Альянс бунта (ЛП) - Харт Калли. Страница 75

Я ошибался.

В течение последнего месяца мы с Калланом фотографировали вулканы. На прошлой неделе мы поднялись на гору Фудзи с самого основания. Мы снимали группу восьмидесятилетних монахов, которые каждый день, если позволяет погода, поднимаются к кратеру вулкана в качестве паломничества. Подъем для них — священный долг. Даже в середине зимы они не носят ничего, кроме тонких одеяний и сандалий. Подъем на гору был не очень сложным, но, признаюсь, мне было тяжело. Я задыхался и потел. Мимо меня то и дело проходили старики. Они хлопали меня по плечу, махали руками и смеялись, оставляя меня в пыли. На вершине я спросил их, как им удается так легко подниматься, и один из стариков ответил мне: «Тебе тяжело, потому что ты слишком много несешь. Тебе трудно, потому что ты отчаянно хочешь добраться до вершины. Гора — это вечное путешествие. Оно никогда не заканчивается. Сегодня мы достигли вершины, но работа еще не закончена. Завтра мы снова поднимемся на гору. Мы ищем радость в каждом шаге».

Наша гора вечна, Чейз. Не думаю, что она когда-нибудь закончится. Нам обоим было так больно и обидно. Все мое детство. То, через что ты прошла от рук своего брата. А еще наш общий багаж. Фитцпатрик, ребенок, твоя операция. Сложенные друг на друга, эти проблемы на расстоянии кажутся непреодолимыми. Но это не так. Я никогда не жалел ни о чем больше, чем о том, что опустил свой рюкзак к твоим ногам, Чейз. Больше всего на свете мне хочется поднять его снова. Я хочу нести и твой рюкзак, чтобы ты могла преодолевать подъем без лишней тяжести. Я не могу обещать, что смогу сделать это для тебя, но очень хочу попытаться.

Я остановился на соседней улице. Мой рейс в Токио в восемь тридцать. Я буду ждать на скамейке напротив кафе «Блю» — того, что с видом на парк. Если захочешь поговорить, приходи, встретимся там до восхода солнца. Если же ты просто захочешь прийти и дать мне по яйцам, то я тоже не против.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

ПАКС.

Он думает, что может просто написать мне письмо, и я побегу к нему? Сколько сообщений я отправила ему, прежде чем поняла, что он избавился от своего номера? Сколько сообщений я ему оставила? Сколько ночей прорыдала в подушку, ненавидя его за то, что он оставил меня с этой зияющей пропастью внутри груди?

Сворачиваю письмо и засовываю его обратно в книгу, разрываясь на части. Я должна сжечь и письмо, и книгу прямо сейчас. Просто отнести их обратно в гостиную и бросить в пламя. Но это не так просто.

Я далеко не безупречна во всем этом.

Переодевшись в пижаму, я распускаю волосы и снова заплетаю их в косу, мне нужно чем-то занять руки.

Я не могу пойти к нему.

Какой в этом смысл?

Через пару месяцев мы снова вернемся к этому. Пакс прав — мы через многое прошли. Большинству пар никогда не приходится сталкиваться с такими трудностями, через которые мы уже прошли. Нас больше нет, черт возьми, и я не могу смириться с мыслью, что снова потеряю его. Не могу.

Я ложусь в постель, решение принято. Меня убивает мысль не идти к нему, но тут уж ничего не поделаешь. Так будет лучше. Закрыв глаза, я позволяю своему горю на секунду захватить меня, погрязнуть в нем. Нелегко отпустить то, за что так долго отчаянно цеплялся. Со временем мы сможем двигаться дальше…

Резко открываю глаза, сердце заколотится в груди. Какого черта я делаю? Кого, черт возьми, я пытаюсь обмануть?

Накинув куртку и сунув ноги в какие-то ботинки, я выбегаю из квартиры, пока не передумала.

Я пробую три разных парка на картах Google, прежде чем нахожу тот, напротив которого находится кафе «Блю»; Пакс мог бы быть немного более конкретным, черт возьми. Сначала я думаю, что опоздала. Скамейка в парке пуста. Но нет, сейчас только два тридцать утра. До рассвета еще далеко. Не мог же он уже уйти? В конце концов я замечаю его, идущего ко мне со стороны парка — темная фигура, которая в другом случае выглядела бы зловеще, но я узнаю его длинные, легкие шаги.

Ни с того ни с сего мои нервы берут верх.

Это безумие? Черт возьми, я хочу бежать. Но как только вижу его лицо, я понимаю, что никуда не уйду. Пакс одет в черные джинсы и простую черную толстовку, капюшон надвинут на бритую голову. Его такие знакомые татуировки выглядывают из-под манжет рукавов и поднимаются вверх по шее. В темноте его глаза кажутся такими светлыми — почти серебристо-серыми.

Сердце сжимается, когда по его красивому лицу расплывается грустная улыбка.

— На скамейке стало очень холодно, — говорит он, и от его дыхания образуется туман. — Решил немного пройтись. Я знал, что увижу твои рыжие волосы, если ты придешь.

— Ты думал, я приду? — шепчу я.

Он медленно качает головой, но все же говорит:

— Может быть. Не каждый день девушке выпадает шанс дать мне по яйцам.

— От такой возможности трудно отказаться, — соглашаюсь я.

Пакс тихонько смеется. Его руки спрятаны в переднем кармане толстовки, но он делает ими жест в сторону моих ног.

— Вижу, ты пришла подготовленной.

Черт. Я не думала, когда спешила выйти из квартиры. На мне новенькие «Док Мартинс» Элоди — те, что Рэн подарил ей на Рождество. Ну, теперь я чувствую себя идиоткой. Надо было больше уделять внимания тому, что я делаю.

— У них стальные носки, — говорит Пакс. — Хороший выбор.

— Я пришла не для того, чтобы бить тебя по яйцам.

Он поднимает брови.

— Вот как?

— Нет, я пришла сказать тебе, что ты мудак и что я тебя ненавижу.

Пакс ожидал этого. Его даже не удивляет яд в моем голосе. Парень кивает, проводит языком по зубам и опускает взгляд на свои ноги.

— Я заслужил это, — говорит он.

— Еще как заслужил. Я ненавижу тебя за то, что ты разбил мне сердце. Ненавижу тебя за то, что бросил меня. За то, что исчез и игнорировал все мои сообщения и звонки. И за то, что ты заставил моего отца думать, что он был прав насчет тебя. Я ненавижу тебя за то, что ты превратил этот месяц для меня в ад.

Он закрывает глаза, тяжело сглатывает.

— Мне очень жаль, Чейз…

— А теперь скажи мне, что ты меня ненавидишь, — требую я.

Он молниеносно открывает глаза.

— Что?

— Скажи мне, что ты ненавидишь меня за то, что я лгала тебе.

Он колеблется.

— Я не собираюсь этого говорить.

— Скажи это, Пакс.

Парень пристально смотрит на меня, взгляд его твердеет, дыхание вырывается из него странным, затрудненным образом.

— Хорошо. Ладно. Я ненавижу тебя за то, что ты лгала мне.

— Скажи, что ненавидишь меня за то, что я не доверяла тебе.

— Я ненавижу тебя за то, что ты не доверяла мне.

— Продолжай, Пакс.

Он стоит очень неподвижно, пристально глядя на меня, напряжение исходит от него, натянутое, как тетива. Я думаю, что он собирается отказаться, но наконец Пакс говорит.

— Я ненавижу тебя за то, что ты послушала своего отца, а не меня. Ненавижу тебя за то, что сбежала в Нью-Йорк и на Аляску. За то, что не включила меня в разговор о беременности, пока это не стало абсолютно необходимым. Я ненавижу тебя… — Он запинается. — Я ненавижу тебя за то, что ты, блядь, раздавила меня, Чейз. Это было действительно чертовски хреново.

Его слова разрывают меня на части. Я сделала все эти вещи. Я все испортила. Причинила ему боль первой, такую же сильную, как и он мне, если не хуже. Я заслужила его гнев.

— Мне очень, очень жаль, — шепчу я. — Я бы хотела вернуться назад и все изменить. Все. Я действительно этого хочу.

Пакс снова кивает, сжимая челюсть. Он выглядит таким покорным, и это уничтожает меня. Все эти разговоры о ненависти только подтвердили то, что он и так подозревал. Что у нас нет возможности вернуться. Но…

— Я прощаю тебя, Пакс, — тихо говорю я. — Ты прощаешь меня?

Перемена в нем мгновенна; в нем загорается искра надежды. Парень распрямляет плечи.

— Да. Я прощаю тебя.

— Тогда скажи мне, что любишь меня больше, чем можешь ненавидеть. Скажи мне, что мы оба будем расти и извлечем урок из этого, и сделаем все возможное, чтобы никогда больше не причинять друг другу боль.