Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Гортнер Кристофер Уильям. Страница 85

Я отрицательно покачала головой, чувствуя комок в горле.

– Он сказал, что, может, Джоффре и ее муж, но не его сын, и если ей не нравится, как он обходится с теми, кто ему подчинен, то она может возвращаться в Неаполь. И еще он сказал, что Чезаре вскоре вернется и все расставит на свои места. Санча говорит, его слова прозвучали как угроза.

Я вполне могла это представить. Да что там – ничто из этих вестей не предвещало добра. Напрасно я заперлась в своем палаццо, хотя знала, как легко разлад в нашей семье переходит в кровопролитие. Все надежды, которые я питала, рушились на глазах: опять передо мной предстала перспектива борьбы моего отца и брата с моим мужем.

– Санча вне себя, – продолжил Альфонсо. – Настаивает, что мы должны уехать до возвращения Чезаре, иначе он передаст наши головы королю Людовику, к вящей его радости. Она считает, что Чезаре будет мстить нашему дядюшке за то, что тот не позволил ему жениться на Карлотте, и, невзирая ни на что, вторгнется в Неаполь.

– А чего вы хотите от меня? – спросила я, пытаясь держать себя в руках. Я чувствовала на себе взгляд кардинала и понимала: они пришли сюда с определенной целью. – Я не могу остановить Чезаре…

– Не Чезаре, – перебил меня кардинал Сфорца, словно поправляя несмышленого ребенка. – Мы все знаем, что если он решает действовать, то остановить его невозможно. Но его святейшество более доступен убеждениям. Если вы заступитесь за нас, он, возможно, пересмотрит свое опрометчивое решение о союзе с Францией.

– Вы хотите, чтобы я давала советы его святейшеству? – недоуменно спросила я.

– Мы бы не просили, если бы был какой-то другой способ, – ответил Альфонсо, хотя я видела, что от их просьбы ему так же неловко, как и мне. – Но нам нужен кто-нибудь, кого он будет слушать. Его святейшество всегда доверял членам своей семьи превыше всех остальных.

«Не всегда», – хотела сказать я. Он редко слушал меня. А мне еще не исполнилось и двадцати, и у меня был ребенок. Как я могла думать, что отец прислушается к моим советам в вопросах политической целесообразности, в особенности когда эти вопросы имели отношение к Чезаре?

– Лукреция, ты должна попытаться, – настаивал Альфонсо. – Ради нас и ради будущего нашего ребенка.

Впервые я услышала неподдельный страх в его голосе – страх, который он испытывал все это время, но держал при себе. Прежде он выражал только решимость оказать при необходимости сопротивление, но теперь я поняла, что он, похоже, верит: Неаполю и его родне грозит опасность. Это открытие потрясло меня до глубины души. Прежде я защищала свою семью. Развеивала подозрения Альфонсо, старалась изо всех сил показать, что мы не такие, как о нас говорят. А теперь папочка и Чезаре своими действиями опровергли мои слова. Доказали, что ради своих интересов могут отодвинуть всё и всех. Я не могла этого допустить. Должна была остановить эту постоянную борьбу, которая грозила разрушить мой брак.

– Да, – подняла я подбородок, – я поговорю с ним.

Мне пришлось ждать несколько дней, пока папочка не выполнит своих обязательств перед курией. Но наконец он сообщил, что может меня принять. Когда я пришла к нему, он ужинал – разрывал руками свой любимый копченый окорок, раскладывал куски на ломти толстого крестьянского хлеба. При виде меня он обрадовался и хохотнул:

– Давно ты не проводила время со своим стареньким отцом! Была так занята со своим галантным мужем? Видимо, ты с ним счастлива, и меня это радует. Моя farfallina заслуживает счастья.

Я покрутила в руке кубок венецианского стекла. Разбавленное водой вино накатывалось на его стенки, как волны крохотного красного моря. Меня злило, что он, планируя вместе с Чезаре кровопролитие, делает вид, будто его ничто не интересует, кроме моего счастья. И все же теперь, глядя на его полотняную мантию, на редкие волосы, зачесанные на макушку, покрытую старческими пятнами, на мясистые щеки, порозовевшие от вина и возможности расслабиться после долгого дня, я снова почувствовала себя ребенком, и мне пришлось взять себя в руки, чтобы не попасть под очарование его благодушия.

Но само мое молчание выдало меня.

– Ну? – резко сказал он. – Так и будешь сидеть, прикусив язык? – Он отхлебнул вина. – Если муж тебя прислал отговаривать меня от союза с Францией, то я не хочу слышать об этом ни слова. – Его любезность исчезла. – Не хочу слышать об ущемлении прав Чезаре, когда твой собственный муж считает возможным водить дружбу с этой змеей, кардиналом Сфорца. – (Мои пальцы крепче сжали кубок.) – Я собираюсь заточить этого кардинала в замок, чтобы знал свое место, – продолжал папочка. – Я могу сделать вид, что помирился с ним, но только потому, что, как сказал один знаменитый император, «тот, кто осторожен и ждет в засаде противника, которого нет, всегда выходит победителем» [78]. И как мне ни больно об этом говорить, твой муж не проявил ни капли осторожности.

Я широко, словно от удивления, открыла глаза, одновременно подавляя прилив ледяного сомнения. Неужели Альфонсо рассказал мне не все?

– У тебя изумленный вид. – Папочка вгляделся в меня. – Неужели у мужа есть от тебя тайны? Все мои люди сообщают: едва стало известно о возвращении Чезаре, как Альфонсо впал в панику, бегал как сумасшедший, слушал ядовитые – пусть кто-то и говорит «воодушевляющие» – слова, которые кардинал нашептывал ему в ухо. Теперь он и его сестра Санча, вероятно, пребывают в твердом убеждении, что единственная цель Чезаре – стереть их любимый Неаполь с лица земли.

– А разве нет?

Наступило молчание. Когда папочка попытался отвернуться, я сердито сказала:

– Значит, это правда! Вы собираетесь нанести удар по Неаполю в отместку за то, что король Федерико отказался выдать за Чезаре свою дочь.

– Я никогда этого не говорил. И у меня нет таких намерений, каковы бы ни были желания Чезаре. Милан – да. Сфорца должны заплатить. Лодовико Моро больше никогда не будет грозить мне мечом. А кровожадные волки Романьи! Мы должны сделать так, чтобы и они больше не поднимали голову, поскольку это будет означать для них темницу или плаху. Но не Неаполь. Уничтожение Неаполя бессмысленно.

Я отставила кубок в сторону, положила руки на живот:

– Поклянись мне, папочка. Жизнью этого ребенка поклянись мне, что ты не позволишь, чтобы пострадали Альфонсо или его королевство.

– Я не считаю, что Неаполь – его королевство. Он там не правит, – возразил папочка, – пока я сижу на престоле святого Петра. Ты сомневаешься в моих словах – словах папы римского?

Я сделала движение, словно собираясь опуститься на колени.

– И все равно поклянись мне, ради моего ребенка, что…

Меня прервал стук в дверь, и в комнате появился взволнованный мажордом:

– Ваше святейшество, прошу простить, но ее высочество принцесса Санча настаивает на аудиенции и…

Папочка в ярости вскочил на ноги. Слуга побледнел и попятился.

Из-за спины мажордома появилась Санча. Растрепанные волосы падали на ее лицо. Не взглянув в мою сторону, она сказала папочке:

– Она знает, чего ей будут стоить ваши и Чезаре планы?

Я с трудом поднялась на ноги, голова у меня была как в тумане.

Мой отец впился в нее свирепым взглядом:

– Ты прервала мою частную аудиенцию с дочерью. Удались немедленно, и мы поговорим позднее, в назначенное время…

– Позднее? – Санча расхохоталась безумным смехом. – Для Лукреции уже нет никакого «позднее». Его уже нет здесь. Из-за вас и того дьявола, которого вы называете сыном.

– Нет? – Комната вокруг меня стала уменьшаться. – Кого нет? – Но я уже знала, видела по ее лицу, и теперь, дрожа, повернулась к отцу. – Это невозможно…

– Ты хочешь сказать, – сквозь зубы проговорил отец, – что мой зять и твой брат Альфонсо оставил мой город, бросил собственную жену, когда она носит ребенка?

– А вы хотите сказать, что ничего не знали? Матерь Божья, насколько же вы лицемерны! Это именно то, чего вы и хотели. Все в Италии уже знают, что Чезаре идет из Асти с армией в сорок тысяч французов и наемников, я уже не говорю о пушках – их достаточно, чтобы сокрушить стены Иерусалима. Людовик Французский заявил, что, поскольку ни Рим, ни какой-либо другой город-государство не станут защищать Милан, ему не составит труда занять владения Лодовико Моро. И что же станет делать Чезаре со своей армией потом? – спросила она, выставив подбородок. – Куда он поведет ее после этого, если не на Неаполь?