Альянс бунта (ЛП) - Харт Калли. Страница 29

— Теперь ты не такой большой и страшный, Джейкоби. Я знаю тебя. Ты всего лишь маленький милый плюшевый медвежонок… — Я снова сжимаю руку на ее горле, на этот раз еще крепче, не давая ей закончить фразу.

О? Моя драгоценная Малышка Эль решила, что хочет поиграть, да? Ну, я не имею привычки отказывать ей. Далеко не всегда я могу отказать ей, когда она показывает мне, что ей нужно.

В мгновение ока я вскакиваю с места, поднимая ее вместе с собой. На секунду убираю руку с ее горла, чтобы обхватить ее под попу, поддерживая вес, пока целеустремленно иду к кровати.

— Рэн! Боже мой, Рэн! Не делай этого. Нет! — визжит она.

Когда бросаю ее на кровать, наслаждаясь тем, как ее тело подпрыгивает на матрасе, девушка издает возмущенный рык и пытается перебраться на другую сторону кровати. Я разражаюсь безудержным хохотом, из-за чего моя Элоди застывает с растерянным выражением лица.

— Какого черта ты смеешься? — спрашивает она. — Ты думаешь, что заставишь меня понервничать от твоего внимания? Извини, приятель. У меня официально отсутствует чувствительность к грубому обращению Рэна Джейкоби. Пытайся сколько угодно, ты…

— Мне не нужно пытаться, милая девочка. Я заставлю тебя кричать. Сними мою футболку. — Она тянется к футболке, которая на мне, но я отбиваю ее руки. — Нет. Ту, что на тебе, — уточняю я.

У нее, должно быть, вылетело из головы, что на ней моя одежда. Девушка смотрит вниз на черную футболку, которая прикрывает ее прелести, и ее щеки краснеют. Ее соски уже затвердели и торчат сквозь ткань; на ней нет лифчика. Намеренно медленными движениями она хватает подол футболки, немного приподнимая ее по бедрам.

— Сегодня, Стиллуотер.

— Но… — выдыхает она.

Я склоняю голову набок.

— Но?

— Ты… не любишь торопить события. — У нее хватает ума нервничать, когда она это говорит, зная, что нельзя быть нахальной со мной, пока я в таком настроении. В ее глазах искрится озорство, но в них есть и трепет. Она не знает, зашла ли слишком далеко, или я оставлю это дерзкое замечание без внимания.

Не повезло ей.

Я не в том состоянии, чтобы прощать.

Стягиваю через голову свою рубашку, гудя от сдерживаемой энергии, которая так и просится наружу.

— Ты еще пожалеешь, что не подчинилась в первый раз, — обещаю ей.

Она опускается на матрас, в ее глазах появляется томительный огонек.

— Рэн.

— Встань. На колени передо мной. Прямо сейчас.

— Рэн.

Вырываю ремень с джинсов, щелкнув кожей.

— Ты действительно хочешь заставить меня просить дважды?

На этот раз никаких колебаний. Девушка немедленно подчиняется, встает на колени, ее губы приоткрыты, взгляд лихорадочный. Я откладываю ремень. Все происходит очень серьезно, но это все же игра. Есть правила. Элоди должна подыгрывать мне, если хочет пожинать плоды этого взаимодействия так же, как и я.

Может показаться, что весь контроль в моих руках, но это не так. Элоди способна остановить меня одним словом. Это все, что потребуется. Одно крошечное, ничего не значащее слово из ее уст, и я буду стоять перед ней на коленях в мольбе. Все это прекратится, как только она пожелает. Но она этого не хочет. Моя девочка хочет, чтобы я стоял над ней, проводил подушечкой большого пальца по линии ее челюсти, по открытым губам, заставлял втягивать его в рот.

— Соси, — приказываю я.

Она хочет, чтобы я впился большим пальцем в ее щеку, не оставляя ей другого выбора, кроме как широко открыть рот.

Девушка вздрагивает, ее веки снова пытаются сомкнуться.

— Посмотри на меня, Элоди.

Она подчиняется. Дыхание неровное и быстрое вырывается через нос. Ее глаза слезятся, подводка размазалась, и это выглядит чертовски сексуально. Святые, мать вашу, мученики, она самое прекрасное создание из всех, кого я когда-либо видел. Мне приходится бороться с желанием сорвать с себя джинсы, бросить ее на кровать и вбивать в нее свой пульсирующий член снова и снова, как какое-то бешеное, оголтелое животное.

Она делает это со мной.

Она сводит меня с ума.

О, боже, как же мне будет весело с ней сегодня. Я вынимаю большой палец из ее рта. Вместе с ним вытекает струйка слюны. Элоди пытается вытереть ее, но я снова отбиваю ее руку. Вместо этого втираю слюну в ее губы, в ее щеку.

— Я решаю, грязная ли ты, — шепчу я ей. — Я решаю… и сегодня сделаю тебя чертовски грязной. Надеюсь, ты готова. Вот что получаешь, когда сразу не даешь мне то, что я хочу.

— О, боже, Рэн…

Она вскакивает, пытаясь избавиться от футболки, но я толкаю ее на кровать, медленно покачивая головой.

— Слишком поздно, Стиллуотер. Не хочешь вернуть мне мою футболку? Отлично. Тогда я возьму ее сам. Ложись спиной на кровать.

Элоди чувствует, как далеко заводит меня мое дикое настроение и как сильно я надеру ей задницу, если она не будет хорошо себя вести. Это та часть, которая нравится ей больше всего. Та часть, которая заставляет ее дрожать и трепетать, торопясь сделать то, что ей говорят, как можно быстрее… потому что если я готов так безжалостно наказывать ее за плохое поведение, то она точно знает, как хорошо я вознагражу ее, если она будет хорошо себя вести.

Девушка ложится на спину и смотрит на меня, не отрываясь, пока я пересекаю комнату, возвращаясь к дивану, где я рисовал… и беру одно из лезвий из разорванной упаковки, лежащей рядом с моим блокнотом для рисования.

Когда возвращаюсь к кровати, зрачки Элоди сужаются до точки, когда она видит, что у меня в руках. Она задыхается, вцепившись руками в простыни, когда я забираюсь на кровать и снимаю пластиковую защиту с яростно острого лезвия.

— Рэн, — шепчет она.

— Оставайся неподвижной. Не двигайся ни на миллиметр, — рычу я.

Подол черной футболки задрался на ее талии, выставляя напоказ кружевные бирюзовые трусики. Я берусь за подол футболки и очень точным движением разрезаю ткань, отрезая кусок. Трепеща, он опускается на покрывало, как перышко на ветру.

— Вот что происходит, когда ты плохо себя ведешь…

Провожу плоской стороной лезвия по внутренней стороне ее бедра; металл едва касается ее плоти. Дыхание Элоди учащается до коротких, резких вдохов. Я смотрю на нее — губы приоткрыты, щеки цвета греха, похоть и страх воюют в ее глазах.

— Ты доверяешь мне? — спрашиваю я.

— Да.

— Хорошо.

Еще один кусок футболки оказывается в моей руке, расходясь как шелк, когда я подношу к нему лезвие. Отбрасываю его, грубо беру Элоди за бедро и притягиваю ближе к себе.

— Когда я говорю тебе, что хочу, чтобы ты была голой, ты должна быть голой, Эль.

На этот раз, когда разрезаю лезвием материал, я не отрезаю кусок. Я лишь разрезаю его, делая пятнадцатисантиметровый разрыв в ткани прямо напротив ее живота. Разрыв обнажает ее кожу, давая мне самый восхитительный вид на ее подтянутый живот. Так, блядь, сексуально. Так чертовски возбуждающе. Я попеременно отрезаю кусочки ткани и делаю надрезы, работая быстро и уверенно, стараясь не задеть ее кожу. Рукава. Грудь. По всему животу. Очень скоро тело Элоди едва прикрывают лоскуты футболки. Только один участок материала я приберег напоследок. Она шипит, ругается под нос, когда я разрезаю длинную диагональную щель в футболке над правой стороной ее груди, и обнажается бледно-розовый бутон ее соска и половину груди.

— Черт. — Я замираю от вида ее, привязанной невидимыми путами к кровати, голова откинута назад, мышцы горла работают, когда девушка пытается сглотнуть. Ее тело великолепно. Кожа такая бледная. Такая совершенная, так и просится, чтобы к ней прикоснулись. Элоди находится на грани гипервентиляции, ее грудная клетка быстро поднимается и опускается.

Опустившись, я прижимаюсь к ней и провожу языком по ее тугому, идеальному соску, со стоном втягивая его в рот.

— А-а-а! Черт! Рэн! Черт, это так… так… святое дерьмо!

Я тут же сжимаю зубы. Мое терпение лопнуло и покинуло меня. Не то чтобы оно у меня вообще было. Вцепившись в ее плоть, я сильно дергаю, вызывая у девушки сдавленный вскрик, который звучит как сочетание удовольствия и боли. Прежде чем она успевает оправиться от укуса, я откидываюсь назад, отрываю лоскуты футболки от ее тела и разрезаю ее с другой стороны, обнажая левую грудь. На этот раз я вижу весь изгиб ее груди, и вид сводит меня с ума. Я беру этот сосок в рот, прикусываю, накрываю ладонью выпуклость и удерживаю на месте, облизывая и посасывая. Элоди бьется и извивается, ее ноги путаются в простынях, глаза закатываются. Она ругается и проклинает, умоляет и просит, побуждая меня продолжать и умоляя остановиться. Все это время она пальцами запутывается в моих волосах и притягивает меня ближе, прижимая к своей груди, пока я не могу больше терпеть.