Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Гортнер Кристофер Уильям. Страница 3

– Ах ты, маленькая кокетка! Как ты похожа на твою мать в юности. Она тоже могла нырять мне в душу своими глазами, и я от этого просто стелился у ее ног.

Я не могла себе представить, как Ваноцца может нырять в кого-то глазами. Да что говорить: я от нее не видела ничего, кроме злобного взгляда да ухмылок, которые мигом умерщвляли любую мою радость.

И только теперь я впервые поняла, откуда взялась ее ненависть.

«После ее рождения все остальные перестали для него что-либо значить».

Я завладела тем, что раньше принадлежало ей. Любовью babbo.

Жалобное мяуканье вывело меня из задумчивости. Я наклонилась и поманила Аранчино, который прятался за поврежденной старинной статуей на пьедестале. Взяла его на руки и в этот момент услышала шаги, гулким эхом разносившиеся по cortile [8] внизу. С котом на руках я выглянула через перила во дворик и увидела шедшую быстрым шагом невестку Адрианы, Джулию Фарнезе.

Расстегнув плащ, Джулия кинула его своей служанке и, на ходу поправляя волосы, смятые капюшоном, поднялась по лестнице в piano nobile [9], где мы жили. Ее кораллового цвета платье, влажное от пота, прилипло к телу. Лицо раскраснелось, и она так сосредоточилась на преодолении ступенек, что не заметила меня, пока чуть не наступила мне на ноги. Охнув, она остановилась. Ее темные глаза распахнулись.

– Лукреция! Dio mio [10], ты меня напугала! Ты что, тут прячешься?

– Ш-ш-ш! – Я приложила палец к губам и показала глазами на дверь комнаты, откуда доносился глуховатый голос Адрианы, время от времени прерываемый отрывистыми ответами матери.

– Ваноцца? – одними губами спросила Джулия.

Я кивнула, подавляя смешок. Она познакомилась с моей матерью два года назад, когда Ваноцца приезжала на свадьбу Джулии с Орсино, сыном Адрианы. После церемонии, на которой главенствовал мой отец, Ваноцца сидела за праздничным столом и сердито взирала, как папочка дарит Джулии рубиновую подвеску. Когда он прилаживал застежку у нее на шее, Джулия издала довольный смешок, который эхом разнесся по всему залу. Я сидела рядом с матерью и видела, как мрачнеет ее лицо. Потом Джулия стала танцевать с Орсино; ее естественная грация подчеркивала его неуклюжесть. «Вот, значит, к чему мы пришли? – прошипела моя мать. – Ты бросаешь меня ради девчонки, у которой и волосы на лобке не успели отрасти?»

Папочка нахмурился. Я обратила на это внимание, потому что на людях он никогда не проявлял гнева.

– Ваноцца, – сквозь зубы ответил он, – как бы высоко я ни вознес тебя, ты все равно остаешься в выгребной яме.

Потрясение на лице Ваноццы на миг порадовало меня. Вскоре она ушла вместе со своим почтительным мужем. Но перед уходом бросила через плечо полный отчаяния взгляд на Джулию: новобрачная танцевала под звуки тамбурина и струнных, а мой отец сиял, сидя на возвышении и выстукивая такт по обтянутому бархатом подлокотнику.

Глядя теперь на Джулию – с капельками пота на лбу, глазами, горящими запретным возбуждением, – я вспомнила, как неспешно папочка застегивал рубиновую подвеску на ее шее и как ее кожа ловила отражения его перстней с драгоценными камнями…

Джулии шел девятнадцатый год, и она перестала быть ребенком.

– Ты где была? – спросила я. – Адриана думала, что ты наверху, спишь.

Она в ответ схватила меня за руку и потащила по узкой лестнице на третий этаж, где располагались наши комнаты. Аранчино прижался ко мне, и мы, переступив через раскиданные у порога свежие травы, вошли в мою спальню. Стены здесь были покрашены в мои любимые цвета – желтый и голубой. В нише близ узкой кровати перед византийской иконой Богородицы с Младенцем – подарок отца – горела свеча. В углу высилась стопка томов в кожаных переплетах: Чезаре прислал мне из Пизанского университета сонеты Петрарки и Данте, которыми я под мигающую свечу зачитывалась глубоко за полночь.

– Спаси нас Господи – там, на улице, настоящий ад. – Джулия показала на керамический кувшин и таз на столике. – Будь душкой, дай мне влажную тряпицу. Или я сейчас в обморок упаду.

Я опустила Аранчино на пол и достала влажную тряпицу из таза.

– Ты ходила на пьяццу, да? – спросила я, протягивая ей материю.

Она вздохнула и опустила веки, протирая шею и грудь. Я нетерпеливо ждала, пока она закончит омовения.

– Ну? Так что?

Она открыла глаза:

– А ты что думаешь?

Я резко втянула в грудь воздух:

– Ты выходила без разрешения, после того как Адриана запретила нам покидать дом?

– Конечно, – ответила Джулия, словно в этом ничего такого не было, словно молодые благородные дамы каждый день ходят по улице без сопровождения или дуэньи, пока весь город томится от жары и ждет, когда конклав объявит о своем решении.

– И ты… ты видела что-нибудь?

Мое восхищение ее смелостью боролось с негодованием: почему же она не пригласила меня на запрещенную прогулку?

– Видела. Бродят толпы головорезов, грозя местью, если не выберут кардинала делла Ровере. – Она скорчила гримаску. – Они замусорили всю пьяццу и ограбили собравшихся там истинно верующих. Папской гвардии пришлось их разогнать. Позор!

– Адриана нас предупреждала. Говорила, что на улицах перед выборами нового папы всегда опасно.

– Скажи-ка мне, кто передо мной, – после паузы ответила Джулия. – Уж не Адриана ли? Или я разговариваю с моей Лукрецией? – Увидев мое огорчение (я любила Адриану, но вовсе не хотела походить на нее), она добавила: – Конечно, там опасно, но как нам иначе узнавать новости? Адриана нам рассказать ничего не может, – взволнованно заговорила она, – конклав зашел в тупик. Ни один из кандидатов не набирает достаточного числа голосов. С завтрашнего дня им будут подавать только хлеб и воду.

Забыв о своей обиде, я уселась на кровати. Чем больше времени кардиналы тратят на выборы нового папы, тем более строгим становится их затвор в Сикстинской капелле. Если папский престол слишком долго остается пустым, это может породить беззаконие, и суровые условия должны вынудить кардиналов принять решение поскорее. Но прошло четыре дня, а папу так и не избрали, и обстановка в Риме оставалась напряженной.

– Их нужно уморить голодом, – продолжила Джулия, – я уж не говорю о том, чтобы сжечь живьем, заколотив все окна и двери. Но ни один из кандидатов не может победить, кроме твоего отца, который в этот самый момент склоняет на свою сторону колеблющихся. – Она помолчала, взвешивая слова. – Если все пройдет как планировалось, то кардинал Борджиа станет нашим новым папой римским.

Я хотела было закатить глаза, но не стала. Джулия иногда бывает склонна к театральным жестам.

– Папочка уже проигрывал, – возразила я, не упомянув, что он проиграл выборы дважды.

Я тогда была слишком маленькой и не понимала, что он терпит поражения, но рассказы о его неудачах довольно часто повторялись при мне. Мой отец не уставал говорить: придет день, и ему выпадет честь стать первым Борджиа, который последует священными стопами его покойного дяди Каликста III, да поможет ему Бог. Но с тех пор на престол восходили другие папы, включая и недавно умершего Иннокентия, которому папочка служил верой и правдой, хотя преданность пока и не обеспечила ему успеха.

– Это было прежде, – сказала Джулия. – Сейчас все иначе. Неужели монахини в Сан-Систо не говорят тебе ни о чем, что происходит за стенами монастыря? – Не дожидаясь ответа и будто не заметив недовольства на моем лице, она сняла сетку с волос, и влажные каштановые пряди упали ей на плечи. – Я сейчас тебе все объясню, Лукреция. Во Флоренции умер Лоренцо де Медичи, а в Милане все еще правит тиран Сфорца – Лодовико Моро. Венеция остается в стороне, а королевский дом Неаполя мечется между Францией и Испанией: обе страны предъявляют претензии на трон Неаполя. Хаос может предотвратить только папа римский. Теперь больше, чем когда-либо, Риму необходим лидер, который умеет властвовать и может восстановить наше… Ай, да ладно! – раздраженно воскликнула она, потому что увидела: я соскучилась и слежу за Аранчино, который гоняет комара в углу. – Не знаю, зачем я тебе рассказываю. Ты еще ребенок.