Река надежды - Мармен Соня. Страница 34

– Boozhoo [79], – прошептала она, поравнявшись с Александером, потом провела рукой по его плечу и руке и пошла дальше.

– Спокойной ночи! – пробормотал он, глядя ей вслед.

В горле пересохло, и он сглотнул. Прекрасное видение исчезло… Словно парализованный, Александер стоял и смотрел в пустоту.

– Ты в своем уме? – спросил у него Призрак.

– Что?

В этом Александер не был уверен. Все его мысли, казалось, сбились в комок пониже пояса, там, где топорщились сейчас его штаны.

– Ты разве не знаешь, что дикарки обижаются, когда мужчина отвергает их заигрывания?

– Заигрывания? – повторил Александер. Рука, к которой прикоснулась индианка, до сих пор горела огнем.

– Очнись, парень! – засмеялся Призрак и дружески похлопал Александера по плечу. – Или ты не умеешь читать у женщины по глазам?

Только теперь Александер понял. Выскочив на улицу, он, будто потерпевший кораблекрушение моряк, огляделся в поисках своей сирены. Она станет для него спасением… по крайней мере в эту ночь.

Сирена дожидалась его под сенью сосен, но, едва завидев, растворилась в чернильном мраке ночи. В крови у Александера бушевал алкоголь, низ живота пожирало пламя. Одуряющий запах сосновой смолы стал последней каплей – голова у молодого шотландца пошла кругом.

– Миква! Иди сюда! – Как он ни старался, имя индианки так и не вспомнил.

Раздвинув ветви, он оказался в том месте, где она стояла минуту назад. Тихий гортанный смех, звук торопливых шагов… Воздух рассекла сосновая ветка. Она убегает! Александер улыбнулся и побежал следом.

– Хочешь поиграть со мной, маленькая сирена?

Игра только подхлестывала вожделение. Ноги утопали в густом ковре из иголок и гумуса. Меж ветвей кустарника мелькнула черная коса, однако он успел увидеть лукавую улыбку и призывный взгляд. Женщина сделала знак подойти. Ее черные как смоль волосы блестели в лунном свете. Он остановился на расстоянии шага, опасаясь, как бы она снова не убежала. Не сводя с нее глаз и прерывисто дыша, он протянул руку. Она увернулась, засмеялась тихим воркующим смехом и увлекла его за собой. На освещенной луной поляне он увидел несколько берестяных вигвамов. Из-под приподнятых полотнищ выбивались тонкие лучи света. Молодая женщина проскользнула в тот, что был ближе к лесу, и он последовал за ней.

В вигваме крепко пахло копченой рыбой. Задыхаясь и обливаясь по́том, он осмотрелся. Посередине горел небольшой костер. Тонкая нитка дыма тянулась от него к отверстию наверху. На циновках спали люди. Некоторые – под одеялами, некоторые – без. По большей части это были женщины и дети. Наконец он увидел ее. Женщина сидела на циновке в глубине жилища, поджав под себя длинные обнаженные ноги. Ее черные глаза смотрели на него приглашающе, здесь ошибки быть не могло. Он медленно приблизился.

– Ambe omaa, – проговорила она, похлопав по циновке ладошкой. – Abin!

Александер не понял слов, но подчинился красноречивому жесту и присел туда, куда она указала.

– Aaniin ezhinikaazoyan? – тихо спросила женщина.

– Не понимаю!

Она приложила ладошку к груди.

– Mikwanikwe nidijinikàz. Aaniin ezhinikaazoyan?

– Микваникве… Это ведь твое имя? Может, ты хочешь знать, как меня зовут?

Молодая женщина кивнула, одарив его ослепительной улыбкой.

– Александер.

– Александер… – повторила она протяжно, не сводя с него своих полных тайны глаз.

Потом она указала на берестяную корзину с сушеным мясом и лепешками-баннок.

– Ginoondezgade na?

Александер помотал головой, отклоняя предложение. Он сейчас нуждался в совсем другой пище, и она это прекрасно знала.

– Ginoodeyaabaagwe na? – спросила она, протягивая ему флягу с остро пахнущим напитком. – Ishgodewaaboo!

Это он понял. Познания в алгонкинском у Александера были весьма скромные, но значения некоторых слов он успел запомнить.

– Miigwech [80], – ответил он, принимая флягу.

Водка обожгла горло. «Скверное пойло! – подумал он. – Только б не отравиться!» Горделиво расправив плечи, молодая индианка тряхнула волосами, положила руки на колени и стала ждать, когда он утолит жажду. Александер пил маленькими глоточками, поэтому успел как следует разглядеть свою сирену. Ее черты выдавали в ней потомка межрасового брака: прямой, чуть удлиненный нос, узкий выпуклый лоб, деликатное, совсем как у Изабель, сложение…

Он положил флягу на циновку и улыбнулся. Он наконец понял, что в ней привлекло его внимание – горделивая грация, которая свойственна и его прежней возлюбленной! Испытав внезапное желание овладеть ею здесь и сейчас, Александер провел пальцами по ее руке до самой шеи, потом обнял и поцеловал. Сходя с ума от вожделения, он стал гладить волнующие округлости ее тела. Молодая женщина податливо прильнула к нему, позволяя утолить желание снова и снова прикасаться к ней, пробовать ее на вкус. Прошло много минут, прежде чем они смогли оторваться друг от друга. Александеру не хотелось, чтобы все произошло слишком быстро.

– Ты тут живешь?

– Miinange.

– Ты понимаешь, что я говорю?

– Miinange, – подтвердила она, кивнув.

Совсем рядом тихонько всхлипнул спящий ребенок. Александер повернулся. Из-под одеяла виднелись длинные растрепанные волосенки и украшенная затейливой вышивкой рубашка из мягкой лосиной кожи. Это была девочка лет четырех, не старше.

– Otemin, nindaanis.

– Отемин? Это ее имя? Это твоя дочка?

– Miinange, – ответила молодая женщина, прижимая ладонь к сердцу.

Нежным жестом она убрала волосики, и Александер увидел лицо ребенка. Девочка нахмурилась во сне и перевернулась на спину. Она была очень хорошенькая.

– Она похожа на тебя, – задумчиво проговорил он.

«Если Каишпа и правда муж Микваникве, то он идиот! Как можно было отказаться от нее и от дочки? Хуже того – продать их обеих за бочонок водки!»

– Amba omaa…

Едва слышно бормоча, Микваникве села к нему на колени и стала гладить его по плечам. Александеру же вдруг пришло на ум, что у него самого ребенка нет. Не то чтобы ему очень хотелось иметь его в данный период своей жизни, но все же…

Губы женщины рисовали теплые тропы у него на шее. В затухающем свете костра их с Микваникве тени томно двигались на стене вигвама. Посапывание спящих напоминало Александеру, что они не одни. Он знал, что для индейцев таинство продолжения рода – не табу, а самая естественная вещь на свете, но ему стало неловко при мысли, что они будут делать это тут, рядом с несколькими десятками соплеменников молодой женщины.

Микваникве помассировала ему бицепсы, и пальцы ее скользнули ниже, на грудь. Александер поспешно снял рубашку, она – свое кожаное платье, украшенное вышивкой тех же ярких цветов, что и одежда ее ребенка. Руки у Микваникве и вправду золотые… Ласки молодой индианки между тем становились все смелее: погладив его по животу, она запустила руку ему в штаны. Отыскав желаемое, она улыбнулась и что-то тихо проговорила нежным голосом. Он вздохнул от удовольствия. Бархатный взгляд ее раскосых глаз заставил его забыть о стыдливости. Смежив веки, он отдался ощущениям. Что, если с Микваникве он наконец осуществит свою мечту?..

Вояжеры часто брали в жены индианок, и эти союзы представителей разных культур зачастую длились так же долго, как и браки между белыми. Сейчас, держа в объятиях незнакомку, Александер как никогда остро ощутил бремя своего одиночества, потребность во взаимной любви. Изабель суждено было стать воспоминанием. Ему же нужно жить, думать о себе и своем будущем. Внезапно он ощутил новую вспышку надежды, желание иметь семью и детей. Может, Микваникве дождется его возвращения следующим летом?

Молодая женщина легонько толкнула его в грудь, и он лег спиной на циновку.

– Omaa zhingishinin…

Он снова ничего не понял. Алгонкинский, как и другие индейские наречия, европейцу освоить было нелегко – уж слишком он отличался от их родного языка. Александер в этом пока не преуспел, но сейчас это было неважно. Изобретательный рот, теплый и влажный, казалось, решил подарить ему все мыслимые удовольствия, возбуждая уже одним лишь прикосновением. Александер стиснул зубы, чтобы не застонать. Запустив пальцы в шелковистые черные волосы женщины, он взмолился Kije-Manito [81]. Микваникве разговаривала с ним на вечном языке, понять который было божественно легко…