А «Скорая» уже едет (сборник) - Ломачинский Андрей Анатольевич. Страница 6

Открываю дверь в свою бригаду. Врач моя еще не пришла, отработавшая смена дружно пьет чай и цинично курит в распахнутое окно. Я демонстративно ёжусь.

– Прохладно, ребятки.

– Ничего, сейчас надышишь, – флегматично отвечает доктор Власин, затягиваясь в последний раз и щелчком пальца отправляющий сигарету в долгий полет на станционный газон. Медсестра Аня не разговаривает со мной с тех пор, как я перешел на их бригаду. В принципе, тому есть причины, хотя я бы на ее месте отнесся к критике более терпимо. Особенно, если критика имеет под собой веские основания. Сдать мне грязную терапевтическую сумку, с полным использованных игл контейнером, пятнами крови на полотенце и осколками ампул на дне – и после этого не ждать моего праведного возмущения?

– Я штаны переодеть могу? – холодно интересуется Аня.

– Может, – прищуриваюсь. – На вид ты еще дееспособна.

– Выйди тогда!

– Пожалуйста, – цежу сквозь зубы. – Есть такое волшебное слово.

– Антон, не выпендривайся, а? – подает голос Власин, закрывая окно. – Дай девочке переодеться.

– Я ее и не держу за руки. Пусть переодевается – я не стесняюсь.

– Я стесняюсь! – краснея, рявкает Аня.

– Вот и чеши в туалет. В женский. Там ты своими прелестями никого не удивишь. Да и в мужском, наверное – тоже.

– Антон!

Мимо меня проносится беловолосый вихрь с пламенеющими щеками, яростно хлопнув дверью.

– Антон, – укоризненно повторяет Власин. – Некрасиво себя ведешь, ей-Богу!

– Почему? – удивляюсь я, расстегивая сумку. – У нее времени был вагон и маленькая тележка сменить чешую, пока меня не было. А она курила вместо этого, да еще в комнате. Что, кстати, запрещено. Мне теперь сутки предстоит дышать здесь тем, что вы сейчас накоптили. И после этого она меня пытается выставить, даже не извинившись за загаживание воздуха…

– Какая ты, все-таки, зануда, Вертинский, – сплевывает врач. – Как с тобой кто-то еще может общаться, кроме твоих «психов»?

– Долгая тренировка плюс искреннее желание овладеть навыком.

Власин уходит. Я натягиваю на себя форму, застегиваю наглухо осеннюю куртку, которую предварительно охлопываю по карманам. Воровством, конечно, на этой бригаде не балуются, но пошутить могут. В прошлый раз рукава завязали, до этого – запихали в карманы презервативы, наполненные водой. Но на сей раз безвестные шутники присмирели – карточки и сообщения в поликлинику в неприкосновенности, без хамских надписей, ручка цела, контрацептивов в карманах не наблюдается, бумажки «Дай мне по заднице!», закрывающей вышитую надпись «Скорая помощь», на спине тоже не наклеено. И на том спасибо.

Выхожу в коридор, смешиваясь с шумящей толпой поваливших с окончившейся пятиминутки врачей и фельдшеров. Спускаюсь обратно на первый этаж, обмениваясь приветствиями с вновь прибывшими и уже уходящими. Большие электронные часы над диспетчерской показывают «07:54». Это значит, что у меня есть еще шесть минут для того, чтобы принять смену, распихать медицинский инвентарь по машине и быть готовым выехать по первому зову селектора хоть к черту на кулички.

Бригадную сумку терапии обнаруживаю в ячейке заправочной – комнате, где все бригады пополняют недостающие в укладках медикаменты и медицинский инструментарий. Сама она отделена от общего помещения металлической решеткой, за которой смертельно уставшая Яночка – дежурный фельдшер – отбивается от насевших на нее сразу четверых фельдшеров и двух врачей, каждому из которых нужно что-то срочно сдать, получить, пополнить, списать и сдать на стерилизацию. Я машу ей рукой, но она этого не замечает, полностью погруженная в пререкания. Ну что же, не обижусь, ей сейчас несладко. Бегло просматриваю сумку. Все ампулы на месте, жгуты (на этот раз) аккуратно свернуты и засунуты в кармашек, шприцов ровно двенадцать, полотенце чистое, а на нем лежит стопка расходных листов. Более толстая, чем необходимо. Вероятно, Анечка болезненно восприняла мои слова о том, что половину смены мне пришлось оформлять расход медикаментов на сообщении в поликлинику. На верхней расходке размашисто выведено Аниным почерком «Подавись!!!». Я лишь улыбаюсь. Разгневанный враг – наполовину поверженный враг.

Машина, хвала Всевышнему, уже загружена. Пожимаю руку водителю Валере, заглядываю в салон. Ну, умница, умница! Все на своих местах, шины пристегнуты к шкафчику хомутом, дезрастворы аккуратно упрятаны в ведро для пустых шприцев, даже постель расстелена и закрыта непромокаемой клеенкой.

– Анька помогала? – задаю риторический вопрос.

– Она не мешала, – отвечает водитель.

Смеемся.

Распечатываю пачку «Винстона», сдираю фольгу и достаю первую сигарету.

– Как думаешь, загоняют? – интересуется Валера.

– Пусть попробуют, – задиристо отвечаю я, прикуривая. – Мы и не таких…

– НА ВЫЗОВ БРИГАДАМ! – просыпается диспетчер направления. – ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ, ШЕСТЬ, БРИГАДЕ ДЕСЯТЬ, БРИГАДЕ ОДИННАДЦАТЬ, ТРИНАДЦАТОЙ, ЧЕТЫРНАДЦАТОЙ, ШЕСТНАДЦАТОЙ, ВОСЕМНАДЦАТОЙ!

– Посчитали, мать их ети, – горестно восклицает Валера. – Не успело утро начаться. А у меня реванш пропадает.

Я проследил направление его взгляда в закуток, где обычно стоит «ГАЗель» седьмой бригады. Там для водителей оборудован стол, где они сутки напролет режутся в подкидного дурака и «шестьдесят шесть». Четверо игроков, как раз сейчас, исказившись лицом, бросают карты на стол, направляясь к машинам.

Понимаю. В прошлый раз Валерка жаловался, что просадил за вечер тридцать пять сигарет. Для него, как для отчаянно курящего, это действительно большая потеря.

Отшвыриваю сигарету, направляясь опять в заправочную, за сумкой.

– Здравствуй, Антоша, – устало произносит Яночка, заполняя бесконечные бумажки.

– Здравствуй, моя хорошая. Заколебали?

– Смена есть смена, – пожимает плечами девушка, не переставая строчить в журнале. – Все одно и то же изо дня в день. Вас уже позвали?

– Угу.

У окошка диспетчерской уже сгрудились врачи объявленных бригад. Каждый получает карту вызова, внимательно рассматривает ее и тут же комментирует. Заслушиваюсь иногда, честное слово!

– … опять эта старая лошадь вызвала. Господи, да когда она уже…

– … ну какое «сердце болит» может быть в девятнадцать лет! Совсем охре…

– … «Лежит мужчина». Ну и нехай лежит, хиба ж нас трепать, як скаженных? От подивись! Та вин же ж пьяный, поди, як зараза, а тая тварь лютая звоныть! Сама бы там и зробыла чего – тряхнула бы або спытала, як вин собе чуе! Ну…

– … за шоколадками поедем. Снова Бойченко вызывает. Не спится же с утра гадине…

– … температура, десять лет. Вот мамаши пошли, мать их! Не знают, что при температуре делать! Чему их только…

Да, непосвященному человеку в самый раз лопнуть от злости, слушая такое. Это говорят врачи, «люди в белых халатах», дававшие клятву Гиппократа! Да как у них языки поворачиваются такое произносить! Ну, «Скорая помощь»… А вот посадить бы такого недовольного на выездную бригаду, и прокатить бы его по все вот этим вызовам – посмотрел бы я тогда на него, следующим утром. Он бы в корне пересмотрел бы свои взгляды на отношение к вызовам, когда, например, он узнал бы, что «старая лошадь» Клуценко вызывает бригаду ежедневно, утром и вечером, чтобы ей перемеряли давление и сказали, одну ли таблетку сиднофарма принимать или хватит половины; что сердце «болит» у молодой истерички, решившей таким образом продемонстрировать своему столь же юному и не в меру ревнивому мужу, как ей становится плохо от его постоянных претензий; что лежащий мужчина в восьми из десяти случаев оказывается в доску пьяным бомжом, который обложит врача и фельдшера (а у нас подавляющее большинство персонала – женского пола) в четыре этажа такими словами, за которые удавить не стыдно; что бабушка Бойченко вызывает к своему хронику-мужу на ежедневную инъекцию коктейля «баралгин-магнезия-эуфиллин», которую должна, в идеале, осуществлять участковая медсестра. Только никто не интересуется подробностями. Зачем они простым смертным?