая, держаться будут без проблем. А когда тебя встречает мужчина, как правило, кавказской национальности с густой порослью на груди и окрестностях – тут-то и начинаешь проявлять чудеса изобретательности. В идеале, волосы надо сбривать, но кто ж тебе это даст сделать! И начинаются творческие изощрения в виде придавливания электродов полотенцем, записи пленки по одному отведению, придерживая «грушки» пальцами, расчесывания грудной растительности «под пробор», обильное использования жидкого мыла вместо стандартного кардиогеля… Ничему этому в училищах не учат, к сожалению.

Видавшая виды старенькая «Фукуда» тихо зажужжала, разматывая розовую термоленту, исчерченную раскаленной иглой самописца.

– Ну как?

– Тише! – шикнул я. – Не разговаривайте. И не кашляйте.

Ткнув кнопку с затертым уже символом переключения режимов записи (кто-то неудачно пытался обвести его шариковой ручкой, но не преуспел), я повторно переснял два грудных отведения.

Егор наклонился над лентой, показал пальцем. Впрочем, даже я, при всей моей скудной осведомленности, прекрасно видел разные расстояния между зубцами R и участки мелковолновой осцилляции там, где должен был горделиво топорщиться зубец Р, символизирующий работу предсердий.

Кардиограф настырно пищал, демонстрируя нам сердечный ритм в количестве 110 сокращений в минуту, периодически срывавшийся на цифру 220. Вот и все, собственно. Диагноз ясен.

– Не умру? – устало произнесла женщина.

– Как-нибудь без меня. Так-с, дорогая… аллергия у вас на что-нибудь имеется?

– Нет, вроде бы.

– А подобные состояния раньше – возникали? «Скорую» вызывали по этому поводу?

Пациентка отрицательно помотала головой. Потом кивнула. Мол, возникали, но не вызывала. Что еще больше испортило мое настроение. Антиаритмические препараты, включая и тот, который я сейчас собирался использовать, крайне капризны при введении.

– Ладно, – решился я, вставая. – Действуем следующим образом: я сейчас сделаю вам укол…

– Ой, а надо?

– … сделаю вам укол, который необходим! – повысил голос я. – Вводить лекарство буду очень медленно, и как только сердце ваше начнет работать как надо, сразу же прекращу.

– А таблетками нельзя? – почти жалобно спросила женщина. – Уколов ужасно не люблю. До обморока прямо!

Я посмотрел на пляшущие цифры ритма на дисплее кардиографа и покачал головой:

– Боюсь, что нет. Маша?

– Да? – донеслось из кухни.

– Тарелку тащи сюда. Любую.

Пока девочка гремела на кухне посудой, выбирая, подозреваю, тарелку побольше и покрасивее, я извлекал из ящика ампулы новокаинамида, физраствора, пилку для перфорации, жгут… ох, как же я не люблю все это! Новокаинамид – эффективный препарат в таких случаях, но есть у него такое дурное свойство – чуть что валить давление, резко и до угрожающих цифр. Поэтому и вводят его очень медленно, контролируя упомянутое давление очень нежно и чутко. В наших любимых «Стандартах оказания…», которыми порой, разгорячившись, заведущая любит бабахать об стол на пятиминутках, еще, конечно, упоминается верапамил и изоптин из далекой Австрии, с которыми дело иметь не в пример легче, да вот беда – верапамила уж два месяца как на станции нет, а изоптина никто из нас в глаза не видел…

Егор молчал, значит – все делаю правильно. И то хорошо. Может, зря я панику навожу, в конце концов… сейчас стабилизируется ритм, посадим женщину в нашу «Газель», отвезем в «тройку», сдадим на попечение фельдшера приемного отделения, дружно выдохнем, и займемся литературным творчеством по написанию карты вызова. Тут уж Егорка будет незаменим.

Подумав, я отказался от жгута – натянул на полную руку больной манжету тонометра и слегка подкачал ее грушкой. После, подумав повторно, снял иглу со шприца, достал периферический катетер – все равно везти даму, не помешает, а в приемном за такое лишь спасибо скажут.

– Готовы?

Женщина кивнула, хотя ясно было видно – куда там, готова она…

– Если страшно, можете в сторону смотреть, – посоветовал я. Больная снова кивнула, отвернула голову и даже зажмурилась для верности. Вот и чудно. Всякое бывает, и такой феномен, как «реакция на иглу» – тоже, когда взрослые, и, в принципе, здоровые люди, при виде наполненного шприца и блестящей иглы на нем теряют сознание. Эта пациентка, правда, сейчас лежит и дальше своего дивана не упадет, но все же…

Локтевая вена нашлась быстро, короткий прокол, затемненела кровь в канюле, короткое «ой», изданное женщиной – все, делов-то! Я спустил воздух из манжеты, покосился на кардиограф, приклеил лейкопластырем оттопыренные «крылышки» катетера и присоединил к инъекционному клапану шприц.

– Так, милая. Теперь я буду очень медленно вам вводить лекарство, а вы, если вдруг что-то не так почувствуете, мне сразу говорите. Договорились?

Пациентка, все так же, не разжимая век, затрясла головой. Я услышал, как сзади насмешливо фыркнул врач.

– Говорить-то уже можно.

– Да… да, хорошо.

– Хорошо так хорошо, – поршень шприца, повинуясь надавливанию моего большого пальца, неторопливо пополз вперед.

Время шло, раствор таял в цилиндре. Периодически я останавливал введение, внимательно глядя на пациентку. Да вроде бы все нормально, зря паниковал – лежит спокойно, дышит ровно, бледнеть не собирается.

– Как вам?

– Ничего, доктор. Душно только как-то.

– Душно? – я косо глянул на Егора. Тот хмурился.

– Маша, открой-ка окошко.

Девочка спрыгнула со стула, отложив в сторону книжку-раскраску, в которой только что увлеченно обводила что-то фломастером и распахнула окно. Порыв ветра дернул тюлевую занавеску к потолку, ринулся в комнату, смахнув обертку шприца и пакет с пустыми ампулами на пол, громко брякнувший при падении.

– Да не на всю же, – буркнул я. – Щель оставь, а то маму простудишь, в довесок.

– Доктор… – тихо раздалось с дивана.

Я обернулся.

– Дурно мне что-то… – невнятно произнесла больная и попыталась встать. – Дышать… тяжело…

Нет, она не побледнела. По лицу, груди и даже рукам стали выступать большие, просто неприлично и нехорошо большие красные пятна с неровными краями. И выступали быстро, набирая сочность цвета прямо на глазах.

– Д-дьявол! – не сдержался я.

Глаза у больной закатились, она попыталась что-то сказать – я отчетливо услышал, как что-то словно булькнуло у нее в груди – и потеряла сознание. Реакция на иглу? Черта с два, санитар с дипломом! Божество, прицельно гадящее неофитам выездных бригад, так мелко не шутит. Я вцепился свободной рукой ей в запястье – разумеется, пульса не было, ни аритмичного, ни слабого, вообще никакого. А значит – давление все же ухнуло вниз, и именно на новокаинамиде, чума его возьми, но совершенно не по тому поводу.

Помню, в училище нам преподаватель на занятиях по неотложным состояниям и реанимации достаточно подробно и неоднократно рассказывал об аллергической реакции немедленного типа, именуемой «анафилактический шок», до слез доводил студентов, заставляя наизусть, до бессознательного повторения вызубривать клинику и алгоритм помощи. Но то – училище, аудитория, белые халаты, и шок этот, развивающийся быстро, практически мгновенно, перед нами был только на бумажных листках, где были изложены симптомы, тогда можно было, не суетясь, отбарабанить «катетеризация вены, адреналин, гормоны, антигистаминные» и довольно откинуться на жесткую спинку стула, получая оценку; а сейчас, здесь, на вызове, видя, как это самое ненавистное состояние развилось у настоящего, живого человека, да еще и после проведенной мной терапии… Я струхнул… да какое там, я похолодел внутренностями настолько, что даже затошнило, в голове забилась птицей трусливая мысль: «Реанимацию! Телефон – и спецов в помощь!».

Рука Егора сдавила мою: