Мой бывший враг (СИ) - Навьер Рита. Страница 27
Когда до Димы оставалось несколько шагов, он вдруг подобрался весь, словно насторожился. Повернул голову в мою сторону, глядя вперед невидящими глазами. Мне даже показалось, что он меня… нет, не видит, естественно, но чувствует мое приближение.
Может, так оно и есть. Потому что когда я подошла к нему и остановилась рядом, не сказав пока ни слова, потому что вдруг перехватило дыхание, Дима произнес:
– Таня? – тихо спросил он дрогнувшим голосом.
В горле запершило. Сглотнув, я вымолвила с трудом:
– Привет.
На долю секунды в его лице проступила щемящая тоска, словно он не успел совладать с собой. Но затем, почти сразу, оно вновь стало непроницаемым. Холодным, равнодушным. И ответил он мне так же – ровно, спокойно, безучастно:
– Привет.
– Ты в Центре был? Снова начал лечение?
– Да.
Он даже не спросил меня, а как тут я оказалась, будто ему было плевать. У меня задрожали губы, я даже не сразу смогла снова заговорить с ним. И голос мой дурацкий опять звучал как жалобный скулеж какой-то. Но в ту минуту мне было всё равно, как я выгляжу, унижаюсь или нет. Мне было плевать на гордость, на те его жестокие слова, на то, что мимо шли люди. Я до отчаяния, что хоть в голос вой, хотела, чтобы он вернулся. Прямо сейчас. Мне казалось, иначе я умру, сердце просто не выдержит.
– Дима, мне плохо без тебя…
Он молчал.
– Дима, слышишь? Мне плохо без тебя! Я жить без тебя не хочу! Я каждый день умираю…
Он по-прежнему ничего не отвечал, ни слова. Ещё и стиснул челюсти так, что заострились желваки.
А меня, наоборот, будто прорвало. Слова лились потоком, безудержным и хаотичным. Я говорила слишком громко, так, что прохожие стали оглядываться на нас, но остановиться не могла.
– Ты же обещал! Ты же клялся, что мы всегда будем вместе… Ты же говорил, что любишь меня. Я тебе поверила… А теперь что? Как мне жить?
– У тебя всё будет хорошо. Ты ещё будешь счастлива. Обязательно. Надо просто подождать.
– А я не хочу ждать! Не могу! У меня сил уже не осталось. У меня каждый день как в аду. Дима, вернись! – надрывно воскликнула я. – Пожалуйста…
В его лице что-то всё-таки дрогнуло, правда, ничего обнадеживающего он мне сказал.
– Тань, ну мы же уже всё решили…
– Это ты решил! За нас двоих! Может, тогда скажешь, как мне теперь жить? Мне вот тут, – я прижала ладонь к груди, как будто он мог видеть, – каждую секунду больно. Я не могу без тебя. Я так хочу, чтобы ты вернулся ко мне…
– Прости… – произнёс он. – Я не могу.
И тут я увидела, что со стороны Центра к нам, точнее, к нему спешит Эля. В белом норковом полушубке, сапогах на шпильках. Она быстро-быстро семенила короткими шажками, неуклюже растопырив руки для равновесия.
Я уставилась на неё застывшим взглядом, чувствуя, как внутри меня всё отмирает сантиметр за сантиметром, немеет и покрывается инеем. Вот всё и встало на свои места. Вот и причина.
Эля тоже меня заметила и сбавила шаг. Нет, она не передумала подходить к Диме. Просто мельтешащий полубег сменила на уверенную наглую поступь. Она и голову вскинула и, клянусь, я видела в ней злорадство.
– Понимаю, – ответила я глухо так, будто мне на грудь легла каменная глыба. – Извини, пожалуйста. Больше я тебя… вас не потревожу. Прощай.
Господи, каких сил мне стоило это сказать и даже не всхлипнуть, кто бы только знал!
Странно, что пока я умоляла его, он стоял как истукан, как ледяное изваяние, а как только попрощалась, его исказило болезненной судорогой… но только это уже не моё дело.
На деревянных ногах я развернулась и пошла обратно, в сторону дороги.
– Таня! – окликнул меня зачем-то Дима.
Я не остановилась, не обернулась, наоборот, только припустила быстрее. Почти бегом. Потому что горло мое судорожно сжималось, и я не смогла бы сейчас произнести ни слова. Потому что теперь я наконец осознала то, во что поверить никак не могла и не хотела – всё кончено. Потому что сейчас я не хотела, чтобы он… нет, они с Элей видели меня такой, раздавленной, униженной, глубоко несчастной.
Я дышала часто-часто, хватая ртом морозный воздух, и задыхалась. И не успевала подбирать варежкой слезы, которые катились и катились, и застилали глаза пеленой, отчего я шла почти вслепую.
И тут совсем рядом, буквально в паре метрах от меня, раздался страшный визг тормозов, и кто-то пронзительно закричал…
29
Дима
Ревновал ли я Таню? Да, до умопомрачения, до скрежета зубов, хоть и запрещал себе, стыдил, повторял раз за разом, что не должен. Но воображение само издевательски рисовало образ успешного парня с кучей достоинств, который потом оказался ещё и героем – спас её, за что я ему, конечно, искренне благодарен. Против воли я так и видел в мыслях, как они общаются почти каждый день, смотрят друг на друга, как мы когда-то. И тут я, беспомощный калека, связывающий её по рукам и ногам. Самолюбие, конечно, отчаянно противилось, но пора уже было признать горькую правду – я был просто жалок на фоне этого Руслана, про которого Таня так не хотела говорить. Да что уж, долго скрывала его существование. А когда он вдруг всплывал, так неловко пыталась замять разговор, отмахивалась, привирала. Но я давно знаю, что врать она не умеет. У нее даже голос и интонации меняются и выдают ее с головой. Так и тут.
Нет, я знал, что там ничего нет, на сто процентов был в ней уверен, даже несмотря на эту ложь. Она себе этого не позволит. Просто потому что такой она человек. Никогда не изменит, не предаст, не оставит. Даже если разлюбит, устанет, измучается со мной таким. Забьет на собственную жизнь, но будет тянуть эту лямку. В смысле, меня… ущербного.
Только от этого становилось ещё хуже. Я понимал, что она меня жалела. Жалость сквозила во всем, в словах, в поступках, извинениях. И врала про этого Руслана, потому что жалела. И эта жалость угнетала и унижала. Хотя с этим я бы мог справиться, как привык к темноте.
Однако невыносимее всего было осознавать, что я для нее обуза, что отравляю ей жизнь. Она ведь и не жила по-настоящему. Училась, работала, ещё и ухаживала за мной. Я чувствовал, какой измотанной она была. Приходила поздно и такая уставшая, что даже говорила еле-еле. Вяло, потухшим голосом.
Я, как мог, конечно, помогал, что-то делал по дому, но мог ничтожно мало. Для меня даже что-то найти в ее доме становилось целой задачей. Да и помощь моя оборачивалась часто вредом. Вечно я что-то ронял, ломал, разбивал.
Один раз нечаянно смахнул и раздавил какую-то вещицу, видимо, очень для неё ценную. Таня даже не сказала, что это было. Она лишь вскрикнула: «Стой!». Но под ногой уже хрустнуло. Она кинулась собирать, а потом полчаса плакала в ванной, включив воду, чтобы я не слышал. Но, по иронии судьбы, слышать я стал как сова. Каждый шорох, каждый самый тихий звук теперь улавливал. Впрочем, я читал когда-то, что организм всегда компенсирует потерю одного рецептора усилением другого.
Вот я и слышал, как она горько рыдала из-за меня, и проклинал собственную ничтожность. Еще хуже было оттого, что она ни словом меня не упрекнула. Вышла из ванной и с деланной легкостью сообщила, что ничего страшного, это был пустяк, не о чем и говорить. Короче, опять меня пожалела. А лучше бы всё высказала…
Каждый день я думал о том, что лишаю её нормальной жизни, но не представлял себе, как самому без неё жить… Наверное, если бы не этот эгоизм, я смог бы уйти раньше. И не было бы той страшной ночи, когда я слушал откровения её подруги: он – обуза, Руслан сделал бы тебя счастливой…
Как же я ненавидел себя за эту немощь, но еще больше – за слабость. И понял, что раз люблю, то должен отпустить её. Не ломать ей жизнь, не утягивать в болото, где оказался сам.
Как же тяжело, просто невыносимо, было от неё отказаться. Да и Таня сама, своими словами и слезами, рвала душу в клочья. Сам не знаю, как пережил тот день, когда приехал домой после нашего разговора. Мне казалось, что я убил и её, и себя. Потом думал, конечно, о том, что это сейчас так плохо, потому что рвать всегда больно. Но теперь она свободна. Она сможет жить полноценной жизнью, сможет быть счастлива с тем, кто её достоин…