Рыжее (не)счастье Императора - Томская Светлана. Страница 2

– Хорошая была идея – раздраконить ящеров. Заслуживаешь награды, – и мне: – Собирайся, девочка, прятки закончились.

Всё было подстроено? Я так глупо выдала себя из-за кошки. Высший скрывается в глубине здания, а Инспектор смотрит уже в другую сторону и рычит:

– Взять её.

Кого её? Меня? Нет, он указывает на мою маму. И два воина из сопровождения Инспектора мгновенно повинуются.

– Не троньте, – кричу.

– Она пыталась скрыть твой дар! Ты же знаешь, какое наказание ждёт того, кто прячет одарённого? – снисходит до объяснения Инспектор.

Я знаю и кричу:

– Нет! Если вы её тронете, я сожгу любого, кто ко мне подойдёт.

Инспектор делает рукой жест, останавливающий уже шагнувших ко мне нукеров. В его колком взгляде, устремлённом на меня, – неподдельный интерес. Лицо впервые разморозилось. Он ухмыляется:

– Даже так?

И в следующий момент я чувствую себя скованной невидимой патокой. Тянусь к огню, я его чувствую, но наружу он не идёт.

– И что теперь, девочка, – в его голосе слышится презрение мастера к неумёхе. Он снова делает жест рукой в сторону моей мамы. Нукеры сейчас бросятся. И я неожиданно успокаиваюсь:

– Что теперь? Хотите получить головешку? Я сожгу себя, если вы прикоснетесь к моей матери, – я полна решимости сделать это. Тех, кто скрывает одарённых, ждёт жуткая смерть: их привязывают к хвостам ящеров и разрывают на части. Да я лучше умру вместе с моей мамой.

Примороженный смотрит мне в глаза, наверное, пытается понять, смогу ли я выполнить то, чем угрожаю. Наконец, кивает:

– Хорошо. Эй, Гарди, поди сюда!

Главный наставник обители подбегает с подобострастным выражением на физиономии. Толстяк сейчас похож на дворовую собачонку, виляющую хвостиком и одновременно дрожащую. Его жировые складки трясутся как холодец.

– Я оставлю эту женщину здесь, – кивок в сторону моей мамы. – Она будет заложницей. Если её дочь попытается сбежать по дороге в столицу, я вернусь. И горе тебе, если эта исчезнет. Ты меня понял?

– Да, сиятельный! – хрипит наш боров, лицо его наливается кровью.

– За неделю мы доберёмся до столицы, через две можешь вернуть этой женщине обычную свободу… в рамках обители.

Маг поворачивается ко мне:

– Ты поняла?

Я молча киваю.

– Теперь ты будешь хорошей девочкой?

Я снова киваю. И чувствую, как исчезает патока, сковывающая меня. Осторожно пробую вывести крошечный огонёк на ладонь так, чтобы не увидел примороженный. Огонь слушается, а маг снова ухмыляется. Он всё видит.

– Ну что ж, так даже лучше. Твою мать никто не тронет, пока ты покорна. Женщина, собери своей дочери всё, что нужно в дорогу. Мы отправляемся сейчас.

Вещей у меня немного: две лёгкие запасные туники, теплый плащ на все случаи жизни и пара ботинок на холодное время года. Всё это завязано в тугой узел. Подруги пытаются вручить мне корзинку с провизией, но инспектор останавливает их презрительным жестом.

– В этом нет необходимости.

Неожиданно для меня, он разрешает мне проститься, обнять мою мамочку. Я чувствую, как содрогается от неслышных рыданий её тело в моих объятиях, и пытаюсь сдержать слёзы. Это трудно, но мне удаётся. Впереди неизвестность. Мне нельзя показывать слабость. Я уже продемонстрировала силу, и только поэтому моя мама будет жить.

– Прости, мам, я так виновата.

– Это должно было случиться. Такой дар, как у тебя, трудно долго скрывать. Береги себя.

– Я всё равно сбегу, только не сразу. Я смогу.

– Нет, раз уж так получилось, научись управлять своим даром. Стань лучше всех. И вернись высшей.

– Разве женщины могут стать высшими?

– Асида же была.

– Ну, мам, это легенда.

– Так и стань легендой. В тебе дар от…, – она силится что-то сказать, но голос ей не повинуется. Печать немоты. Так было всегда все эти годы, на любые мои расспросы об отце. Но на меня этот запрет не распространяется, и я помогаю ей:

– Дар отца?

Вижу по глазам, что мама силится хотя бы кивнуть. Но и это ей не удаётся.

– Ладно, я поняла. Не бойся за меня. Я справлюсь, и я вернусь.

– Пора, – маг открывает дверцу кареты и… наклоняет голову. Сначала мне показалось, что он издевается над моей беспомощностью, но нет, взгляд его отстранён, ни намёка на насмешку.

– Прошу, – он даже подаёт мне руку, помогая подняться по крутым ступеням. Тон его холоден, но вежлив. Он снова в своём замороженном состоянии. Мне пока не хочется думать над переменой в его поведении. В приоткрытую дверь я вижу заплаканное лицо мамы, и снова острое чувство вины пронзает меня.

Прежде чем дверца захлопнулась, отрезая меня от детства, в карету влетает клочок дыма. Нэсси, моя кошка и причина моего пленения забивается под сиденье. Вытащить и высадить её я не успеваю. Карета трогается с места. Ручки на двери с внутренней стороны нет. Меня заперли. Инспектор вслед за мной не поднялся. Я оказываюсь одна в роскошной обстановке.

Мне страшно и больно, но я не могу не отметить, как мягко покачивается карета. Мне приходилось пару раз ездить в дилижансе. Трясло так, что синяки не проходили несколько дней. Интересно, ход кареты обеспечивает магия или мастерство колесника.

Несси осмелев выбирается из-под дивана, и по-хозяйски ложится напротив меня на обтянутую бархатом подушку. Она явно чувствует себя более уверенно, чем я в этой роскошной обстановке. Я наконец осматриваюсь: два дивана, на которых можно спать, вытянувшись во весь рост. Резной столик, намертво прикреплённый к полу. А на нём, судя по запаху, еда, прикрытая чистейшим льняным полотном. Только теперь я вспоминаю, что почти ничего сегодня не ела.

– Ну что, вредная кошка, как насчёт поесть?

– Мррряу, – Несси резво вскакивает, и передние лапки её уже на столе.

– Эх ты, высажу я тебя на первой же остановке, вернёшься домой.

Кошка возмущённо фыркает и цепляет когтем полотно, закрывающее еду.

Ох, что-то мне подсказывает, что ей нравится путешествовать. И мне не так-то просто будет отправить её домой.

Глава 2. Незнакомец

Всю свою осознанную жизнь я мечтала о путешествии. Увидеть хоть кусочек мира вне стен обители. Мечта сбылась, но как-то корявенько.

Плотные шторки кареты защищали от палящего солнца, а когда я пыталась выглянуть наружу, то сквозь облака красной пыли, которая оставалась за ящерами, разглядеть что-то было сложно. К тому же меня укачало. И я потеряла всякий интерес к тому, что находится вокруг. Мягкое покачивание кареты на колдобинах привело к тому, что на остановках я первые несколько минут не могла стоять на ногах ровно. Меня шатало, как гуся, переевшего винных ягод. Оно и к лучшему. Зато туман, в котором я пребывала, притупил боль от разлуки с мамой. Про кошку я вспоминала только тогда, когда карета трогалась с места, и Несси занимала облюбованный ей диванчик.

Днём, как правило, останавливались на один-два часа в каком-нибудь тенистом месте у водоёма, и этого времени мне едва хватало, чтобы прийти в себя. Ночь проходила в одной из придорожных таверн. Только вечером я рисковала запихнуть в себя некоторое количество еды, не рискуя при этом сразу же с ней расстаться. А потом старалась уснуть полулёжа, полусидя, потому что едва я принимала горизонтальное положение, как таверна принималась раскачиваться.

Ничего удивительного, что к шестому дню сил у меня почти не осталось. И в какой-то момент случилось то, что должно было случиться. На крутой лестнице очередной таверны моя нога встала на край ступеньки, и я полетела вниз. Услышав мой вскрик, идущий впереди охранник развернулся всем телом, оказавшись ко мне боком. И вместо широкой спины, в которую у меня был шанс затормозить, на моём пути открылся свободный проход. Будь это маг, а не простой стражник, меня, скорее всего, поймали бы на щит. Маги привыкли быстро реагировать, закрывая свою тушку щитом в любой непонятной ситуации. Но и в этом мне не повезло, и я закрыла глаза, покорившись неизбежной встрече со ступеньками или с полом у изножья лестницы. «Та бу до», – как говорила моя восточная няня, и действительно, «разницы не много» обо что я сломаю шею.