Ангелочек. Дыхание утренней зари - Дюпюи Мари-Бернадетт. Страница 79
– А остальные? Чем занимаются Октавия, мадемуазель Жерсанда, Анри и Луиджи? И разве ты взяла бы с собой в Париж Спасителя? Что делать пастушьей собаке в таком огромном городе? – дрожащим голосом стала спрашивать Розетта.
– Конечно же, мы переехали все вместе. Луиджи – пианист или органист, благо в столице много церквей и концертных залов. Мадемуазель Жерсанда наблюдает за жизнью города из окошка, Октавия занимается готовкой и болтает с соседями. Наш Анри ходит в школу, а для собак у нас будет сад!
– Мне это даже нравится – мечтать! Говори еще!
– Моему младшему малышу уже два или три годика, и Ан-Дао, которая стала нашей кормилицей, присматривает за ним и маленькой Дьем-Ле. К слову, Розетта, мне кажется, ты не слишком-то любишь Ан-Дао.
– Почему же, она мне нравится, но все-таки какая-то она странная – такая крошечная и глаза узкие…
– Она – аннамитка, поэтому на нас не похожа. Ее страна очень далеко, я показывала тебе на географическом атласе Жерсанды.
– Наверное, я ей немного завидовала. Все вокруг так ее жалели и заботились о ней, особенно ты! Если не считать этого, она – очень славная девушка.
– Славная и отважная, как ты! Подумать только, это семейство из Сали-дю-Сала держало ее в рабстве! Мужчина называл себя ее мужем, а сам издевался над нею!
– Я знаю. Скажи, а что стало с Виктором в твоих мечтах?
– С Виктором? Вы с ним поженились, и теперь он работает в Париже или еще где-то.
Словам Анжелины не доставало уверенности и той утрированной веселости, которые украсили ее недавнее повествование. Розетта уловила перемену и заплакала.
– Лучше не будем о нем вспоминать, Энджи! – по-детски всхлипывая, проговорила она. – Я больше никогда его не увижу!
На дороге в Ториньян, на рассвете
Повозка медленно катилась по дороге вдоль речки Сала, где-то между Ториньяном и Сен-Лизье. Морис Пино, скотовод и владелец большого стада овец, вез домой Магали Скотто, которая провела ночь у кровати его супруги Сюзанны. Уроженка Прованса присутствовала при рождении третьего ребенка четы – здоровой и тяжеленькой девочки. Роды были долгие, но все обошлось вполне благополучно.
– Если бы не эта история с абортом, – говорил скотовод, – я бы поехал за повитухой Лубе. Я бы и не подумал, что она из тех, кто занимается такими черными делами! Сюзанна и слушать меня не хотела, когда я ей рассказывал! Дочка Адриены Лубе – и вдруг «делательница ангелов»! Но и вы со своей работой справились, мне грех жаловаться!
– Благодарю вас, мсье Пино, за добрые слова, – отозвалась Магали. Она была очень довольна, потому что получила ни много ни мало шесть франков серебром.
– Это святая правда! Моя супруга тоже говорит, что вы свое дело знаете.
– Будет любезно с вашей стороны, если вы расскажете об этом соседям и дадите при случае мой адрес, – заулыбалась повитуха. – Повитуха Лубе теперь практиковать не будет, значит, люди могут обращаться ко мне. В понедельник в Сен-Лизье была ярмарка, и я слышала разговоры, будто она несколько лет проведет за решеткой!
– А что вы хотели? То, что она сделала, – преступление. Разве не так?
– О да, ужасное преступление!
В блеклом, голубоватом свете восходящего солнца они закивали в унисон. Над лугами, раскинувшимися за рекой, повисли ленты тумана. Над ними пролетали стайки воробьев, чтобы спрятаться в зарослях ежевики и ломоносов.
– День сегодня будет ясный, – сказал скотовод. – Посмотрите на небо. Ни облачка!
Магали кивнула. Ей вдруг стало немного грустно. Она подумала об Анжелине, запертой в подземной тюрьме замка в Сен-Жироне. «Жаль, что так получилось! Такая способная и такая молодая! Ей попросту не повезло. Разве мало на свете повитух, которые помогают женщинам сбрасывать ребенка в самом начале беременности? За это щедро платят, так что у матроны одна забота – чтобы все было шито-крыто!»
Ее дыхание участилось, стоило вспомнить о том апрельском вечере, незадолго до возвращения Анжелины в Сен-Лизье, когда она, Магали, сделала аборт служанке из дома буржуа. Это был не первый случай в ее практике и, разумеется, не последний.
– Гляньте-ка на ту лодку, мадам! Что там такое? – вдруг обратился к ней Морис Пино.
Он остановил мула и теперь указывал пальцем на женщину, лежащую в лодке, которая была привязана к стволу тополя и мерно покачивалась на воде. Магали разглядела, что волосы у женщины белокурые и она в светло-зеленом платье.
– Не шевелится… Господи, неужели мертвая?
– Пойду посмотрю! – сказал мужчина, спрыгивая на землю.
От природы любопытная, Магали тоже выбралась из повозки и последовала за крестьянином. Она предвкушала драму и хотела быть первой, кто узнает все подробности. Трава была мокрой от росы, подол юбки то и дело цеплялся за колючки, но Магали этого даже не замечала. И все же Морис Пино в своих грубых башмаках и толстых гетрах, которым колючки были нипочем, шел быстрее.
– Вот несчастье! – воскликнул он. – Я знаю эту даму. Она живет в мануарии Лезажей. Мы с ними соседи.
И он встал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть застывшее лицо Леоноры. Магали, едва подойдя к воде, полезла в лодку.
– Я посмотрю! Дайте мне руку, чтобы я не свалилась в реку! – дрожащим от волнения голосом попросила она. – Вода наверняка холодная. И подтяните лодку ближе к берегу!
Она забралась в лодку, приподняла Леоноре голову и приложила палец к сонной артерии у нее на шее.
– Благодарение Господу, она жива! – сказала она спустя пару секунд. – Нужно ее согреть, ее одежда вся мокрая. Знать бы, что с ней сталось… Мсье Пино, мануарий, о котором вы говорили, далеко? Лучше бы отвезти ее домой.
Даже обращаясь к своему спутнику, уроженка Прованса не теряла времени даром: она похлопала молодую женщину по щекам и, будучи более крепкого сложения, смогла чуть ее приподнять. Наконец веки Леоноры дрогнули и она открыла глаза.
– Где я? – выдохнула она едва слышно.
– На берегу речки Сала, в лодке, куда натекло порядочно воды! Мадам, как вас зовут?
– Леонора. Я хотела вернуться домой.
– Мы отвезем вас домой, не волнуйтесь! Благо у мсье Пино есть повозка.
– Но мой дом на острове Реюньон. Мой дом далеко…
Магали пожала плечами. Она уловила запах дыхания Леоноры, и теперь ей все стало ясно. Она знаком дала своему спутнику понять, что эта дама накануне выпила больше, чем следовало.
– Помогите мне! – сказала она. – Когда мы вытащим ее на берег, я укутаю ее в свое манто.
Она снова повернулась к Леоноре и заговорила с ней, будто с ребенком:
– Ну же, вставайте, мадам! Делайте, как говорит Магали, и все будет хорошо. Конечно, вы замерзли. Целую ночь пробыть на берегу! И родственники ваши наверняка места себе не находят! Вон у вас на пальце обручальное кольцо! А муж что скажет? Не следовало столько пить. Это нехорошо, особенно когда вы – такая красивая и молодая…
Морис Пино кивал, внутренне восхищаясь медоточивой терпеливостью, с какой миловидная уроженка Средиземноморья обращалась к незнакомке.
– Да, я много выпила… Думаю, что много. Вчера я стащила из буфета бутылку коньяка. Из запасов моего свекра… Мне было так грустно! Но как я тут оказалась?
Магали чуть крепче сжала запястье молодой женщины и проговорила тихо, с сочувствием:
– Идемте, моя хорошая! Идемте со мной. Когда переберешь лишнего, случается, ничего не можешь вспомнить.
Леонора позволила себя увести. Молодая женщина была очень бледна, и вид у нее был отсутствующий – жалкий призрак лучащейся радостью новобрачной, которой три года назад Гильем клялся в вечной любви.
Глава 14
Гильем
В мануарии Лезажей, четверг, 1 июня 1882 года, в полдень
– Значит, вы были пьяны? – спросила у Леоноры Клеманс. – Вы уверены, что всему виной – алкоголь? Как вы оказались на берегу реки, в лодке?
– Я много выпила и совершенно не помню, что делала той ночью. Я ничего не помню!