Река надежды - Мармен Соня. Страница 63

Путешествие по реке растянулось на несколько дней. Они переплыли через озеро Онтарио, в ночной темноте преодолели Ниагарский волок и достигли наконец озера Эри. Теперь их путь лежал к речке Детройт. Торговцы-французы опережали их на два дня, но их каноэ везли тяжелый груз, в то время как трое индейцев и бледнолицый путешествовали налегке.

Ноньяша условился со своими нанимателями, что догонит их по пути, а если этого не произойдет, то они встретятся уже в форте Детройт. Вновь обретенную сестру молодой виандот рассчитывал оставить в деревушке Пуант-о-Монреаль, располагавшейся неподалеку от форта. После уничтожения поселка Буа-Блан миссия иезуитов перебралась туда. Убедившись, что Тсорихиа в надежных руках, Ноньяша намеревался продолжить путь к Микиллимакинаку вместе с французами.

Оставался один день пути. С наступлением темноты лодку вытащили на берег в месте, которое местные жители называли Сосновым мысом. Тсорихиа бросила последнюю охапку сухих веток на кучу, заготовленную для костра, и направилась к сверкающему меж деревьев озеру. Александер следил за ее тонкой фигуркой, пока та не скрылась из виду, потом занялся разведением костра. От аромата расплавленной сосновой смолы защекотало в носу. Матиас Маконс и Ноньяша тем временем латали пробоины в каноэ.

Александер пока так и не решил, что станет делать по прибытии в форт. По словам Ноньяши, в католической миссии Тсорихиа ждала встреча с больным отцом. Девушка хотела, чтобы ее спутник оставался с ней, и не скрывала своих намерений стать его супругой. Александер разделял оба ее желания, ему хотелось создать с Тсорихиа настоящую семью, но он осознавал, что над ним по-прежнему висела смертельная угроза. Разве мог он подвергнуть опасности и ее жизнь тоже?

Языки пламени взметнулись ввысь, словно изящные руки, стремящиеся заключить ночь в страстные объятия. Александер подумал о Тсорихиа, которая ушла к озеру. Отправив в огонь последнюю ветку, он украдкой посмотрел на виандотов. Он заметил, с каким восхищением Матиас Маконс смотрит на Тсорихиа. Александер невесело вздохнул.

На озере было тихо. Тонкий месяц с высоты небес проливал на спокойную воду свой серебристо-пепельный свет. Тсорихиа плескалась недалеко от берега. Александер бесшумно подошел к воде и невольно залюбовался ее обнаженным телом, украшенным тысячами капелек-бриллиантов.

Почувствовав его взгляд, девушка грациозно обернулась и жестом позвала Александера. Он снял рубашку и наколенники и, оставшись в повязке-брайе, присоединился к ней. Под ногами ощущался мягкий песок, прохладная вода приятно ласкала ноги.

– Смотри! – Тсорихиа указала на север.

Обхватив руками талию девушки, он развернул ее так, что она прижалась ягодицами к его бедрам, обнял ее и положил подбородок ей на плечо. Зрелище, представшее их взору, было великолепно: над вершинами деревьев по небу лениво вились волны зеленоватого света.

– Северное сияние, – пробормотал потрясенный Александер.

Ему нечасто доводилось сталкиваться с этим феноменом – всего три раза в жизни. В первый раз это случилось, когда ему было лет восемь или девять. Был вечер, канун праздника Самайн. Они с Джоном и Коллом сидели на северном склоне горы Пап-Гленко.

– Это они! – закричал Александер. Он так перепугался, что готов был сбежать. – Они пришли за нами!

Колл поспешно сунул в куст бутылку виски, которую стащил из отцовской кладовой неделю назад, и посмотрел по сторонам.

– Никто не идет, Алас!

– Это ду хи! Смотри, там, на небе, Завеса, которая отделяет мир людей от мира духов!

Джон посмотрел на небо и расхохотался.

– Ты только посмотри, Колл!

Старший брат достал бутылку и поднял глаза к небу. Поняв, о чем идет речь, он расслабился и вздохнул.

– Ты правда думаешь, что это и есть Завеса?

– Сегодня ведь Самайн, разве нет? – отозвался Александер, садясь на мокрую от росы траву. – Что еще это, по-твоему, может быть?

– Красиво… – пробормотал Джон, который уже не смеялся.

Прижавшись друг к другу, братья по очереди потягивали из бутылки запретную жидкость, от которой жгло в горле и на глаза наворачивались слезы, и, словно зачарованные, смотрели на небо.

От страха не осталось и следа. С детства они слышали рассказы о Завесе, отделяющей мир живых от потустороннего мира, через которую в ночь Самайна духи умерших могут проникнуть и вернуться туда, где когда-то жили. Александер представлял себе Завесу как нечто мрачное и темное, непреодолимое для смертного, – нечто похожее на железную решетку, за которой кишат тысячи демонов с костлявыми, как у скелета, руками и длинными пальцами, которыми они загребают всех, кто подошел слишком близко. Но то, что он видел сейчас, совершенно не вязалось с этой картинкой. Завеса не казалась застывшей и холодной, какой она должна быть, если речь идет о смерти… Она больше напоминала огромное шелковое полотнище, колышущееся от дыхания душ умерших.

Ему вспомнилась сестричка Сара, и он представил, как она держится за край Завесы своими крошечными белыми пальчиками, покачивается в такт ее движению и заливисто смеется. Александер закрыл глаза, чтобы лучше запомнить картинку, и протянул руки ладонями вверх к небу в надежде, что оно одарит его невидимым талисманом, который будет направлять его всю жизнь…

И вдруг он ощутил в руке что-то твердое и тяжелое. Открыв глаза, он с изумлением уставился на бутылку виски. Мечта, пламенное желание испарились в один миг. Внезапно ему стало грустно. Неужели то, что он сейчас держит в руке, станет единственной радостью в жизни?

– О чем ты думаешь? – спросила шепотом Тсорихиа.

– Вспомнился эпизод из детства, – ответил он так же тихо и потерся щекой о ее щеку. – А ты?

– Мне тоже вспомнилось детство, – отозвалась девушка.

Неожиданно к ней вернулась серьезность, и она стала рассказывать:

– Я почти не помню, как жила до того, как меня увели к ирокезам. Детские воспоминания – они как отражение на воде: как только попытаешься схватить, оно исчезает. Но сейчас, глядя на небо, я вспомнила бабушку. В деревне ее все называли Старуха Уарон. Она рассказывала нам, детворе, сказки и разные истории. Мне особенно нравилась та, в которой говорилось о сотворении мира. В свое время Атаентсик, прародительница людей, жила в Верхнем мире вместе с духами… И, глядя на небо сегодня, я вдруг подумала, что именно так этот мир и должен выглядеть.

– Наверняка так и есть, – ответил Александер, сжимая ее в объятиях и целуя в висок. Он ощутил, как под губами бьется жилка. – И она до сих пор там?

– Атаентсик? Нет. Однажды она охотилась на медведей и угодила в дыру в небе. То была ловушка – у нее был неуживчивый характер, и духи решили от нее избавиться. В Нижнем мире в то время было только огромное море, по которому плавала Большая Черепаха. Увидев, что Атаентсик падает, Черепаха приказала Бобру нырнуть, собрать как можно больше земли с морского дна и положить ей под спину. На эту землю и упала Атаентсик. Она уже носила под сердцем ребенка, вернее, двух. Скоро близнецы – Иоскеха, Великий Дух, и Тавискарон, Злой дух, – появились на свет. Большая Черепаха росла, и вместе с ней расширялась суша. Иоскеха стал создавать озера и реки и возделывать под солнцем маис. Он создал людей и полезных животных, чтобы людям легче жилось. Он научил людей добывать огонь, чтобы они могли греться. Его брат-близнец унаследовал мятежный характер матери. Он сеял раздоры и войны, стараясь изо всех сил навредить людям. Однажды он вызвал своего брата, с которым не ладил, на бой, но получил рану и сбежал. Капли его крови превратились в кремень, из которого люди научились изготавливать наконечники для стрел. Тавискарон убежал в другой мир и больше не возвращался. Но тяга к разрушению, которая его обуревала, осталась в нашем мире навсегда.