"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Божич Бранко. Страница 162

– Что он ответил? Он поставил условие. И, я тебе скажу, расписал, как он от всех зависит, и как он не всесилен, и как трудно ему будет это сделать… Ну, что не ради собственного тщеславия, а исключительно по необходимости, чтобы пойти мне навстречу… Он требует, чтобы просить за своих детей пришел ты сам.

Последние слова отец произнес очень тихо и даже робко.

– И как ты считаешь, стоит идти или нет? – спросил Войта. Нет, он не собирался идти к Достославлену, такое ему и в страшном сне не приснилось бы, но хотел услышать прямой ответ отца.

– Я считаю, что Достославлен хочет потешить тщеславие, а потом разведет руками и скажет, что у него ничего не вышло. Твой дружок Айда думает иначе.

Понравившаяся Достославлену идея сделать магнитодинамику герметичной наукой воплотилась в жизнь за несколько дней. А это не помилование какого-то мрачуна ради спасения женщины с тремя детьми. Достославлен может этого добиться. Вопрос в том, захочет ли? И вряд ли магнитофорная махина прибавит ему желания спасать семью Войты.

– Вообще-то я собирался его убить… – пробормотал Войта.

– Убить его ты всегда успеешь, – усмехнулся старший Очен. И, конечно, был прав.

Желание обладать двумя пуговичками, полученными Войтой от Глаголена, не толкнут Достославлена в объятья Войты – во-первых, Глаголен прав и в обвинение никто не поверит. Во-вторых, пуговички у Войты можно просто отобрать (а потому их следовало хорошенько спрятать).

«Безвыходное положение – это такое положение, простой и очевидный выход из которого нас почему-то не устраивает», – сказал как-то Глаголен. Вот он, простой и очевидный выход: уговорить Достославлена.

Войту перекосило.

Очен-младший явился, когда мать поставила перед Войтой ужин. Тот показал Очену кулак – чтобы не смел при матери заикаться об угрозе ее внукам.

– Если хочешь моего совета – я дам тебе совет, – начал тот.

Войта советов пока не просил, но покивал молча, потому что жевал.

– Я знаю способ, как уговорить Достославлена. Это очень просто. Нужно быть с ним искренним. Искренне просить, искренне уважать. Искренне заискивать. Искренне льстить. Понимаешь? Полюби его – и он твой!

– Очен, ты в своем уме? Искренне заискивать – это как? – спросил Войта, едва не подавившись.

– Тебе не доводилось соблазнять женщин искренней лестью? – улыбнулся Очен.

– Не припоминаю. Обычно я предлагал им деньги, и никакой лести после этого не требовалось.

– А жене? Жене ты тоже предлагал деньги?

– Жену мне вообще не приходилось соблазнять. На то она и жена. Разве нет?..

Очен снисходительно улыбнулся – понятно, его жена вертела им, как ей вздумается. Воспоминание о Ладне царапнуло больней, чем хотелось бы… Она всегда завидовала жене Очена, пышной красавице, но ей и в голову не приходило брать с нее пример. Войта не смог есть – отбросил ложку со злостью. И со злостью сказал:

– Достославлен не женщина, чтобы его любить или соблазнять. Я не могу полюбить его при всем желании. Тем более искренне. Я в принципе не могу искренне его уважать, неужели это непонятно?

– Притвориться у тебя не получится. Ты не умеешь притворяться. Потому я и говорю об искренности. В концепции созерцания идей есть посыл, позволяющий управлять поведением других людей. Он основан на так называемом «подключении» – когда твои чувства приходят в некоторое гармоническое соответствие с чувствами другого человека, создавая общие ментальные волны. И, подключившись, ты можешь постепенно направлять эти ментальные волны в нужное тебе русло.

– Очен… Никаких ментальных волн нет и быть не может, – оборвал его Войта. Он вообще-то не собирался просить Достославлена.

– Я понимаю, за одну ночь невозможно освоить столь сложную практику, но это и не требуется! Больше всего Достославлен хочет признания, в глубине души он совершенно не верит в себя, может быть даже презирает себя. Но он удивительно доверчив, стоит только его похвалить – и он расцветает на глазах. Его так просто сделать счастливым!

Войта едва не ляпнул, что Достославлен убил Трехпалого. Нет, несмотря ни на что, это пока следовало придержать при себе…

– Я не собираюсь делать Достославлена счастливым, даже если это очень просто, – проворчал он сквозь зубы, но Очен этого будто и не услышал.

– Он в самом деле ради друзей готов расшибиться в лепешку – тратить деньги, силы, время. Лишь бы его любили, лишь бы в нем нуждались! У него есть мечта – он хочет войти в историю. Ради этого он пишет стихи, потому что искренне уверен, что это единственная его сто́ящая способность. Тебя не трогает его наивность и непосредственность?

– Нет, не трогает, – ответил Войта.

– Жаль. Ты всегда был толстокожим. Ты хотя бы когда-нибудь кого-нибудь жалел?

Войта оглянулся – мать ушла в спальню, чтобы не мешать их разговору.

– Бывало… Вот отца, которого Достославлен сегодня выставил на посмешище.

– Не думаю, что он сделал это нарочно.

– А я думаю, что было именно так. Нарочно. И меня он хочет видеть только для того, чтобы потешится.

– Так почему бы тебе не пойти ему навстречу, Воен? Речь о жизни твоих детей! – Последнее Очен сказал шепотом, но Войте показалось – слишком громким.

– Я не ярмарочный шут – тешить Достославлена.

– Ты серьезно? Ты отдашь своих детей на смерть, лишь бы никому не кланяться? Даже твой отец перешагнул через себя, а ты не воспользуешься предложенной тебе помощью только потому, что Достославлен не столь достойный муж?

Едрена мышь, до смерти хотелось сказать, что Достославлен убил Трехпалого. Чтобы Очен оставил наконец свою восторженную жалость к его наивности и непосредственности.

– А мне разве предлагают помощь?

– Ну да. Я ведь тоже ходил к нему, и он подтвердил, что поможет тебе, – ему нужно лишь, чтобы ты помог ему это сделать… Он для этого и письмо сохранил.

– Да ну? Так хотел мне помочь?

– Войта, более всего он хочет помочь Славлене. И ты Славлене нужней, чем казнь твоего мрачуна. Я объяснил ему, что смерть твоих детей не прибавит тебе ненависти к мрачунам, но отвратит от чудотворов. И он со мной согласился.

В эту минуту в дом зашел отец, все это время говоривший со старшим Оченом. Хлопнул дверью раздраженно и прямо с порога закричал:

– Не смей ходить к этому пройдохе! Ты понял? Вот мой отцовский приказ: не смей! Я сам поеду в замок. Соберу десяток-другой друзей – если добром твоих не отдадут, пусть пеняют на себя!

Отец протопал в спальню и хлопнул дверью еще разок. Ну да, человеку с арбалетом в руках редко отказывают в смиренных просьбах… Имея бумагу Глаголена и отряд вооруженных чудотворов, пусть и немолодых, спасти Ладну и детей получится верней, чем имея только бумагу Глаголена.

– Слыхал? – Войта усмехнулся.

И если расчет отца окажется верным, то Глаголена ничто не спасет. Не понадобится письмо из замка, а потому и магнитофорная махина становится бесполезной. Все возвращается к тому самому безвыходному положению, из которого есть простой и очевидный выход. Признаться, эта мысль привела Войту в отчаянье.

– Говоришь, искренне заискивать и искренне льстить? – осклабился он.

Войта не дошел ста шагов до богатого дома Достославлена – сел на камень под старой раскидистой рябиной и обхватил голову руками. Как назло, утро было солнечным, ярким, хоть и холодным, отчего на душе делалось еще омерзительней. С рябиновых ветвей облетали последние листья, и ягоды огненного цвета светились на фоне неба, как камни иллюминаций Глаголена.

Если сразу хлопнуться на коленки, Достославлен, чего доброго, решит, что над ним смеются, – и будет недалек от истины. Интересно, чего ему хочется сильней: примерно Войту наказать за дерзость и неуважение или все-таки добиться признания его, Достославлена, заслуг и пользы для друзей?

Чего ждать от человека, который хочет, чтобы перед ним заискивали (искренне) и искренне ему льстили?

Да, Войта взял с собой одну из пуговиц, украшенную солнечными камнями, но был, тем не менее, полностью с Глаголеном согласен: пуговица не напугает Достославлена, что бы Очен ни думал о его желаниях нравиться друзьям и быть полезным Славлене. Не напугает – но запросто сведет на нет его желание Войте помочь, если такое желание в самом деле имеется. И, конечно, пуговицы эти ничего не доказывали, так же как и не достигшие цели удары мрачунов. Вторую пуговицу Войта отдал старшему Очену на сохранение, полагая, что если вдруг Достославлен захочет ее отыскать, то семью своего товарища трогать не станет.