Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Гортнер Кристофер Уильям. Страница 80

Чувствуя его неловкость, я оттаяла. От Санчи я знала, что неаполитанцы более беззаботны, меньше блюдут условности, принятые в Риме. Альфонсо пытался придумать такую тему для разговора, какая никого не заденет. Мне стало ясно: пусть он и воспитывался при дворе, где тоже любили строить козни, и, безусловно, понимал, на что способны другие, его это не испортило.

Как это ни невероятно, но мой муж говорил именно то, что думал.

Когда-то давно мы с ним провели часок в библиотеке, но разве этого достаточно, чтобы строить общее будущее? Как и в случае с моим первым браком, я совсем не знала своего супруга.

Я пыталась скрыть тревогу. К моему облегчению, музыка заиграла громче: задребезжали трубы, появились танцоры в белом, в великолепных головных уборах, с масками мифических животных. Танцоры подпрыгивали в сальтарелло, любимом танце при испанских дворах, но я сразу же узнала среди них Чезаре.

Атласные, цвета слоновой кости рейтузы обтягивали его бедра и тонкую талию, а свободная рубаха была распахнута на груди. Он выделывал ногами разные пируэты. На нем была маска единорога; рог торчал изо лба, глаза сверкали в прорезях, украшенных по краям бриллиантами. В паре с ним танцевала изображающая грифона рыжеволосая женщина в усыпанном драгоценными камнями домино; серебристый корсаж с низким вырезом позволял любоваться ложбинкой между ее грудями. В вихре юбок она крутилась вокруг Чезаре; он обхватил ее за талию и, выходя за рамки приличий, поцеловал в шею. И все это время глядел прямо на меня.

Я замерла. Танец продолжался, и я наконец осмелилась взглянуть на Альфонсо. Откинувшись на спинку, он снисходительно улыбался и постукивал по кубку в такт мелодии. Если мой муж и заметил наглую выходку Чезаре, то никак этого не показал. Потом, оглядывая зал, где большинство гостей сидели развалясь после сытного застолья и обильных возлияний, я увидела Санчу и Джоффре за столом рядом с возвышением папочки.

Она была в бешенстве. Отшвырнув в сторону салфетку, она встала. Джоффре смущенно покосился на отца, явно не понимая, последовать ли ему примеру жены. Папочка с возвышения махнул рукой, приказывая моему младшему брату оставаться на месте, после чего демонстративно отвернулся. Санча решительно оправила на себе платье и в сопровождении своих дам устремилась прочь.

– Она не любит, когда из нее делают дурочку, – сказал Альфонсо, и я снова перевела на него взгляд. – Хуже ее характера есть только одна вещь – ее гордыня. – Он рукою накрыл мою руку, лежащую на колене, и стал перебирать мои пальцы. – Но нам вовсе не обязательно принимать близко к сердцу ее разочарования, верно?

Произнеся эти слова, он дал понять, что прекрасно осведомлен о размолвке между Санчей и Чезаре. И еще он имел в виду, что, в отличие от них, у него и у меня нет никакой нужды проявлять строптивость.

– Ваш отец поставил условие: мы должны год провести в Риме, – продолжил он. – Я, естественно, согласился, но, когда год закончится, мы уедем в Неаполь и заживем своим домом. – Он помолчал, поднял другую руку к моей щеке. – То есть если вы не будете возражать.

– Не буду, – сразу же ответила я, хотя опыт жизни в Пезаро давал все основания сказать, что все кони его королевства не смогут утащить меня в Неаполь, который находился еще дальше от Рима.

Но я этого не сделала. В то мгновение, когда он взял мою руку под столом, а другой приподнял мой подбородок, я согласилась бы отправиться с ним в Новый Свет на протекающем галеоне, если бы он попросил.

– Пожалуй, пора нам удалиться, – заметил он.

Я кивнула, он помог мне встать, и тут же какофония разговоров, звона кубков и движения танцоров прекратилась, словно пантомима замерла в самый разгар действа.

Я кинула взгляд на Чезаре. Из-под его маски капал пот, кудри прилипли к черепу. Я чувствовала на себе его взгляд, пока мы шли к папочке, чтобы выразить ему почтение. Папочка отпустил нас с блаженной улыбкой и дал знак стражникам проводить нас в мое палаццо.

– С нами больше никто не идет? – спросила я Альфонсо, когда мы двинулись к двери.

– Его святейшество поставил свои условия. То же самое сделал и я. Никаких публичных постельных сцен, никаких подтверждений. Эта ночь, жена моя, будет принадлежать только нам двоим.

Никто не позаботился приготовить нам брачную спальню, только Никола и Мурилла, дай им Бог здоровья, зажгли в моих комнатах ароматические свечи. Сами они встретили нас у двери снаружи и поклонились, едва скрывая усмешки. Я укоризненно посмотрела на них. Глаза Николы светились озорством, а Мурилла выпячивала маленькую грудь, подражая Альфонсо, и поднимала брови в дерзком одобрении.

Дверь закрылась. Альфонсо встал у меня за спиной, я почувствовала его плоский и жесткий живот.

– Наконец-то, – выдохнул он.

Его губы прикоснулись к моей шее, пальцы разворошили волосы, принялись развязывать ленты, снимать сеточку, отшвырнули ее в сторону, как ненужную мишуру. Я стояла не двигаясь и гнала навязчивые образы, но перед моим мысленным взором снова встал тот вечер, когда Хуан совершил надо мной насилие. Тогда впервые ко мне вот так прикоснулся мужчина, и мной овладел такой ужас, что я едва могла дышать.

Альфонсо помедлил и чуть отступил. Я пришла в отчаяние. Я страшилась его прикосновений, но теперь, не чувствуя их, еще больше страшилась их потерять.

– Я не хочу навязываться, если мои ласки вам неприятны, – сказал он.

Я развернулась с излишней поспешностью.

– Вы… Ваши ласки мне очень приятны, – сказала я, но, вероятно, дурные предчувствия отразились на моем лице.

– Правда? Если бы я позволил себе высказать предположение, то сказал бы, что вас охватил ужас.

– Ничего подобного. – Я пыталась говорить уверенно. – Если вы забыли, то я уже была замужем, мой господин. И я хорошо знаю, что от меня требуется.

Он вздохнул:

– И я хорошо знаю, что вы не та, за кого вас выдают.

У меня перехватило горло.

– Я вам уже говорила: я не обращаю внимания на слухи. А потому не знаю, кто и что говорит обо мне, – ответила я, хотя и знала.

Девять месяцев я провела вдали от толпы и злобных сплетен, но все же догадывалась, что обо мне болтают. Дескать, дочку Борджиа бросил муж, поскольку ее домогается собственный отец, из-за чего мужа и вынудили признать себя импотентом. В конечном счете позор Джованни не мог сравниться с моим, потому что он снова женился и смог доказать свои способности с новой женой, тогда как я… я должна до конца дней нести груз его клеветы.

– Не знаете? – Альфонсо на миг опустил взгляд. Когда он поднял глаза, на лице его было мрачное выражение. – А стоило бы. Каждый, а в особенности люди нашего положения, должен знать, что о нем говорят.

Атмосфера в комнате изменилась. Я скрестила руки на груди, прогоняя неожиданный холодок.

– Я… я не хочу знать. Какую пользу может мне принести такое знание?

Я услышала интонации папочки в собственном голосе, вспомнила его предостережение насчет злобных слухов, распространяемых о нас, и теперь боялась продолжения разговора. Мне была невыносима мысль о возможных слухах обо мне в Неаполе, о циничных спекуляциях, непотребных намеках, в которых может содержаться зерно правды.

Он шагнул ко мне:

– Я знаю, в первый раз вас выдали замуж не по вашему выбору. И не могу себе представить, чтобы вы были счастливы в браке. Мне известны подробности, но я клянусь вам своей жизнью, что никогда не причиню вам боли, никогда не буду вас ни к чему принуждать. Если вы предпочитаете провести эту ночь в одиночестве, я уйду без всяких претензий. Я буду ждать сколь угодно долго, пока вы не будете готовы.

Благодарность заглушила мои страхи. Он не просил правды, хотя, вероятно, и подозревал, что я не девственница, как заявлял мой отец, что на самом деле мы лгали не только относительно моей невинности. Он просто ждал ответа, надеясь, но не настаивая. Я вспомнила, как импульсивно поцеловала его в библиотеке, и, думая о том, как это будет чудесно – любить свободно, а не по принуждению, неожиданно для себя сказала: