Ангелочек. Дыхание утренней зари - Дюпюи Мари-Бернадетт. Страница 58
– Свою историю, что же еще? Как мы познакомились, как встретились в Люшоне, о моем отце…
– По крайней мере наши показания совпадают. Он заявил, что не верит мне, что я нарочно придумала эту историю, чтобы его разжалобить. Если наши рассказы повторяют друг друга, он убедится, что мы не лжем, – ни ты, ни я.
Смотритель дал им кувшин с водой. Анжелина отпила глоток, но голода это не умерило. И тогда она вспомнила про пастилки, подаренные ее сыну аптекарем братом Эдом. Из глаз молодой женщины полились слезы, когда она вынула конфетки из сумочки-кармашка.
– Угощайся, Розетта! Ты ведь тоже проголодалась.
– Спасибо, Энджи.
На девушку больно было смотреть: веки припухли от слез, губы дрожат… Она не успела снять белую косынку и зеленый хлопчатобумажный халат, которые обычно надевала, когда убирала в доме.
– Энджи, мне хочется в туалет! Как быть?
– Сходи на солому, милая моя Розетта. Можно поблагодарить Небо уже за то, что у нас нет соседок, а то и соседей. Должно быть, наши сограждане ведут себя безупречно.
– Не смотри, пожалуйста.
– Не смотрю, – ответила Анжелина, закрывая глаза.
Ощущение было такое, будто она очутилась во сне – кошмарном, без надежды на пробуждение. О, если бы только проснуться в своей постели дома, на улице Мобек, рядом с Луиджи! Всей душой своей она стремилась к мужу, сыну и всем тем, кого любила.
«Что они предпримут? Мадемуазель Жерсанда уже знает, что меня арестовали, и Октавия тоже. Господи… А как же отец? Ему кто расскажет? Лучше бы Луиджи, а не кто-нибудь из горожан… И позволят ли кому-то из них меня навестить?»
В подземелье было очень темно. Охранник зажег одну-единственную керосиновую лампу и поставил ее посреди коридора.
– У нас нет одеял, Розетта, – констатировала Анжелина слабым голосом. – Так что ночь покажется нам долгой.
– Лучше бы мне вообще больше никогда не видеть света! Сколько вы все из-за меня натерпелись…
Нервы Анжелины были взвинчены до предела. Она вдруг истерично расхохоталась, потом заплакала. В сознании роились вопросы: «Сколько времени нас будут тут держать? Будет ли суд публичным? Неужели судья и вправду может отправить меня, беременную, на каторгу?»
Розетта вернулась и присела рядом. Она все время всхлипывала и дрожала от холода.
– Сестричка, дам тебе совет: сними халат и накинь его на плечи, как шаль, – сказала ей Анжелина.
– А ты? Накрыться нечем, ты замерзнешь!
Повитуха порывисто встала, приподняла подол и развязала шнурок, поддерживающий нижнюю юбку, потом подняла ее с пола и обернула вокруг шеи, прикрывая заодно и декольте.
– Так лучше! – сказала она. – А теперь помолимся Господу, чтобы нас накормили чем-нибудь теплым.
– Помолимся Господу? Нет, Энджи! Богу нет дела до таких, как я, раз он позволяет безнаказанно обижать таких добрых и сердечных людей, как ты! Хочешь скажу, что я об этом думаю? Это несправедливо, что мы обе в тюрьме! Мой мерзавец отец меня обрюхатил, ты освободила меня от этого гнусного бремени, и в итоге мы обе за решеткой!
К Розетте внезапно вернулись жаргон и манеры, которые были ей присущи в те трудные годы. Она даже сплюнула на землю от злости:
– Знать бы, кто растрепал об этом судье! Энджи, никто ведь не знал! Никто!
– Я знаю, кто это сделал. Служанка Лезажей по имени Николь подслушивала в церкви, когда я исповедовалась отцу Ансельму. Пусть не сразу, но она все рассказала жене Гильема, а та пойдет на что угодно, лишь бы сжить меня со свету…
– Вот потаску…
Анжелина прижала ладонь к губам Розетты, но девушка продолжала извергать ругательства.
– Пожалуйста, не ругайся! Ты давно избавилась от этой гадкой привычки, так зачем начинать заново?
– Сейчас самое время вспомнить бранные словечки, Энджи, ведь мне предстоит общаться с каторжанами! Знаешь, что сказал мне судья? За то время, что я жила на улице и побиралась, я совершила «ряд серьезных преступлений». Он так и сказал: «ряд серьезных преступлений»! Стянула булку на ярмарке в Ланмезане, платок на рынке в Сен-Беа, еще какую-то мелочь. Каждый раз меня ловили жандармы и отправляли на целую ночь за решетку, а потом отпускали. Но об этих кражах упомянуто в документах, и вот: Роза Бисерье, вы дважды были осуждены и теперь предстали перед судом в третий раз – за аборт, ведь по закону я виновата не меньше тебя. И если ты еще этого не знаешь, Энджи, молодых преступниц у нас принято отправлять в Сен-Лоран-дю-Марони – в Гвиану, за океан, и там выдавать замуж за каторжников, отбывших свой срок [23]. Может, мне еще и поблагодарить его за это надо было? Сидел с таким видом, словно облагодетельствовал меня, скотина! «Начнешь новую жизнь… па-та-ти – па-та-та… У тебя будет хороший муж и участок земли…» Соловьем разливался…
Розетта застонала от злости и бессилия. Анжелина смотрела на нее так, словно не поверила ни единому ее слову.
– Да, Энджи, да, меня отправят в Бордо, а оттуда вместе с сотнями таких же, как я, несчастных… Но знай, даже если меня привяжут в трюме, я все равно выберусь и брошусь в море. И не будет больше Розетты! Я не позволю какому-нибудь мужлану над собой издеваться!
– Нет, милая, этого не может быть! Я спасу тебя, клянусь!
– Я хочу, чтобы ты сама спаслась, Анжелина. У мадемуазель Жерсанды много денег, она все устроит и наймет тебе хорошего адвоката. Я получила свою долю счастья в твоем доме, на улице Нобль, в объятиях моего Виктора… Мечтала стать учительницей… Я правда думала, что однажды стану невестой и мне наденут на голову красивую вуаль! Представляла, как мы с ним будем жить в том большом красивом доме в Монжуа. Но если уж ты родился под несчастливой звездой, что ни делай – судьбу не изменишь. Смотри-ка, я уже говорю как философ!
– Розетта! Ты – моя сестра, моя единственная подруга! – С этим возгласом повитуха заключила девушку в свои объятия. – Я не хочу тебя потерять! Господь не допустит, чтобы ты снова страдала! Мы должны молиться, Розетта, и от всего сердца!
– Что ж, можно попробовать, – шепотом отозвалась девушка. – Может, Пресвятая Дева и сжалится над нами.
Луиджи присел на низкую каменную ограду у реки, в нескольких десятках метров от входа в здание суда. Он пришел сюда пешком с улицы Нобль в надежде узнать, какая участь уготована Анжелине и Розетте. Шел он быстро, запыхался и решил немного передохнуть. Бывший странник чувствовал себя потерянным, бессильным перед лицом правосудия, которое, по его мнению, часто оказывалось слепо и глухо к частностям и обстоятельствам, составляющим канву человеческой жизни. Ему было нелегко решиться даже просто подойти к жандармам или судье. Слишком свежи были воспоминания, когда, чудом избежав побития камнями на улице в Бьере, он угодил в лапы полиции и попал в тюрьму. После признания и самоубийства Блеза Сегена, забравшего жизни у нескольких местных девушек, стало ясно, что он, Луиджи, невиновен, однако, уже будучи мсье де Беснаком, он опасался, что в нем узнают задержанного, который оглушил тюремщика и сбежал, хоть и был серьезно ранен.
Поэтому он испытал некоторое облегчение при виде ландо Лезажей. В нем сидел Гильем и женщина с круглым кукольным лицом, в дорожном платье.
Кучер остановил экипаж у парадного входа. Луиджи не пришлось напрягать слух, Гильем говорил достаточно громко.
– Макэр, поди и приведи судью Пенсона! Он еще не уехал. Там, под платанами, я вижу его кабриолет.
«Быстро распространяются новости!» – подумал Луиджи, к которому вдруг вернулась надежда.
Судя по всему, Гильем был лично знаком с судьей. Может, они даже родственники… И если уж он приехал с ним повидаться, у него есть на то серьезные причины. Пусть и при посредстве соперника, но ему удастся что-то узнать об Анжелине!
Через пару минут блондин в красно-коричневом костюме и шляпе с высокой тульей вышел из здания и остановился перед дверцей ландо. Луиджи подобрался поближе, чтобы не упустить ни слова.