Ван Гог. Жизнь. Том 1. Том 2 - Найфи Стивен. Страница 26

Впоследствии Винсент писал, что, преодолев первые несчастные годы, он стал чувствовать себя в Гааге «гораздо лучше». Впрочем, это не мешало ему болезненно переживать некие неприятности, о природе которых можно только догадываться. Скорее всего, речь шла об интимной связи, возможно, с женщиной низкого социального положения. Реакция родителей так испугала Винсента, что он «был буквально охвачен паникой»; резкой была и реакция Терстеха, к которому он в отчаянии обратился за советом: Винсент ведет себя недопустимым образом, он должен немедленно прекратить это, иначе в дело вмешается семья и ему по суду назначат опекуна. Даже спустя десять лет Винсент вспоминал угрозы Терстеха как ужасное предательство: «Я немедленно пожалел, что рассказал ему о происшедшем».

К Рождеству слухи «о происшедшем» дошли до Сента Ван Гога. Винсент всегда подозревал, что тут не обошлось без Терстеха. «Теперь я почти уверен, – писал он спустя несколько лет, – что тогда он говорил обо мне вещи, которые выставили меня в дурном свете». Терстех или кто-то еще доложил о его неблаговидном поведении, это немедленно повлекло за собой печальные последствия. Профессиональная пригодность Винсента обсуждалась теперь на самом высоком уровне. В октябре 1872 г. семейный летописец тетушка Митье поведала о сомнениях в отношении племянника Винсента – сомнениях, которые могли исходить только от ее брата Сента: «Иногда кажется, что он ведет себя вполне подобающе, а иногда с точностью до наоборот».

Когда слухи об этих сомнениях достигли пасторского дома в Хелворте, родители забили тревогу. Материальное положение семьи было тяжелым, как никогда. Перспектива снова взвалить на себя содержание старшего сына, как и страх очередного позора, которого не миновать, если он к ним явится, заставили их бросить все силы на то, чтобы Винсент не потерял работу. «Можешь себе представить, – писали Тео родители, – как мы старались решить проблему Винсента».

Тем временем общение с отцом, как позднее вспоминал Винсент, все чаще омрачалось для него всякими «неприятными вещами». Пытаясь воздействовать на своего непутевого сына, Дорус завалил его наставительными и воодушевляющими письмами, стихами и брошюрами, без конца призывая «бороться с собой», «покаяться в слабостях» и «отвратить свое сердце от служения греху». Возможно, по настоянию Доруса Винсент начал брать уроки катехизиса, но демонстрировал полное равнодушие к этому занятию. «С непоколебимостью человека, получившего религиозное воспитание, он считал себя атеистом», – писал один из гаагских соседей Винсента. Игнорируя отцовские призывы к раскаянию, он отправился искать утешения в светских «книгах о физических и нравственных недугах» – такого рода практические руководства по самосовершенствованию пользовались большой популярностью. На фотографии того времени Винсент выглядит хмурым (фото не понравилось даже его матери – выражение лица сына она назвала «кислым»).

Противостояние обострилось. Семейное Рождество наверняка было омрачено жестокими спорами: Винсент и его родители снова пытались урегулировать старые разногласия. К Новому году Винсент вернулся в Гаагу. Его сосед видел, как, сидя у камина, он «одну за другой спокойно кидал в огонь страницы подаренной отцом душеспасительной брошюры».

Первой жертвой потрясений в жизни Винсента стал его брат Тео. Финансовое положение в Хелворте было плачевным. Мало того что шансы старшего сына вновь оказаться на содержании родителей стремительно росли, над ним нависла угроза вытащить несчастливое число в призывной лотерее 1873 г. (Винсенту исполнялось 20 лет). В этом случае Дорус мог либо позволить сыну отправиться на Суматру усмирять восстание в колонии, что было бы неописуемым позором и поставило бы крест на его будущем, либо выбросить баснословные деньги, чтобы откупиться от службы. Семья нуждалась в дополнительном доходе, источником которого мог быть только Тео. После долгих обсуждений Дорус и Сент добыли ему должность помощника – такого же, как Винсент, – в брюссельском филиале «Гупиль и K°». Поначалу Тео сопротивлялся. В отличие от старшего брата он любил учиться, да к тому же Тео и подумать не мог о том, чтобы оставить своих друзей в Хелворте. Однако сыновний долг превыше всего. «Господь призвал тебя на эту работу», – писал ему Дорус. В начале января 1873 г. пятнадцатилетний Тео сел на поезд в Брюссель и уехал на заработки.

Анна и Дорус призывали нового сотрудника «Гупиль и K°» «стать таким же умным, как Винсент».

Негласно же они отчаянно старались сделать так, чтобы во всем остальном Тео ни в коем случае не пошел по стопам своего заблудшего брата. Они поселили Тео у пастора, который заодно готовил его к конфирмации, записали в «молодежный клуб», чтобы он проводил свободное время в подобающей компании (мера предосторожности «от дурного влияния»). Они постоянно напоминали ему о необходимости посещать церковь, хорошо одеваться, есть мясо, чтобы стать сильным, и слушаться начальника. Самые же суровые предостережения касались сексуальных злоключений и непочтения к религии – тех самых ловушек, в которые попал Винсент. «Твердо держись своих принципов, – писал Дорус. – Счастье можно обрести, только следуя по пути пристойности и истинного благочестия».

Несмотря на гнетущее поначалу чувство одиночества и недовольство преподобным хозяином дома, Тео преуспевал в Брюсселе. В течение первого же месяца службы юного помощника сдержанный по натуре управляющий магазином Тобиас Виктор Шмидт в своих отчетах отмечал способности Тео к торговле предметами искусства и предсказывал ему большой успех. «Отрадно, что ты так хорошо начал», – поздравлял сына Дорус, хваля его за «отвагу». На службе Тео изучал делопроизводство, а по вечерам занимался французским. Вскоре управляющий Шмидт проникся к самому молодому из своих помощников таким расположением, что предложил переехать в его квартиру над магазином. Сравнение с бедственным положением брата не заставило себя ждать. «Ты делаешь все правильно, – писала Тео мать, – по сравнению с жизнью, которую ведет Винсент».

Возможно, Винсент и рекомендовал брату тоже вступить на путь торговца искусством, но вряд ли он мог предположить, что это произойдет так быстро и что его отправят так далеко. Решение об отъезде Тео в Брюссель, похоже, застало Винсента врасплох. «Какие отличные новости я только что узнал из письма отца, – писал он Тео накануне нового, 1873 г. – От всей души желаю тебе успеха». Вскоре радость взяла верх над удивлением. «Я очень счастлив, что ты работаешь в той же компании», – писал он спустя пару недель. С течением времени Винсент стал рассматривать переезд Тео как залог укрепления дружеских отношений, завязавшихся между братьями в Гааге прошлым летом. «Нам по-прежнему нужно многое обсудить», – писал он радостно. Демонстрируя братскую солидарность, он всячески ободрял Тео, одновременно осыпая его советами и наставлениями. Он утешал Тео в одиночестве первой поры, памятуя о собственных переживаниях; поздравлял его с первыми достижениями; сочувствовал его адской занятости на работе. В переписке он рассуждал о художниках и постоянно просил Тео рассказать ему, «что он видел и какие картины ему понравились больше всего».

Новая роль Тео воплотила мечту Винсента обрести в брате товарища, разделяющего его интересы. Вдохновленный, он встретил новый год, горя вновь обретенным трудовым энтузиазмом. Он ездил по делам службы и встречался с клиентами. Он возобновил контакты с семьей и даже стал приобщаться к светским мероприятиям, вроде лодочных прогулок в компании других квартирантов семьи Рос. И после он всякий раз хватался за перо, чтобы поделиться впечатлениями с Тео. Временами его восставшее из пепла рвение к работе граничило с лихорадочным возбуждением: радея о своем юном подопечном в Брюсселе, он стремился стать для него идеалом, примером для подражания. «„Гупиль“ – замечательная компания, – писал он Тео. – Чем дольше ты здесь работаешь, тем большего стремишься добиться».

Но решение уже было принято: Винсенту предстоял отъезд из Гааги.