Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник) - Сименон Жорж. Страница 41

– Вы же знаете, она почти такая же крупная и сильная, как ее сын… Сначала храбрилась, потом начала говорить со мной свысока. Пригрозила, что, если это продолжится, наймет адвоката. Я спросил, не отлучался ли ее сын в последние дни. Она замолчала в нерешительности. «Думаю, он отправился по делам в Ниор». – «А вы уверены, что в Ниор? А ночь он где провел?» – «Я не знаю…» – «Как это не знаете, если вы живете вместе? Вы позволите осмотреть ваши комнаты? Ордера у меня нет, но если вы откажетесь…» Мы поднялись на второй этаж. Вот там все так, как вы описывали: старая мебель, большие шкафы, сундуки, увеличенные фотографии на стенах… «Какой костюм надевает ваш сын, когда отправляется в город?» Показала. Костюм из синей саржи. Я обыскал карманы. Нашел вот эту записку, из гостиницы Нанта… Посмотрите на дату: пятое января, за несколько дней до прибытия доктора Жанена…

– Не пожалел, что согласился на мирабелевую настойку? – спросил Мегрэ, поднимаясь из-за стола и направляясь навстречу разносчику телеграмм.

Комиссар вернулся со стопкой телеграмм в руке, но, по своему обыкновению, не стал распечатывать их сразу.

– Кстати, знаешь, почему старушка Дидин и этот ее несчастный Уло так ненавидят судью? Я хорошо порылся и докопался до самой истины. Очень простой истины, как вся эта деревня, как тот маяк, что блестит на солнце… Когда Уло вышел на пенсию, а судья переехал в Л’Эгийон, Дидин пошла к нему и напомнила, что в детстве они были знакомы. Затем предложила свои услуги в качестве поварихи и помощь мужа в качестве садовника. Форлакруа, который неплохо ее знал, отказался. Вот и все…

Мегрэ распечатал телеграмму и протянул ее Межа:

«Служивший во флоте Марсель Эро проходил службу на эскадренном миноносце “Мститель”».

– Но судья во всем признался! – воскликнул Межа.

– Вот как? Признался?

– Как же, во всех газетах…

– А ты до сих пор веришь тому, что пишут в газетах, правда?

Мегрэ терпеливо прождал до десяти часов: ничего не делал, бродил среди вытащенных на берег лодок, разглядывал дом… Если он и вернулся пару раз в кафе, чтобы пропустить стаканчик-другой, то лишь потому, что было действительно очень холодно.

Увидев наконец два автомобиля, следовавших один за другим, комиссар не сдержался и улыбнулся. Эта официальность была и трогательной, и смешной одновременно. Два человека, столь рано прибывшие из Ля-Рош-сюр-Йон, были старыми друзьями, говорили друг другу «ты» с тех времен, когда сидели за одной партой, и с удовольствием совершили бы это путешествие вместе, в одном автомобиле. Вот только первый был следственным судьей, которому поручили расследовать преступление в Л’Эгийоне, а второй – адвокатом Форлакруа. Оказавшись в столь щекотливой ситуации, они накануне долго спорили, насколько будет приемлемо…

Оба пожали Мегрэ руки. Господин Куртье, человек средних лет, слыл лучшим адвокатом департамента.

– Мой клиент заявил, что вручил вам все ключи…

Мегрэ побряцал ключами в кармане, и они втроем направились к дому, где у парадного входа по-прежнему дежурил жандарм. Прежде чем войти, следственный судья заметил, вроде бы и мимоходом, но подчеркивая, что ни одна мелочь от него не укроется:

– Вообще-то дом следовало бы опечатать. Но!.. Раз уж месье Форлакруа лично вручил ключи комиссару и попросил его…

Странно было смотреть, как Мегрэ входит в дом судьи, словно к себе домой, знает, куда повесить пальто, проходит в библиотеку.

– Думаю, мы здесь надолго, я разожгу камин…

Не без волнения он снова увидел два кресла напротив очага, пепел из собственной трубки на плитках пола, который так никто и не убрал, и полную сигаретных окурков пепельницу.

– Располагайтесь, господа.

– Мой клиент заявил: «Спросите обо всем у комиссара», – начал адвокат, явно чувствовавший себя неловко. – А значит, господин комиссар, именно вам предстоит рассказать, что случилось с Форлакруа после того, как он убил человека и фактически замуровал его у себя в колодце…

– Проходите, пожалуйста, господин судья, – пробормотал Мегрэ, будто был хозяином дома. – Прошу заметить, что я не рассчитываю на какую-то сенсационную находку. Если я и затребовал обыск дома, то, скорее, чтобы попытаться составить собственное представление о том, как жил судья Форлакруа в последние годы. Обратите внимание, сколько вкуса в каждом предмете мебели, как все они стоят на своих местах, как уместна каждая мелочь…

Форлакруа не сразу уехал из Версаля. Он выставил жену за дверь – запросто, хладнокровно, снабдив ее на дорогу немалой суммой денег.

Мегрэ прекрасно представлял его себе в тот момент: маленький, худой, не теряющий ледяного спокойствия, с лицом, обрамленным светлыми волосами, с четкими движениями нервных рук. Да, как сказал комиссар этим утром, судья был не из тех, кто приемлет то, чего не желает. Дидин довелось испытать это на себе. Несмотря на прошедшие годы, она так и не забыла, с каким холодным спокойствием ее предложение было отвергнуто, хуже того – проигнорировано!

«Она не пыталась остаться с вами и детьми?» – настойчиво спрашивал Мегрэ, когда они с судьей сидели напротив камина.

Конечно, пыталась. Устраивала безобразные сцены! Ползала в ногах… Потом в течение многих месяцев писала ему. Умоляла, угрожала.

– Я ни разу ей не ответил. Впоследствии я узнал, что она живет на Лазурном Берегу с каким-то голландцем…

Дом в Версале он продал. Переехал в Л’Эгийон. И тогда…

– Вы чувствуете атмосферу этого дома? Где все так и дышит комфортом, радостью жизни? – вздохнул Мегрэ. – Долгие годы здесь жил человек, который каждый день, наблюдая за своими детьми, спрашивал себя, его ли это дети… Мальчик подрастал и не мог, в свою очередь, не спрашивать себя, что же случилось с его семьей, куда делась мать, что за тайна окружает его рождение…

Мегрэ открыл дверь в комнату, где до сих пор стояло множество самых разных игрушек, все на своих местах. В углу находилась ученическая парта из светлого дуба.

Чуть дальше была комната Альбера, в шкафу до сих пор висела его одежда. Другой шкаф оказался забит куклами Лиз Форлакруа.

– Лет в семнадцать-восемнадцать Альбер, бог его знает почему, люто возненавидел отца. Не понимал, зачем тот держит сестру взаперти. А причина заключалась в том, что у Лиз уже тогда случился первый приступ… Приблизительно в то же время Альбер нашел одно из старых писем матери, написанных почти сразу после разыгравшейся в доме трагедии. Погодите… Оно должно быть в секретере… У меня есть ключ…

Казалось, в своих руках комиссар держит ключи не только от секретера в стиле Людовика XIV, но и от сердец всех людей, годами живших и страдавших в этом доме. Он курил свою трубку. Следственный судья и адвокат послушно шли за ним. Прикасаясь к определенным предметам, затрагивая определенные темы, Мегрэ проявлял такое удивительное чувство такта, какого никто не ожидал от этого грузного человека с большими руками.

– Можете подшить к делу, – сказал комиссар, не став читать письмо. – Я знаю его почти дословно. Она грозит мужу тюрьмой… Альбер потребовал объяснений. Форлакруа не захотел объясняться. С тех пор они стали словно чужие друг другу… Отслужив в армии, Альбер захотел жить самостоятельно, но какое-то болезненное любопытство не давало ему покинуть Л’Эгийон, и он стал заводчиком мидий. Вы его видели… Несмотря на мощное телосложение, человек он беспокойный, иногда жестокий, типичный бунтарь. Что до девушки…

В дверь позвонили. Комиссар пошел открывать. Это был Межа – с телеграммой в руках и с надеждой на лице, что его пригласят войти. Мегрэ не пригласил. Вернувшись наверх, он заявил:

– Она ответила на мой запрос. Она приедет.

– Кто?

– Мадам Форлакруа… Выехала из Ниццы вчера в полдень, на машине.

Удивительно было наблюдать за Мегрэ. На глазах у его собеседников происходило странное превращение. Он ходил по этому дому, который не был его домом, рассказывал о жизни, которая не была его жизнью, и постепенно в его жестах, в его интонациях начинал видеться не Мегрэ – крупный, тяжелый, невозмутимый, а судья Форлакруа. Сложно было представить себе двух более разных людей, и все же мимолетное сходство порой было столь очевидно, что адвокату становилось не по себе.